– Аллах пусть проявит к вам правосудие… Придет, и скоро.

– О, помилуй нас, Иисус!

– Да возвысится величие Мохаммета… Ты хорошо объяснил садовнику, чтобы его притворщица пришла только во вторник и никак не раньше? Ибо царица, как и в первый раз, придет в ее залатанной чадре.

– К лишнему абасси я добавил слова: царь хочет три дня молиться, и в таком деле женщина ему ни к чему.

Керим подавил вздох и спросил Датико о нише в комнате Баака. Оказалось, что там уже навешано много платья, где и укроется царица в случае непредвиденной опасности.

– Благожелатель да ниспошлет удачу, – заключил Керим, – и светлая царица сможет три дня пробыть с царем сердца своего.

Так, незаметно для посторонних, Датико наверху, а Керим внизу подготовляли появление Тэкле в башке.

Луарсаб ждал. Он вынул платок с вышитой розовой птичкой, подаренный ему прекрасной Тэкле в незабвенный день ее первого посещения, прижал к губам, и внезапно к сердцу подкрался холодок: почему-то ему почудилось, что птичка устремила свой полет вверх, бросив белый платочек, как прощальное приветствие. Но он отогнал прочь гнетущее предчувствие, – разве так много у него счастливых минут?.. Скоро он прижмет к себе любимую, он осыплет ее жаркими поцелуями и словами любви. О, как хороша она! Опять наденет она мандили, вплетет в шелковые косы любимые им жемчуга. А ножки… Как нежны они в золотистом бархате! Вот он видит, как горит, словно луна, алмаз на ее челе… А уста ее тянутся к его устам, и он ощущает аромат розы, освеженной утренней росой.

Внезапно к окошку, словно со дна колодца, поднялись нежные звуки чонгури, и кто-то задушевно запел:

Изумленно внимал Луарсаб грузинским напевам, весь преобразился он. Конечно, Гулаби с ее ужасом только страшный сон. Вот откроет он глаза – и окажется вместе с любимой, неповторимой Тэкле в Метехи… и… Да, да, Тэкле с ним, и песни Грузии с ним… О, как много на земле счастья!.. И жаркие поцелуи, которые он уже ощущал, и ее глаза с голубой поволокой, отражающие небо, которыми он вновь восхищался, наполнили его уверенностью, что скоро он и Тэкле будут неразлучны там, в далекой, как солнце, Картли.

Луарсаб подошел к узенькому окошку и просунул через решетку бирюзовый платок с привязанным драгоценным кольцом Багратидов-Багратиони. И вмиг внизу заиграли прославление династии и возник звонкий голос мествире:

Горячо благодарил Луарсаб свою розовую птичку за день радости. Сколько усилий, наверно, ей стоил сегодняшний праздник!.. Но Баака уверяет, что не успел азнаур Папуна передать в Тбилиси старейшему мествире, неизменно носящему короткую бурку и соловьиное перо на папахе, желание царицы Тэкле, как сотнями собрались певцы, горящие желанием петь для светлого царя Картли. И лишь осторожность старейшего мествире заставила их подчиниться его выбору прославителя Картли. Остальное подготовил Керим…

Разостлав на тахте шелковую камку, Датико поставил перед восторженно улыбающимся царем грузинские яства, приготовленные Мзехой, и тонкое вино, привезенное Папуна, и посоветовал подкрепиться к приходу царицы. Но Луарсаб, прильнув к решетке, с волнением смотрел на улицу.

– Пора, – шепнул Датико и вышел.

Улица, примыкающая к башне пленника-гурджи, заполнилась сарбазами, сбежались и жители. Силах велел гнать их от ковра, на котором сидели музыканты, палками и расставить цепь, чтобы никто не приблизился к башне. Зато соскучившихся сарбазов никакими палками нельзя было загнать в крепость. Они плотным кольцом обступили ковер и, открыв рты, зачарованно слушали. А когда двое из зурначей, вынув большие платки, пустились в пляс, сарбазы оживленно подзадоривали их гиканьем и рукоплесканиями.

По средней площадке угловой башни ходил полонбаши, зоркий, как ястреб. Вдруг он остановился как вкопанный, протер глаза, закрыл их и снова открыл. Наваждение зеленого джинна не исчезало. Справа, со стороны базарной площади, появился садовник с женой, служанкой пленника-царя. И тотчас слева, со стороны Речной улицы, тоже вышел садовник с женой в такой же залатанной чадре. Они по разным улицам одновременно приближались к крепости. В третий раз протерев глаза, полонбаши облегченно вздохнул: садовник, шедший с женой со стороны базарной площади, исчез, и поднимал пыль чувяками теперь только один садовник, семенивший впереди жены. Решив плетью проучить неуча, чтобы в другой раз не двоился, полонбаши устремился по лестнице вниз…