— Снова Млынский… — задумчиво произнес генерал.

    — Методы обычной борьбы с ним оказались неэффективными. Занге привез смелый план, утвержденный рейхсфюрером. Благодаря ему, я уверен, мы покончим с отрядом Млынского.

    В дверях снова появился Крюгер.

    — Прибыл дежурный помощник коменданта штаба обер-лейтенант Цвюнше. Разрешите ему заменить вашу лампу?

    — Пусть подождет. Пригласите штурмбанфюрера Занге.

    — Слушаюсь! — Крюгер вышел в приемную, где ждали Цвюнше с настольной лампой и Занге, читавший какую-то книжечку на русском языке.

    — Командующий ждет вас, штурмбанфюрер, — пригласил его Крюгер.

    Занге, отложив брошюру, поднялся и, одернув китель, вошел в кабинет.

    Цвюнше взял с кресла брошюру, это оказался Боевой устав Красной Армии. Цвюнше присвистнул.

    — Что за гусь? — спросил он.

    — Штурмбанфюрер Занге, крупный специалист по борьбе с партизанами.

    — Ну слава богу. Теперь будем спать спокойно.

    Алиев лежал на топчане в маленьком закуточке медсестры Зины, где хранились лекарства и всякий перевязочный материал. Млынский подкрутил фитиль керосиновой лампы, стал виден сидевший в углу на ящике Хват. Майор поправил на раненом одеяло. Алиев закашлялся. Время от времени этот кашель мучил его, отдаваясь жгучей болью в груди.

    — Эх, не вовремя, комиссар. — Млынский покачал головой. — Если этот пленный не врет — а врать ему смысла мало, — у нас тут будут большие дела. Немцы в спешном порядке создают мощные укрепления. Из Франции перебрасываются танковые и моторизованные дивизии. Все это якобы для того, чтобы удержать здесь фронт любой ценой, пока в Германии форсированно ведутся работы по созданию какого-то сверхоружия, «оружия возмездия», как назвал его подполковник. Кстати, он вез с собой утвержденную в Берлине схему инженерных работ нового укрепрайона.

    — Он отдал схему? — спросил Алиев, приподнявшись.

    — Нет, осталась в вагоне.

    — Черт возьми! — Хват привстал, насколько позволял его росту потолок землянки. — Я сейчас полуроту на сани!..

    — Поздно, — сказал Млынский. — Да и где б ты искал тот чемодан? У меня другая идея…

    — А что за оружие это «возмездие»? — спросил Алиев.

    — Пленный отвечать отказался. Говорит, что только в Москве расскажет большому начальству.

    — Та брехня все это, — сказал Хват. — Набивает цену…

    — Возможно, — сказал Алиев. — Но не забывайте, что до Москвы от немецких окопов не больше пятисот километров!

    Алешку в город надо посылать, — сказал майор. — С документами пленного. Пусть Афанасьев проверит.

    — Я скоро встану, — сказал Алиев, слабо пожимая на прощание руку Хвату и Млынскому.

    Командиры вошли в большую землянку, где в несколько рядов стояли деревянные топчаны с ранеными бойцами. Неподалеку от выхода ярко выделялся в сумраке угол операционной, завешанной простынями. По ним, как на экране, скользили тени врача и медсестер, занятых операцией.

    Млынский, проходя, отогнул простыню, спросил Ирину Петровну, лицо которой было прикрыто марлей:

    — Нужно что-нибудь, доктор?

    — Самолет. Девять человек с тяжелыми полостными. В здешних условиях… — Она покачала головой.

    — Будет самолет, — сказал Млынский.

    Ему показалось, что Ирина Петровна еще что-то хотела сказать. Он помедлил немного, но она промолчала. Млынский вышел из госпитальной землянки. Был тихий зимний вечер. По тропке меж сосен Млынский и Хват прошли к штабной сторожке. У крыльца их ждали Горшков и Алеша, уже повзрослевший паренек лет пятнадцати, одетый для дальней дороги.

    — Все готово, товарищ майор! — доложил Горшков.

    — Бумаги зашили? — Млынский пощупал плечо паренька.

    — Так точно! — ответил Горшков.

    Майор склонился к Алеше.

    — Будь осторожен, сынок. Деду большой привет. Скажи, скучаем тут без него…

    — Я сделаю все. Не беспокойтесь, Иван Петрович, — сказал паренек.

    На окраине города, недавно отбитого у фашистов, в небольшом доме, окруженном большим, заваленным снегом садом, размещался штаб фронта. Все помещение подвала было занято стоявшей в ряд вдоль стен приемопередающей аппаратурой. Около десятка радистов одновременно работали на рациях.

    Сержант, приняв радиограмму, передал ее шифровальщику. Через некоторое время офицер диктовал ее содержание машинистке:

    — «…по 2 января 1944 года взорвано три эшелона с боеприпасами, четыре — с боевой техникой, сожжено семь эшелонов с горючим, уничтожено свыше двух тысяч гитлеровских солдат и офицеров…»

    В маленькой комнатке машбюро было шумно — стучали машинки и несколько офицеров одновременно диктовали сводки:

    — «От Семиренко:…в связи с приближением фронта в ближайшие дни переходим на запасную базу обкома в Полесье…»

    — «От Афанасьева:…в штаб группы армий прибыл специалист по провокациям и антипартизанской войне штурмбанфюрер СС Занге. Ожидается усиление карательных действий…»

    — «От Млынского:…развернулись большие работы по созданию сильно укрепленной, глубоко эшелонированной обороны на линии…»

    В кабинете командующего фронтом генерал-полковника Ермолаева шел Военный совет. За длинным широким столом, на котором лежали оперативные карты, расположились члены Военного совета. Начальник разведуправления фронта, подтянутый, моложавый генерал-майор Елисеев, перебирая в руках разведсводки и показывая карандашом на карте, стоя докладывал Военному совету:

    — Авиаразведка подтверждает данные, полученные от Млынского и Афанасьева: противник развернул работы по созданию мощных укрепрайонов. Фон Хорну переданы в резерв значительные силы. В тылах и на коммуникациях нашего фронта отмечена усиленная активность разведки противника. Обезврежено двадцать диверсионных групп…

    — Фашисты хотят выиграть время и затевают какую-то крупную игру, — сказал член Военного совета фронта генерал-лейтенант Садовников. — Думаю, в этой связи сообщения Млынского о так называемом «оружии возмездия» представляют особый интерес… Об этом надо доложить немедленно в Ставку.

    — Согласен, — кивнул Ермолаев. — Разведуправлению фронта усилить внимание к укрепленным районам противника!

    — Есть! — сказал Елисеев и, немного помедлив, спросил — Разрешите, товарищ командующий, привлечь к решению этой задачи майора Млынского?

    — Согласен, — подтвердил Ермолаев.

    Ранним морозным утром по дороге, которую переметала поземка, легким шагом к городу, видневшемуся вдали, шел Алеша. Изредка его обгоняли тяжелые немецкие грузовики, еще реже попадались крестьянские возы да с воем проносились связные на мотоциклах.

    Полицейский патруль задержал Алешу на окраине небольшого поселка.

    — А ну стой! Документы!

    — Какой документ? Мне пятнадцати нету… Я в деревню ходил, на продукты чего-нибудь обменять, — канючил Алеша, снимая с плеча тощий мешок. — Вот, глядите…

    — А ну, ублюдок, заткнись! Брось мешок, выворачивай карманы!

    Алеша послушно исполнил приказание, продолжая хныкать:

    — Нету у меня ничего…

    Один из полицаев — здоровенный бугай — взял Алешу за шиворот и подтолкнул к крытому грузовику, который стоял на обочине дороги.

    — Работать надо или воровать, а не шляться без толку, не маленький!

    Алешу швырнули в кузов, где уже было несколько таких же, как он, или, может, постарше, девушек и парней.

    Полицай, отряхивая ладони, сказал напарнику:

    — Есть ему пятнадцать или нету, проверять не будут. — И крикнул Алеше: — Ты еще «спасибо» скажешь, щенок, что поедешь работать в Германию, а не сдохнешь здесь с голодухи или от нашей пули!..

    Неподалеку от города, у самого леса, находилось разрушенное здание бывшего санатория. К нему вела плохо расчищенная дорога, по которой с трудом пробирался «Мерседес» бригаденфюрера Вольфа в сопровождении эскорта мотоциклистов.