Положение героев в третьей части характеризуется как «неопределенное». Анна остается в доме Каренина. Вронский служит в полку, Левин живет в Покровском. Они вынуждены принять решения, которые не совпадали с их желаниями. И жизнь оказалась опутанной «паутиной лжи». «Я знаю его! — говорит Анна о Каренине. — Я знаю, что он, как рыба в воде, плавает и наслаждается во лжи. Но нет, я не доставлю ему этого наслаждения, я разорву эту его паутину лжи, в которой он меня хочет опутать; пусть будет, что будет. Все лучше лжи и обмана!»

Избираемая Толстым метафора — «путаница», «пучина», «паутина лжи» — освещает и всех вместе его героев, и каждого из них в отдельности особенно резким светом. Так, в первой части романа луч направлен на Левина, во второй — на Анну, в третьей — на Каренина. Но закономерная связь переходов от одного состояния к другому нигде не нарушается.

В четвертой части романа между людьми, уже разделенными глухой враждой, устанавливаются отношения, разрушающие «паутину лжи», когда вдруг герои узнают друг в друге оскорбленных «ближних своих». Здесь рассказывается об отношениях Анны и Каренина, Каренина и Вронского, Левина и Кити, которые наконец встретились в Москве.

«Да, вы только себя помните, — сказал Каренин, — но страдания человека, который был вашим мужем, вам не интересны. Вам все равно, что вся жизнь его рушилась, что он пеле… педе… пелестрадал». Эти слова смутили Анну. «Нет, это мне показалось, — подумала она, вспоминая выражение его лица, когда он запутался на слове пелестрадал…»

Герои Толстого испытывают на себе воздействие двух враждебных сил: нравственного закона добра, сострадания и прощения и властной силы — «закона общественного мнения». Воздействие второй силы постоянно, а первая возникает лишь как прозрение, когда вдруг Анна пожалела Каренина и Вронский увидел его в новом свете — «не злым, не фальшивым, не смешным, но добрым, простым и величественным».

Ведущая тема пятой части романа — «избрание пути». Анна уехала с Вронским в Италию. Левин женился на Кити и увез ее в Покровское. Совершился «полный разрыв» с прежней жизнью. Левин на исповеди слышит слова священника: «Вы вступаете в пору жизни, когда надо избрать путь и держаться его». Здесь же появляется художник Михайлов со своей картиной «Христос перед судом Пилата», которая была художественным, пластическим выражением самой проблемы выбора между «силой зла» и «законом добра». И сама тема «избрания пути», столь важная для пятой части и для всего романа, получает новое освещение и обоснование в тех сценах, где Анна и Вронский изображены как бы на фоне картины Михайлова.

У Каренина уже не было выбора, но и он избрал если не свой путь, то свою участь.

Он «не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на все отвечал согласием».

«Два брака» — сюжет шестой части романа. Толстой рассказывает о жизни Левина в Покровском и жизни Вронского в Воздвиженском, а также о разрушении дома Облонского в Ергушове. Так нарисованы сцены жизни «в законе» и «вне закона», картины «правильной» и «неправильной» семьи…

В седьмой части герои вступают в последнюю стадию духовного кризиса. Здесь совершаются события, по сравнению с которыми все другие должны были казаться ничтожными: рождение сына у Левина и смерть Анны Карениной, эти, по словам Фета, «два видимых и вечно таинственных окна: рождение и смерть»[143].

И наконец, восьмая часть романа — это поиски «положительной программы», которая должна была осветить переход от личного к общему, к «народной правде».

Сюжетным центром этой части становится «закон добра». Левин приходит к твердому сознанию, что «достижение общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку».

7

Толстой называл «Анну Каренину» «романом широким, свободным». В основе этого определения — пушкинский термин «свободный роман». В «Анне Карениной» нет лирических, философских или публицистических отступлений. Между романом Пушкина и романом Толстого есть несомненная связь, которая проявляется в жанре, в сюжете и в композиции. Толстой, по словам М. Б. Храпченко, «продолжал пушкинские традиции обновления формы романа, расширения его художественных возможностей»[144].

Не фабульная завершенность положений, а «творческая концепция» определяет в «Анне Карениной» выбор материала и открывает простор для развития сюжетных линий. Жанр свободного романа возникал и развивался на основе преодоления литературных схем и условностей. На фабульной завершенности положений строился сюжет в традиционном семейном романе, например, у Диккенса. Именно от этой традиции и отказался Толстой, хотя очень любил Диккенса как писателя.

«Я никак не могу и не умею положить вымышленным мною лицам известные границы — как-то женитьба или смерть, — пишет Толстой. — …Мне невольно представлялось, что смерть одного лица только возбуждала интерес к другим лицам и брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса» (т. 13, с. 55).

Новаторство Толстого служило не разрушению жанра, а расширению его законов. Бальзак в «Письмах о литературе» очень точно определил характерные особенности традиционного романа: «Как бы ни было велико количество аксессуаров и множество образов, современный романист должен, как Вальтер Скотт, Гомер этого жанра, сгруппировать их согласно их значению, подчинить их солнцу своей системы — интриге или герою — и вести их, как сверкающее созвездие, в определенном порядке»[145].

Но в «Анне Карениной», так же как в «Войне и мире», Толстой не мог положить своим героям «известные границы». И его роман продолжался после женитьбы Левина и даже после гибели Анны. «Солнцем» толстовской романической системы является «мысль народная» или «мысль семейная», которая и ведет множество его образов, «как сверкающее созвездие, в определенном порядке».

В 1878 году в журнале M. M. Стасюлевича «Вестник Европы» (№ 4–5) была напечатана статья «Каренина и Левин». Автором этой статьи был А. В. Станкевич, брат известного философа и поэта Н. В. Станкевича. Он доказывал, что Толстой написал вместо одного — два романа. Как «человек сороковых годов», Станкевич откровенно придерживался старозаветных понятий о «правильном» жанре. Он иронически называл «Анну Каренину» романом de longue haleine («романом широкого дыхания»), сравнивая его со средневековыми многотомными повествованиями, которые некогда находили «многочисленных и благодарных читателей».

С тех пор философский и литературный вкус «очистился» настолько, что были созданы «непререкаемые нормы», нарушение которых не проходит даром для писателя. Станкевич доказывал, что сюжетные линии толстовского романа параллельны, то есть независимы друг от друга. И на этом основании приходил к выводу, что в романе нет единства.

Мысль Станкевича много раз, осознанно и бессознательно, повторялась в обширной литературе об «Анне Карениной».

К критическим суждениям о своем романе Толстой прислушивался внимательно, но не всегда соглашался с ними. В 1878 году профессор С. А. Рачинский написал письмо, в котором говорил, что в романе «Анна Каренина» нет единства, потому что «нет архитектуры»[146]. «Суждение ваше об А. Карениной мне кажется неверно, — отвечал Толстой Рачинскому. — Я горжусь, напротив, архитектурой — своды сведены так, что нельзя и заметить, где замок. И об этом я более всего старался». К этому еще он добавил: «Связь постройки сделана не на фабуле и не на отношениях (знакомстве) лиц, а на внутренней связи» (т. 62, с. 377).

Термин «роман широкого дыхания» был широко распространен. И Толстой относился к нему без всякой иронии. Еще в 1862 году он признавался: «Так и тянет теперь к свободной работе de longue haleine — роман» (т. 60, с. 451). И в 1891 году писатель отметил в своем Дневнике: «Стал думать, как бы хорошо писать роман de longue haleine, освещая его теперешним взглядом на вещи» (т. 52, с. 5).