В преобладающей ситуации было найдено одно исключение, существующее у индейцев ваура. В начале 1960-х годов среди этого приятного племени, занимающегося гончарным делом и живущего в Парке, неожиданно вспыхнула эпидемия лейшманиоза. К счастью, инфекция была ликвидирована с помощью лекарств, содержащих сурьму, но эта вспышка вызвала к себе большой интерес, учитывая традиционный иммунитет индейцев к ней. Когда английская группа находилась в поселении индейцев ваура с ее 97 обитателями, там живо вспоминали атаку лейшманиоза, оставившую свои следы. Из 71 индейца ваура, обследованного англичанами в 1968 году, у 16 были старые неактивные шрамы от лейшманиоза. Из 11 человек мужского пола семь были в возрасте 5–10 лет, откуда следовало, что инфекция чаще встречалась среди очень молодых. С 1964 года у членов племени инфекции не наблюдалось.
В этой истории наибольшую важность представляет тот факт, что за несколько месяцев до вспышки инфекции племя перешло на новую стоянку, находившуюся в четырех часах пути по воде от его предыдущего поселения выше по Риу-Батови. Отсюда можно заключить, что они переехали в район, где среди комаров было больше носителей инфекции или это была инфекция иной антигенной разновидности. Во всяком случае, факт перемещения всего на четыре часа плавания по извилистой реке, приведший к конкретному заболеванию, еще раз подтверждает ту сложность медицинских проблем, которые имеют место при охране изолированных поселений. И неудивительно, что живущие изолированно индейцы зачастую легко погибают при встрече с людьми, приносящими новые болезни с другого континента.
Лейшманиоз Нового Света имеет древнюю историю. Майя и инки, вероятно, знали об этой болезни, так как на некоторых гончарных изделиях они весьма точно изображали людей с подобными следами болезни. Бразильцы также знали о ней очень давно, несмотря на то что ее пугали с проказой и справедливо опасались. Различные горные и лесоперерабатывающие фирмы категорически запрещают своим работникам под угрозой увольнения выходить по ночам в лес во избежание заражения. Другие бразильцы, как, например, поселенцы вблизи лагеря, самостоятельно борющиеся за существование у новой дороги, не были столь благоразумно осторожными, поскольку практически они жили в лесу. Вследствие этого болезнь стала частью их существования, как и малярия, как и сам лес. Местные фазендейру, разъезжающие взад и вперед на свои ранчо, расположенные дальше к востоку, могли подцепить эту болезнь. Однако они могли ее и вылечить, располагая как средствами, так и возможностью вынести четырнадцать инъекций на протяжении двух недель. Но далеко не все из тех, кто живет возле дороги, могли так лечиться. Медицинский дневник экспедиции пестрит записями о визитах тех, кто пришел полечиться у нас. Больше всех запомнилась маленькая девочка, которая бесшумно заходила в разные хижины и выходила из них и всегда ждала, чтобы кто-нибудь бросил работу и поговорил с ней.
Врачи экспедиции часто бывали обеспокоены местной распространенностью самолечения. Здесь люди или крайне нуждаются в лекарствах для лечения лейшманиоза или малярии, или же они вливают в себя любые лекарства, руководствуясь правилом «чем больше, тем веселее». Как кто-то сказал, подобная система «полифармации», несомненно, представляет собой попытку компенсации недостатков в диагностике, вероятно выполняемой одним больным по отношению к другому. Лихорадку или даже подозрение на лихорадку обычно лечили «коллективно», принимая лекарства от малярии, жаропонижающие средства и антибиотики, а зачастую для полноты добавляли еще стероиды. Подобная методика может сделать некоторые важные лекарства менее эффективными, когда в них возникнет подлинная необходимость.
Примером может служить следующий случай. Однажды ботаник Дэвид Филкокс, вернувшись в лагерь, сообщил, что ему рассказали о человеке, живущем у дороги, у которого обожжен живот. Джон Гилбоу навестил этого больного и понял, что у него не обожжен живот, а болит и горит внутри желудка. С трудом он поставил диагноз Herpes Zoster, но понял свои затруднения только впоследствии, когда узнал, что больной сам принимал лекарство от опоясывающего лишая. Бабушка пациента рекомендовала класть на больное место коровий помет и молоко. Дополнительные лекарства, которые принимал сам больной, часто и внутривенно, были следующими: стрептомицин (его он принимал, очевидно, против большинства болезней) и хлорамфеникол (который он рассматривал как своего рода верх совершенства). Лишай реагировал на это совместное применение лекарств только огненной болью. Джон отменил все прежние лекарства и рекомендовал ванны и какое-то обычное болеутоляющее, но, покинув больного, весьма сомневался, что тот последует столь простому совету. По-видимому, любому врачу, желающему практиковать в этой местности, следует сначала поработать в местной аптеке, с тем чтобы узнать, что еще, помимо болезни, может осложнить положение пациента. Ипохондрия — это одно дело, а народная медицина — другое, но полифармация (использование некоторых самых современных и сильно действующих лекарств) может стать еще более важным фактором, требующим учета.
Необходимо также знать (поскольку это может быть сопряжено с важнейшими последствиями) ту фармакопею, которая использовалась в этой местности за много-много лет до появления хлорамфеникола и тому подобных лекарств. Знания, собранные различными индейскими племенами, столь же не вечны, как и сами индейцы. Многие важные современные лекарства, такие, как кокаин, дигиталис и спорынья, обязаны своим происхождением траволечению, и много ценных сведений будет утеряно по мере того, как различные общины будут вливаться в современный мир. Сэр Уильям Ослер писал: «Стремление к изготовлению лекарств представляет собой, возможно, наиважнейший признак, отличающий человека от животных». И американские индейцы не представляют собой исключения из этого общего правила. Антропологи и другие ученые непременно возвращались из Южной Америки с рассказами о весьма успешном лечении.
К сожалению, исследования народных средств очень сложны. Во-первых, индейцы должны приготовить свое лекарство и рассказать, из какого растения или дерева они его приготовили, затем отдать часть его для идентификации и, наконец, подробно изложить, каким образом они делают это лекарство. К тому же вещество может коренным образом измениться даже от такого элементарного процесса, как кипячение и отжимание, например, в случае удаления синильной кислоты из необработанной маниоки (остается только удивляться, каким невероятным образом мог быть открыт этот важный процесс). Ценность или эффективность вещества затем следует описать или, что еще лучше, продемонстрировать, предпочтительно более чем на одном, пациенте.
Искажать суть всех подобных экспериментов будет вековечное присутствие знахаря. По всей вероятности, знахарь не только действительно верит в свои силы, но, что еще более вероятно, в него и в находящихся под его властью духов верит вся община. Вследствие этого необходимо выяснить, эффективно ли лекарство лишь потому, что так утверждает знахарь и люди верят в его эффективность, или же ему присущи такие свойства, которые будут в равной степени оказывать эффективное воздействие в клинической обстановке дважды слепого испытания, когда ни врач, ни пациенты не знают до исследования результатов, кто из пациентов получал это лекарство. Наконец, когда кора какого-нибудь дерева обработана соответствующим образом, а затем принята надлежащим образом пациентом, страдающим определенной болезнью, и когда это вещество подтвердит свою эффективность в устранении данного заболевания, все еще будет оставаться проблема идентификации и выделения важнейшего ингредиента. Спорынья имеет историю, длящуюся значительно более столетия, использования ее при беременности и для остановки непроизвольного кровотечения у женщины после родов. Слава спорыньи в этом отношении, вероятно, идет еще дальше в глубь веков, задолго до использования ее медициной, но только в 1906 году из нее был выделен эрготоксин — все еще смесь нескольких веществ, — и лишь тридцать лет спустя был наконец выделен эргометрин, ставший столь важным средством в современной акушерии. Одно дело — слушать рассказ индейца о каком-нибудь лекарстве и совсем другое — извлечь из него существенно важное химическое соединение.