— Да, — сказал я. — Спасибо вам, кстати, за гостеприимство.

— Народ начнет подходить, лишь солнце сядет. Будут музыка и танцы, а на улицу выставят столы с угощением. У вас на вашем Олдене бывают такие гулянки?

— Отчего же нет, — сказал я, — только гулянками их не называют.

Не сговариваясь, мы замолчали. Мне подумалось, что день, вроде бы, выдался неплохой. Мы прошлись по полям, и старик с гордостью показал мне, какое у них уродилось зерно; мы заглянули в свинарник и понаблюдали, как поросята с хрюканьем роются в отбросах; мы полюбовались на работу кузнеца, который при нас докрасна раскалил лемех плута, ухватил его щипцами, бросил на наковальню и пошел стучать по нему молотом так, что во все стороны полетели искры; мы насладились прохладой амбара и воркованьем голубей на сеновале; беседа наша была неторопливой, потому что нам некуда было спешить. Да, денек выдался хоть куда.

В одном из домов распахнулась дверь, и наружу выглянула женщина.

— Генри! — позвала она. — Где ты, Генри? Старик медленно слез с изгороди.

— Это они меня ищут, — проворчал он. — Нет чтобы объяснить, что случилось. Решили, видно, что я сижу без дела. Пойду узнаю, чего им надо.

Я смотрел, как он лениво спускается по склону холма. Солнышко согревало мне спину. Пойти, что ли, поискать, чем заняться? Должно быть, выгляжу я как петух на насесте; и потом, неудобно бездельничать, когда кругом все работают. Однако я испытывал странное нежелание что-либо делать. Впервые в жизни мне не нужно было ни над чем ломать голову. И я не без стыда признался самому себе, что такое положение вещей меня вполне устраивает.

Бронко по-прежнему стоял у амбара, а Синтии не было видно с тех пор, как она выплеснула что-то в помойный бак. Интересно, где это целый день пропадает Элмер?

Он словно подслушал мои мысли: вышел из-за амбара и направился прямиком ко мне. Он не проронил ни слова, пока не приблизился вплотную. Я заметил, что ему явно не по себе.

— Я ходил посмотреть на следы, — сказал он негромко. — Сомневаться не приходится: прошлой ночью мы видели боевую машину. Я обнаружил отпечатки протекторов: такие могла оставить только она. Я прошелся по колее: она умчалась на запад. В горах найдется немало таких уголков, где она сможет укрыться.

— От кого ей прятаться?

— Не знаю, — ответил Элмер. — Поведение боевой машины непредсказуемо. Десять тысяч лет она была предоставлена самой себе. Скажи мне, Флетч, чего можно ожидать от ее комбинированного интеллекта после стольких лет одиночества?

— Либо ничего, либо всего сразу, — хмыкнул я. — Во что превратилась боевая машина, которая уцелела в чудовищной бойне? Что побуждает ее к жизни? Как воспринимает она окружающее, столь отличное от того, для которого ее изготавливали? И вот что странно, Элмер: похоже, люди совершенно не боятся ее. Она для них — нечто непостижимое, а, как я успел убедиться, постигнуть они не в силах очень и очень многого.

— Чудные они какие-то, — проговорил Элмер. — Мне здесь не нравится. Я чувствую себя не в своей тарелке. Сомневаюсь, чтобы та троица с енотом заявилась к нашему костру без причины. Ведь им по пути надо было преодолеть колею боевой машины.

— Ими двигало любопытство, — сказал я. — У них тут тишь да гладь, поэтому, когда что-нибудь происходит, их разбирает любознательность. Так было и с нами.

— Естественно, — согласился Элмер. — И все же…

— Факты?

— Да нет, ничего конкретного. Но что-то меня тревожит. Давай сматывать удочки, Флетч.

— Я хочу, чтобы Бронко записал праздник. Едва он закончит, мы сразу уйдем.

Глава 9

Как и предрекал старик Генри, люди начали собираться вскоре после захода солнца. Они приходили поодиночке, парами и троицами, а иногда — целыми компаниями. Все толпились во дворе, у столов с едой. Кто-то пока отсиживался в доме; часть мужчин удалилась в амбар, и оттуда послышался звон посуды.

Столы вытащили во двор ближе к вечеру. Парни приволокли из плотницкой козлы, на которые положили доски, — так получились лавочки и платформа для музыкантов. Последние уже расселись по местам и теперь настраивали инструменты: с платформы доносилось пиликанье скрипок и треньканье гитар.

Луна еще не взошла, но небо на востоке отливало серебром, и черные стволы деревьев отчетливо выделялись на фоне светлой полоски в небесах. Собака подвернулась кому-то под ноги и с воем исчезла во мраке. Мужчины, что стояли у одного из столов, вдруг громко расхохотались, очевидно, над отпущенной кем-то шуткой. Костер, в который то и дело подбрасывали хворост, стрелял искрами; пламя жадно лизало сухие ветки.

Бронко расположился на опушке леса, и его металлический корпус мерцал в бликах костра. Элмер, присоединившись к какой-то компании у столов, судя по всему, оказался втянутым в оживленную дискуссию. Я поискал глазами Синтию, но ее нигде не было.

Кто-то тронул меня за руку. Обернувшись, я увидел рядом с собой старика Генри. Зазвучала музыка, по двору закружились пары.

— Не скучно одному? — спросил старик. Легкий ветерок шевелил его бакенбарды.

— Хочется спокойно понаблюдать, — ответил я. — Никогда не присутствовал на таких сборищах.

Я не кривил душой. В этом празднике было что-то от первобытной дикости и варварства; его необузданное веселье возвращало память к юности человечества. Как будто ожили древние обычаи и обряды — настолько древние, что на ум почему-то приходили кремневые топоры и обглоданные бедренные кости.

— Оставайтесь с нами, — пригласил старик. — Вы же знаете, наши все обрадуются. Оставайтесь; никто не помешает вам заниматься вашей работой.

Я покачал головой.

— Надо поговорить с другими, что скажут они. Но все равно, спасибо.

На платформе надрывался певец; музыканты наяривали что-то немыслимое, однако движения танцоров были плавными и даже изящными.

Старик хихикнул.

— Это называется танцем престарелых. Слыхали?

— Нет, — признался я.

— Хлопну еще стаканчик, — проговорил он, — чтобы косточки не скрипели, да тоже пойду попляшу. К слову…

Он извлек из кармана бутылку, вышиб пробку и протянул мне. Бутылка приятно холодила руку; я поднес ее к губам и сделал глоток. Против моих ожиданий, в бутылке оказалось неплохое виски. Оно ни капельки не напоминало ту отраву, которой меня угощали накануне.

Я вернул бутылку старику, но он оттолкнул мою руку.

— Мало, — сказал он. — Добавьте-ка.

Я снова приложился к бутылке. Мне стало хорошо и радостно.

Старик последовал моему примеру.

— Кладбищенское виски, — сказал он. — Малость повкуснее нашего будет. Ребята смотались нынче утром на Кладбище и выменяли у них пару ящиков.

Не успел закончиться первый танец, как музыканты тут же заиграли следующий. Я заметил среди танцующих Синтию. Меня поразила грациозность ее движений, хотя, с чего я взял, будто она не умеет танцевать, честно говоря, не знаю.

Луна наконец поднялась над лесом. Мне было безумно хорошо.

— Еще, — предложил старик, вручая мне бутылку. Теплая ночь, веселая компания, темный лес, яркое пламя костра. Я посматривал на Синтию, и мне вдруг отчаянно захотелось потанцевать с ней.

Музыка смолкла, и я сделал шаг вперед, намереваясь подойти к Синтии и пригласить ее на очередной танец. Однако меня опередил Элмер. Встав посреди двора, он неожиданно пустился отплясывать джигу; какой-то скрипач вскочил с места и принялся аккомпанировать ему, и вскоре к Элмеру присоединились все остальные.

Я не верил своим глазам. Элмер, который всегда казался мне тяжеловесным и неповоротливым роботом, теперь чуть ли не порхал над землей, извиваясь всем телом. Люди образовали вокруг него хоровод; они подбадривали его громкими криками и хлопаньем в ладоши. Бронко покинул свой пост на опушке и приблизился к танцорам. Кто-то увидел его; хоровод разомкнулся, пропуская Бронко внутрь. Он остановился перед Элмером, а потом запрыгал и завертелся, одновременно притоптывая всеми восемью ногами.