— Панкратова, можешь оставаться без всякого жребия, но имей в виду — маньяки обожают брошенные дома, — заметил Толкачев.

Спуск начался. Я шла впереди. Стараясь ровно светить фонариком, но луч все время метался, усиливая жуткое впечатление от подземелья. Оно действовало на нервы и, пожалуй, могло даже свести с ума. С десятой или одиннадцатой лестничной площадки у меня начались самые настоящие галлюцинации — слышался неразборчивый шепот, затылок чувствовал неотступный пристальный взгляд из темноты. Незаметно подступал холод, и с ним возрождалось почти забытое ощущение присутствия злобного Нечто…

— Барышева, стой, — сказала шедшая следом Танька, — лаз здесь, в этой стене, ты его просмотрела.

— Прямо как в прошлый раз.

Я протискивалась между шершавыми плитами, стараясь не думать о том, что ждало впереди. Сзади кряхтели и посапывали остальные. Сама удивляюсь, как можно было совершить такой путь в одиночестве! Выбравшись в пещеру, я зажгла сеет. Склеп встретил нас пустотой — жуткие статуи исчезли, и гранитные плиты делали шаги гулкими и отчетливыми.

— Мы заблудились? — уточнил Сережка.

— Нет, мы точно были здесь, — послышался девичий голос, — смотрите, моя заколка, я ее везде искала.

Светка представила на всеобщее обозрение серебристую бабочку с трепещущими крыльями. Толкачев включил свой фонарик и устремился вперед. Он что-то заметил. Бледное пятно высветило обрывок блестящего алого плаща. Чуть дальше виднелись лохмотья цвета морской волны, забрызганные темными пятнами. "Лучше не смотреть!" — подумала я, но глаза уже засекли новый образ. Мертвый мужчина в оранжевой спецовке сидел, прислонившись к грубым каменным плитам. Пронзительный, вибрирующий визг тысячекратным эхом отразился от сводов пещеры — Акулиничева тоже увидела труп. Может быть, супермен с железными тросами вместо нервов продолжил бы осмотр пещеры, но мы, не сговариваясь, бросились к темному лазу. Бегство было сумбурным и не запоминающимся — боль в ободранных локтях и бесконечное количество мелькавших перед глазами ступеней — вот, пожалуй, и все, что осталось в памяти.

***

Вокруг сверкал серебристый, только что выпавший снег. Осмотревшись, я поняла, что стою посреди городского парка, расположенного в четырех кварталах от проклятого дома. Остальные участники неудавшейся экспедиции находились тут же. Зачерпнув снег, я вытерла им лицо — стало немного легче. Отдышались. Подумав, произнесла то, что, возможно, было ясно без объяснений:

— Проход между мирами существует, его не удалось закрыть.

Все молчали — грустные, унылые, будто собравшиеся на похоронах. Сияющее синее небо начало лопаться, расползаться, и на мир взглянули глаза Бездны — пока это была только игра воображения…

— Мы с ними справимся. Добро не может не победить…

Я промолчала, вовсе не разделяя оптимизма Сережки Ивойлова. Он смотрел слишком много боевиков, а в них всегда торжествует справедливость. Мертвецы тем временем бродили по горе принося Хаосу все новые жертвы, все шире становился Проход, а у нас не было ни сил, ни знаний, чтобы бороться с этим злом. Так ничего и не придумав, мы разбрелись по домам.

Мне не с кем было посоветоваться, и весь вечер я вспоминала Незнакомца в Черном, который наверняка сумел бы и утешить, и подсказать верное решение. Но увы, в соседнее измерение так про не зайдешь, не позвонишь… И только подумав так, я сообразила, что могу позвонить хотя бы в Москву. Вряд ли Логинова дала бы дельный совет, но оптимизмом подзарядить могла, это точно. Я отыскала в телефона справочнике код Москвы и набрала номер. Трубку взяла сама Зинаида.

— Проход остался открыт, они зверствуют в городе.

— А знаешь, я так и думала, — ничуть не удивилась Зизи, — моего отсутствия никто не заметил, следовательно, то время, что я добиралась домой, здесь хозяйничал двойник Если бы Проход закрылся, бы точно рассыпался на месте. Я приеду, как только добуду денег на билет, скорее всего, в четверг.

— Логинова, тебя сживут со света за самоволку. Крупные неприятности гарантированы.

— Барышева, ты перепутала масштаб. Крупные неприятности будут у тех, кто бездействует. А без меня вам не справиться. Передавай привет Петьке. До встречи, подруга.

— До встречи.

Положив трубку на рычаг, я призадумалась. Логинова была права — масштаб переменился, и пришло время действовать, не оглядываясь на привычные условности. Недавно казавшаяся несбыточк идея съездить в Борисовку за дедушкиным архивом теперь выглядела совсем иначе. Если раньше я хотела узнать тайну амулета скорее из любопытства, то теперь, когда выяснилось, что Проход открыт, следовало разгляд ее во что бы то ни стало. Не знаю, насколько важными сведениями располагал мой прадедушка, но это был единственный шанс найти хотя бы маленькую зацепочку. Ехать одной мне не хотелось, и я решила взят напарники Сережку. Его родители отправились в Белоруссию гулять на чьей-то свадьбе, и он коротал дни со старенькой бабушкой, от опеки которой было несложно избавиться. Я набрала номер Ивойлова.

Наутро, прикинувшись, будто идем в школу, мы отправились прямиком на вокзал. В электричке я задремала и едва не пропустила нужную станцию. Разбудил меня Сережка, громко расспрашивают продавца о достоинствах гелевых ручек Это была давняя слабость Ивойлова — он приобретал ненужную мелочевку везде, где бродили нагруженные баулами торговцы. Взглянув в окно, я увидела знакомые пригорки, и заторопились к выходу.

Дорога от станции к деревне оказалась ровной и накатанной. Мы шли бодрым шагом и минут за десять добрались до аккуратных построек. Пройдя по главной и единственной улице Борисов свернули к стоявшему на отшибе дому. Здесь снег никто не расчищал, и изрядно подтаявшие за время оттепели сугробы все еще доходили до колена Мы не без труда раскопали калитку, открыли ее и продолжили нелегкий путь. Дважды я проваливалась в снег по пояс, едва не потеряла сапог, но все же первой достигла заветной цели. Ивойлов спокойно шел следом.

Дом был серым, подслеповатым и сонным — он явно не ждал гостей. С его крыши свешивались похожие на сталактиты сосульки, а крыльцо обледенело, превратившись в неровный, но очень скользкий каточек. Я извлекла из кармана ключ, он легко вошел в старый механизм замка и с мягким щелчком повернулся на два оборота. Объединив усилия, мы потянули отсыревшую, перекосившуюся дверь. Охнув, с распахнулась настежь, сбросив нас со скользкого крыльца Поднявшись, мы вошли в дом. На улице припекало по-весеннему жаркое солнышко, а в помещении царила настоящая стужа, накопившаяся здесь за зиму.

— Мы погибнем от переохлаждения, — заявил Ивойлов, поднимаясь в мансарду, — надеюсь, хотя бы не напрасно.

Из комнатушки под крышей можно было выйти на чердак. Обклеенная зеленоватыми обоями дверца открылась с громким, похожим на стон скрипом. Все находившиеся на чердаке предметы имели неприятный серый оттенок — то ли от накопившейся за долгие годы пыли, то ли от тусклого освещения. Солнце едва-едва пробивалось сквозь донельзя заляпанное слуховое оконце. Осмотревшись, мы принялись заде перелопачивая груды накопившегося за несколько поколений хлама. В первом, лежавшем на самом виду чемодане обнаружились яркие тряпки — платье из плюша, тюлевая накидка с черными блестками, сломанный веер. Еще недавно такая находка могла бы стать настоящей сенсацией, но теперь было не до бабушкиных нарядов Под платьями лежали стянутые бельевой веревкой стопки писем. Я наугад вытянула одно датированное годом, с незнакомым мне адресом и именем на конверте. Наверное, мама была права, когда говорила, что мне надо больше интересоваться семейной историей.

— Виктория, что нового?

— Ничего. А у тебя?

— Полтора метра "Здоровья".

— Что?!

— Журнал такой есть, называется "Здоровье". В этом углу слой печатной продукции приближается к двухметровой отметке.

Сережка замолчал, и я услышала стук передвигаемой мебели. Мы трудились, как рабы на плантации, но, увы, совершенно безрезультатно. Взглянув на часы, я удивилась, они показывали без четверти два. Пора было подумывать о возвращении.