«Значит, так и есть, — подумал Ваулин. — Он воспользовался дорогой, чтобы обмануть нас».

Этим приемом неизвестный, которого Ваулин условно называл «Раукснисом», а Самойлов коротко «он», выиграл несколько минут. Видно, что это опытный, тренированный противник, отлично применяющийся к местности. Он действовал уверенно, напрягая все свои силы, пуская в ход все свое умение. Он был впереди, пока еще неуловимый.

— Тут не только он петлял, — сказал Самойлов. — Вой кто-то еще.

Сбоку виднелись следы зайца и лисицы.

Незадолго до сумерек они вышли к узкой речке.

Много таких речек, которые не названы на общей карте, а нанесены только на военную, течет в северном лесном краю. Мелкие и быстрые, они бегут по каменистому руслу, не замерзают даже в самые крепкие морозы, и вода так и бурлит возле больших камней. Всю зиму водоросль, омываемая быстрым потоком, вьется на камнях, то скрываясь под пеной, то изгибаясь, как змея. Лыжный след потянулся вдоль берега речки. Ваулин понял, что Раукснис искал места, где течение тише, чтобы переправиться на другой берег. Перейти вброд с лыжами на плечах он не рискнул. Но вот место для переправы найдено Раукснисом.

— Стойте! — сказал Ваулин. — Здесь он рубил жерди. Видите?

Почти у самого берега были видны свежие пеньки молодых осин. Они были срублены час, два часа назад. Сколько он выиграл во времени? Если бы знать это…

Река здесь наполовину замерзла, потому что течение было медленнее. Лед держался только у берега. Жердь одним концом была положена на лед, а другим легла на каменистый выступ противоположного берега. Так он перешел через реку. Вторую жердь, видимо, снесло вниз.

— Что ж, давайте и мы рубить жерди. Надо переходить туда.

Ваулин вынул большой острый нож…

Когда перебрались на другой берег, в лесу стемнело. Теперь уже не видели следа. Не имело смысла идти дальше, пока не вызвездит. Хорошо, что успели войти в сосняк. Здесь тени не густые и ночью осмотреться будет легче.

Вероятно, у Рауксниса имелась точная карта — он обходил редкие населенные пункты, проложил маршрут по пустынным местам. На привале Ваулин чувствовал, что нестерпимо болит все тело. Бойцы, вероятно, понимали, в каком он состоянии, — они старались не глядеть на него.

Ваулин протянул бойцам фляжку:

— По глотку. Погрейтесь немного.

Отпили по глотку.

— Теперь нарубите веток и ложитесь… Нет, только для себя рубите.

— А вы, товарищ майор?

— Я не буду. Двое отдыхают. Я и Самойлов подежурим.

Ваулин чувствовал, что теперь ему нельзя забыться в дремоте ни на минуту. Разговор поможет не уснуть.

— Как вы, товарищ Самойлов? Как себя чувствуете?

— Я-то? Да ничего… На границе бывало и не такое.

— А что именно бывало?

— О, тут рассказывать и рассказывать, товарищ майор! — Здоровенный Самойлов с хрустом потянулся. — Два года я прослужил на границе. Чего только не было. И на земле, и на воде, и в снегу, и в болотах. Раз было, что трое суток вся застава не спала. Сапог не снимали. Все обшарили. Под каждым кустом были, каждую кочку осмотрели, а нарушителя нет. — Рассказ о пережитом начинал увлекать Самойлова.

— Нашли?

— Нашли, потому что воронку разглядели.

— Какую воронку?

— Лодку он плохо затопил. Можно сказать, халтурно затопил.

— Халтурно? — Ваулин улыбнулся.

— Именно. Он от берега чисто переправился. Весла тряпками обмотаны, чтоб без стука. Ну, и весла плохо утопил. Одно концом у самой поверхности. Воронка образовалась на спокойной воде. Я с берега заметил. Стали искать его.

— И тогда-то нашли?

— Ага. Он, представьте, грибы заготовлял.

— Грибы заготовлял?

— Такие документы у него были, на заготовителя. Сразу он не рискнул из пограничной полосы уехать в сторону Москвы. Тут уж все начеку были. Он это, конечно, понимал. Ну и выжидал, пока тревога уляжется. Стал заготовителем грибов.

— Так трое суток не спали?

— Трое суток. И ничего — потом пошли на вечер самодеятельности.

— А наши-то ребята спят. Даже храпеть начинают. Давай-ка потормошим их, Самойлов, чтобы не застыли… Что это?

— Сучья от мороза трещат.

Бойцов перевернули. Самойлов со всей силы хлопал их по спине, и они что-то бормотали сквозь дремоту.

Самойлов шутил:

— Как в баньке, товарищ майор.

— Да, чувствуется в тебе пограничная школа, Самойлов. Потормоши-ка меня теперь… Сильнее!.. Ничего, кровь разойдется.

Боль в ногах была ужасной. Ваулин сжал зубы. Он снял на минуту сапоги и стал растирать ноги. Сразу сделалось легче.

— Самойлов, — тихо сказал Ваулин, — если со мной что-нибудь произойдет, ты меня заменишь.

— Слушаю, товарищ майор! — еще тише ответил Самойлов.

— А теперь буди их.

Выпили еще по глотку. Медленно разгорались звезды. Казалось, что они низко висят над деревьями. В редком сосновом лесу стало светлее. Самойлов без труда отыскал след.

«Как Раукснис теперь поступит? — думал Ваулин. — Успеет ли ночью дойти до озера. Если нет, то переждет в лесу. Днем возле Ладожского озера показаться опасно, на дороге пусто не бывает. Охранение, патрули… Но знает ли он об этом? Может, все-таки рискнет напролом, пересечет дорогу и выйдет прямо на лед?»

Одно было ясно — надо безостановочно двигаться дальше, пока виден след. Теперь он уже не петлял — Раукснис торопился.

Сколько километров прошли? По прямой — Ваулин успел взглянуть на карту во время стоянки — километров двадцать пять, а с петлями — значительно больше. Лес опять стал частым и запутанным.

Звезды постепенно начали бледнеть. След был потерян, но это не заботило Ваулина. Скоро должны начаться торфяные болота — места открытые. В утренних сумерках сделали еще один привал. От одежды валил пар. Снова нарубили хвойника, чтобы не лежать на снегу.

Предстоял последний бросок, и это ожидание держало каждого в крайнем напряжении. Никто не смог уснуть.

Ваулин заранее обсудил с бойцами, как действовать при встрече. Если Раукснис откроет огонь, тотчас залечь. Один отвечает на огонь, стреляя поверх головы. Другие, лежа на лыжах, ползут в разные стороны, ползут на обхват, сливаясь со снегом, как можно ниже пригибая голову. У Рауксниса только пистолет с несколькими обоймами, автомата нет; возможно, есть одна-две гранаты. В крайнем случае стрелять Раукснису в ноги, но только в самом крайнем случае.

После привала прошли несколько километров. Самойлов, шедший головным, вдруг остановился с разбегу. На него неожиданно повеяло теплом.

— Здесь он грелся, товарищ майор. Видите? И это он знает, оказывается. Вероятно, бывал на севере.

Два срубленных ствола лежали одно на другом. Самойлов столкнул верхнее, и обнаружилась черная обуглившаяся полоса в древесине.

— Это ракатулет — финский костер без огня и без дыма, — объяснил Самойлов. — В нижнем бревне прорубают желобок, зажигают в нем стружку, поверх кладут бревно. Бревна тлеют, дают без огня большое тепло. Возле них можно спать, как в комнате. И наша Сибирь такое знает.

— Он не так давно ушел, — сказал Ваулин. — Бревна еще тлеют.

— Они долго могут тлеть.

— Но не рубил же он деревья.

— Повезло — нашел срубленные.

На снегу отчетливо виднелись отпечатки ног. Лыжный след от бревен вел прямо в направлении озера. Да, Раукснис торопился. Он не стал дожидаться второй ночи. Отсюда выход был только в открытые места.

— Ходу, товарищи!

Лес начал редеть и расступаться. Выйдя на открытое место, они увидели, что небо быстро затягивается низкими тучами. Потеплело. В лицо ударил порывистый ветер. Крупными хлопьями повалил снег. И спустя минуту-другую Ваулин уже с трудом различал Самойлова. Снег летел на ветру сплошной пеленой, то почти параллельно земле, то закручивался в смерче.

— Скорее! К берегу! Жми, ребята! — кричал Ваулин.

Можно было и не подавать эту команду. Всех охватило чувство тревоги, каждый прибавил ходу.

Плохо видя друг друга, они пересекли болото, поле, одинокий лесок, дорогу вдоль берегового обрыва.