В тот день, когда Эжебаер прибыл в Брюссель, Стас работал еще на улице де-Шан. Здесь с декабря 1850 года по февраль 1851 года он сделал второе эпохальное открытие токсикологии: разработал метод доказательства наличия растительных ядов — алкалоидов в самом теле пострадавшего.

Когда Стас получил необходимые материалы для производства анализов по делу об убийстве Гюстава Фугни, никто не подозревал, что убийство совершено при помощи растительного алкалоида. Эжебаер предупредил Стаса, что убийство могло быть совершено при помощи серной кислоты.

Разъедающие яды к тому времени были достаточно хорошо изучены, и Стас без труда установил, что об отравлении серной кислотой здесь не может быть и речи. Как и большинство его коллег-современников, из-за отсутствия других методов определения химикалиев Стас много раз перепробовал их на запах и вкус. Если положиться на обоняние, то он мог предположить наличие только уксусной кислоты. Узнав об этом предположении Стаса, Эжебаер сообщил ему, что труп обмывали и поливали винным уксусом. Тогда исследователь заподозрил, что большое количество уксуса должно было замаскировать признаки действия какого-то другого яда. И все же он начал с того, что пытался обнаружить во рту и в органах пищеварения трупа уксусную кислоту. Подозрение, которое у него возникло, заставило его действовать чрезвычайно осторожно. Он слишком часто убеждался, что яды легко разлагаются под действием тепла и воздуха, прежде чем их удается обнаружить. Чтобы не утратить и случайно не разрушить все имеющиеся вещества, он осуществил все выпаривания и фильтрования в основном в сложных закрытых аппаратах.

Содержимое желудка, кишечника и мочевого пузыря, переданное ему в смешанном со спиртом состоянии, состояло из черно-серой кислой кашицы. Одну половину Стас отложил для возможных последующих экспериментов, а другую смешал с водой, которую использовал для промывания желудочно-кишечного тракта, несколько раз профильтровал раствор, подогрел и дистиллировал его. Таким образом он получил красновато-коричневую жидкость, которую разделил на несколько проб. Одну из них выпарил до состояния сиропа. При этом образовался уксусный запах. Подмешав в две другие пробы едкое кали, Стас получил жидкость, которая имела запах, напоминающий запах мышиной мочи. Но этот запах был знаком многим химикам, когда они занимались кониином, ядовитым алкалоидом цикуты. Подозрение Стаса, что уксусная кислота послужила лишь маскировкой убийства при помощи более таинственного яда, получило первое подтверждение.

Как быть, если Гюстав Фугни убит с помощью растительного яда? Как быть, если в трупе один из тех ядов, которые еще никогда не удавалось обнаружить в мертвом теле, не удавалось обнаружить даже в содержимом кишечника, смешанном с «живой материей»? Как быть, если случай навел его на след алкалоида?

С этого момента Стас ни днем ни ночью не покидал своей лаборатории и наблюдал за своими ретортами, пробирками и реактивами.

Следующую пробу он разбавил большим количеством спирта, профильтровал, слил, добавил воды, снова профильтровал и дал фильтрату испариться, пока раствор не превратился в клейкую массу. Эту массу он смешал с раствором едкого кали, и вдруг снова появился тот особый, ни с чем не сравнимый, быстро проходящий запах. На этот раз, однако, запах был более резким, устойчивым и наркотическим. Были известны только два так называемых растительных алкалоида, которые можно определить по запаху: кониин и никотин — чрезвычайно ядовитый компонент табака, пятидесяти миллиграммов которого достаточно, чтобы убить человека за несколько минут. А запах, который уловил Стас, — разве он не напоминает запах никотина?

Итак, не никотин ли это? Не отравлен ли Гюстав Фугни никотином?

Стас наполнил бутылочку полученным экстрактом и добавил в нее чистого эфира. Смешав экстракт с эфиром, дал эмульсии отстояться. Затем взял половину отделившегося эфира, который вскоре испарился. На дне чашечки осталось прозрачное, коричневатое колечко с резким, вполне определенным запахом табака. Образовавшееся вещество Стас попробовал на язык и почувствовал жгучий вкус табака, охвативший весь рот и ощущавшийся в течение нескольких часов. После повторных «взбалтываний» частей исследуемого вещества с эфиром, дававших все время тот же результат, он смешал первоначальный раствор массы из желудка, кишечника и мочевого пузыря с едким кали. В этот ставший щелочным раствор он добавил такое же количество эфира и взбалтывал, пока не образовалась эмульсия. Но на этот раз эфир не хотел отделяться. Лишь освободив раствор от «живой материи» путем многократного промывания водой и спиртом, многократного фильтрования, он добился отделения эфира. Так как, по всей видимости, именно эфир абсорбировал вещество со жгучим вкусом табака, то Стас повторил взбалтывание с эфиром шесть раз, чтобы наверняка получить предполагаемый алкалоид и тем самым обнаружить яд. Каждый раз путем испарения он получал маслянистое вещество с типичным запахом и вкусом никотина.

Чтобы удостовериться, что получен действительно никотин, Стас испытал маслянистое вещество при помощи химических реактивов, опробованных со времен открытия никотина многими фармакологами, на чистом веществе алкалоида. Если, например, приблизить к никотину стеклянную палочку, смоченную в соляной кислоте, то образовывались сильные белые пары. Если никотин соприкасался с азотной кислотой, то превращался в густую желтую массу. Стас не ограничился известными реагентами. Он смешивал чистый никотин с различными химикалиями, наблюдал появление осадков, кристаллизацию и изменение в цвете и сравнивал их с действием этих химикалиев на маслянистое вещество, полученное им из внутренних органов Гюстава Фугни. Все абсолютно совпадало.

Лишь теперь Стас наполнил маслянистым веществом реторту и надписал ее: «Никотин из органов Гюстава Фугни». Реторту он отправил Эжебаеру в Турнэ, сопроводив ее письмом, где рекомендовал следователю поинтересоваться, не имели ли граф и графиня Бокармэ когда-либо дела с никотином или не приобретали ли они никотин, и просил сообщить ему о результатах расследования.

Следователь Эжебаер получил посылку Стаса 30 ноября. Взяв с собой группу жандармов, он тотчас поспешил в Битремон, приказал обыскать все помещения замка и приступил к новому допросу слуг. При этом садовник Деблики сообщил, что все лето и осень 1850 года помогал графу Бокармэ в изготовлении одеколона. Для этой цели Бокармэ приобрел большое количество листьев табака и обрабатывал их в аппаратах лаборатории, оборудованной в бане замка.

«Табак для изготовления одеколона?» — переспросил Эжебаер. «Да, табак, — заверил его Деблики, — много листьев табака». Выяснилось, что граф главным образом с 28 октября по 10 ноября изо дня в день, а иногда и по ночам работал в бане, чтобы из табачного соуса экстрагировать одеколон. 10 ноября он закрыл одеколон в шкафу столовой. На другой день из бани исчезли все аппараты и стеклянные колбы, которыми он пользовался во время работы. Граф, должно быть, сам увез все куда-то, так как никому из слуг это не поручалось.

Обыск всего замка не навел Эжебаера на след каких-либо лабораторных приборов. Зато он узнал от кучера Жиля, что в феврале 1850 года Бокармэ ездил в Гент к одному профессору химии. Эжебаер тотчас поехал в Гент и побывал у всех проживавших здесь химиков. Наконец он нашел некоего профессора Лоппера, преподававшего в Промышленной школе Гента. Лоппер вспомнил, что с февраля текущего года его несколько раз навещал господин из Бури, описание внешности которого совпадало с Бокармэ. Однако он представился как Беран и под этим именем писал ему письма. Во всех письмах Беран интересовался исключительно вопросом извлечения никотина из листьев табака.

Появившись впервые в феврале, Бокармэ-Беран объяснил Лопперу, что приехал из Америки. Проживающие там родственники Берана очень страдают от нападений индейцев, которые отравляют свои стрелы растительными ядами. Он, Беран, хочет изучить все известные растительные яды, чтобы как-нибудь помочь своим родственникам. При этом он интересовался, действительно ли растительные яды не оставляют следов в своей жертве. Когда Лоппер подтвердил это, Беран попрощался, но в том же месяце еще раз приезжал в Гент.