Изменить стиль страницы

29 июля в два часа пополудни «Бретань» и «Сент-Эспри» встали на рейде в Бресте. Герцог Шартрский отправился к адмиралу, где попросил, а точнее, потребовал уступить ему честь известить об исходе сражения Версаль. Скрепя сердце д’Орвилье согласился, однако незаметно вручил Николя письмо, попросив вручить его министру морского флота в собственные руки. Перед отъездом Николя сердечно попрощался с Эмманюэлем де Риву, искренне поблагодарив его за оказанное ему внимание.

Обратный путь проделали быстро, останавливаясь, только чтобы перекусить и дать передышку лошадям. Стояла невыносимая жара; в дрожащем от зноя воздухе желтели иссушенные поля. Когда Николя удавалось оказаться возле принца, он каждый раз замечал нарастающее возбуждение его высочества: чем больше они удалялись от Бреста, тем чаще мысли принца занимало сражение, пересказывая события которого он каждый раз опускал часть подробностей или излагал их на свой лад, постепенно превращая свое повествование в волшебную сказку. Из рядового эпизода морской войны между Францией и Англией бой при Уэссане превращался в эпохальную битву, в рассказе о которой неуместно вспоминать об упущенной возможности одержать полную и безоговорочную победу.

В Дре, где изначально предполагалась остановка, Николя ожидало письмо с приказом Сартина как можно скорее прибыть в Версаль. Так как герцога никогда не интересовало, ни где находится навязанный ему сопровождающий, ни чем он занят, то Николя покинул свиту не попрощавшись. Вскочив на карего мерина, он пустил его галопом, и конь, с радостью исполнив волю седока, к одиннадцати вечера примчал его в Версаль. Министерское крыло уже опустело, и Николя пришлось отправиться в особняк, отведенный Морскому министерству. Сартин еще работал. При виде комиссара в запыленном и покрытом засохшими пятнами крови мундире, он не смог сдержать удивления. Но когда Николя, пошатнувшись от усталости, чуть не упал, Сартин подхватил его под руки и усадил в кресло. Лицо министра, изрезанное морщинами, излучало благожелательность. Взяв со шкафчика серебряный стаканчик, он наполнил его янтарной жидкостью и протянул Николя.

— Этот напиток не похож на укрепительное папаши Мари, — лукаво улыбнулся он, — однако действует отлично, что не раз доказано. Я употребляю его, когда усталость валит меня с ног.

Напоминание о былой совместной работе в Шатле подействовало на Николя не хуже подкрепляющего эликсира.

— Друг мой, я рад, что вы вернулись живым и невредимым, хотя и несколько поцарапанным. Общие сведения о сражении уже дошли до нас. Однако подробности, кои более всего нас интересуют. Где сейчас принц?

— Когда я садился на лошадь, он восстанавливал силы в Дре. Полагаю, он прибудет в Версаль часа в два ночи.

— Отлично. Следовательно, он увидит короля только во время утренней церемонии одевания, в восемь часов. Мне бы хотелось, чтобы вы тоже там были. У вас есть право свободного входа к королю. Следовательно, никаких препятствий.

— Я должен привести себя в порядок.

— Только не это! Король должен знать своих верных слуг, должен знать и видеть суть вещей.

— Ах, чуть не забыл.

Он вытащил спрятанные на груди письма д’Орвилье и протянул Сартину; тот взял их и внимательно прочел. Затем с непривычным для него сочувствием взглянул на Николя.

— Вы совершенно не щадили себя. Впрочем, как говорил покойный король, наш повелитель, породистого пса не надо учить.

После этих слов воцарилась тишина. В открытое окно волнами накатывалась духота летней ночи; издалека доносилось уханье совы, напомнившее Николя детские годы, проведенные в замке Ранрей.

— Каково ваше мнение о Шартре?

— С вами я не буду притворяться. Тот, кто не достоин уважения, не заслуживает и почестей. Морская служба требует самоотречения, глубоких познаний, верного глаза, опытности и умения командовать. В разгар боя на корабле нет ничего хуже, чем неумелый командир и опытный подчиненный, который в силу субординации не может настоять на своем решении. Подобное положение и объясняет относительный успех состоявшегося сражения. Шанс был упущен, а второго так и не выпало. По крайней мере, я как новичок понял именно так. Что же касается охраны принца, под огнем об этом не могло быть и речи. Он, как и все, рисковал своей жизнью, и его храбрость делает честь его имени.

— Вот так, четко и ясно, из уст честного человека, можно узнать все, что надобно знать. Король должен непременно услышать ваш рассказ о сражении. А также и все остальное. Вы прекрасный рассказчик.

— Сударь, мне надобно переодеться.

— Вы разве не слышали, что я вам сказал? — недовольно буркнул Сартин, и в голосе его прозвучало нетерпение. — Об этом не может быть и речи. Ваш внешний вид произведет впечатление.

— Но что я могу рассказать? В сущности, моя роль свелась к роли пешки, угодившей в шашки!

— Для Его Величества вы являетесь главным свидетелем. Черт бы побрал вашу скромность! Подумайте лучше, сколько придворных хотели бы оказаться на вашем месте! Я прикажу дать вам экипаж.

На его звонок явился лакей.

— Отвезите маркиза де Ранрея в особняк д’Арране!

И он с завистью посмотрел на Николя.

— Вы счастливый человек, у вас есть время передохнуть. Экипаж заедет за вами в семь. Не опаздывайте.

Тяжко вздохнув, он вернулся за письменный стол, сел и углубился в чтение бумаг. Николя уже выходил, как сзади раздался голос министра:

— Когда прием закончится и вы освободитесь, повидайте Ленуара. Меня интересует дело, порученное инспектору Ренару. Мне доложили, что королеву беспокоит пропажа драгоценности. Эту пропажу она скрыла от короля.

Николя остановился.

— Ваши слова, сударь, напомнили мне странный разговор, услышанный мною в прихожей дворца Пале-Руаяль. Разговаривали Ламор, доверенный лакей герцога, и наш Ренар. Действительно, рыбак рыбака видит издалека… Но вот что интересно: они произносили имя Гораций, его же назвал и принц в разговоре с тем самым лакеем. Ранее это имя промелькнуло в одном из отчетов полицейских ищеек, ведущих наблюдение за английскими шпионами!

— Ваши слова лишь подтверждают мои подозрения! Найдите предлог и расспросите Ренара. Он наш человек, хотя и слывет продувной бестией. Полагаю, вы окажете мне любезность и станете держать меня в курсе ваших изысканий?

— Черт побери! — с улыбкой воскликнул Николя. — Исполнить столь изысканно сформулированную просьбу одно удовольствие.

Он снова направился к двери, но министр с дрожью в голосе вновь удержал его.

— Понимаете, я постоянно упрекал себя за то, что подверг вас такому риску. И теперь очень рад, что мы снова плывем вместе. Главное, не меняйте ничего в вашем костюме. Идите.

За восемнадцать лет их знакомства Сартин еще никогда не говорил таких слов. А тем более с совершенно искренним видом, радостно подумал Николя. Прежде чем сесть в карету, он приказал позаботиться о его коне, уставшем не меньше, чем он сам. По дороге он задремал и, прибыв к дому д’Арране, буквально свалился на руки распахнувшего дверцу Триборта.

— Черт побери! Вот вы и стали моряком! Нет, что я говорю! Морским офицером! Так, значит, слухи нас не обманули? Там действительно состоялась настоящая баталия? И на этот раз наша взяла!

Они потихоньку вошли в спящий дом.

— Пойду поищу вам горячей воды.

— Нет! — остановил бывшего моряка Николя. — Мне велено явиться к королю в том же платье, какое сейчас на мне.

— К королю! Ах ты черт! Вот так, в пыли и крови? О, понимаю. Надо, чтобы он сам потрогал пальчиком! Что ж, уж лучше так, чем…

Триборт помог Николя добраться до его комнаты, а когда тот рухнул на кровать, стянул с него сапоги.

— Я принесу ваш плащ и сообщу о вашем прибытии мадемуазель. Не зная, куда вы пропали, она совершенно извелась. Но я-то видел, что адмирал знает, но сказать не вправе.

Николя хотел ответить, но слуга уже исчез за дверью. Засыпая, он почувствовал, как кто-то крепко прижался к нему, а на его исцарапанное лицо посыпался град поцелуев. Он робко запротестовал, ссылаясь на то, что он ужасно грязный, но вскоре перестал сопротивляться. После пережитых им ужасов, после ужасной жатвы, что собирала вокруг него смерть, после кровавого зрелища истерзанной плоти, после до сих пор не рассеявшейся трупной вони он впервые почувствовал, что снова возрождается к жизни.