Я не торопясь прошёл вперёд, и, отметив взглядом высокую чёрную скалу, нетерпеливо повернулся, сколько можно ждать? Но сердился я зря, девушка стояла возле застывшей машины, нервно открывая и закрывая солнечный зонтик. В который раз я удивился непрактичности юной женщины. Ведь отлично же видит, что пробираться придётся через непроходимые для человека заросли хвощей, а оделась как на прогулку по бульвару. Платье цвета (не сомневаюсь, что женщины, и потакающие им модельеры, называют этот оттенок как-нибудь типа «Рассвет на Антильских островах, в момент лунного затмения») спелого абрикоса с целомудренным вырезом, шляпка с кружевами, неизвестно как державшаяся на пышной прическе, туфли на каблуке, высота которого, заставляла мою голову кружиться… Ох, женщины… С этими мыслями я наклонился к земле, и подставил согнутую переднюю лапу поближе к Аполлинарии. Всё-таки зря я ворчал, она догадалась мгновенно, и хотя рассыпалась в извинениях, тем не менее, быстро забралась ко мне на шею. Острожно поднявшись, я пошёл прямо, хотя и сгорал от стыда. Дожился, чужой жене позволил себе на шею сесть… Не успели мы выбраться из рощи, как мимо нас промчался возмущенно рычавший саблезубый тигр с каким-то серым комком на хвосте.

— Фея! — Громко закричала Аполлинария, — Немедленно выплюнь его хвост! Он — грязный!!

Мысленно пожав плечами — то же мне, оптимистка. Приказать кошке что-нибудь сделать? Ну-ну… Тигр скрылся за большим валуном, а из рощицы арукарий высунулся любопытный нос молодого игуанодона. Заметив меня, он почтительно поклонился, и ломающимся баском, спросил:

— Почтенейший, этот маленький зверь не будет на нас охотиться?

— Не думаю, — ответил я, обрадовавшись вежливости подрастающего поколения, — Надеюсь, вы не обижали млекопитающих?

Игу смешно пожал плечами, и, стараясь говорить солидно, ответил:

— Тиран приказал их не трогать, так что, может только малышня с ними баловалась. Но после того как у них, у млекопитающих, появились свои малыши, и особенно когда пришёл небольшой лохматый зверь, мы не пускаем туда детей. Они такие неуклюжие…

Быстро оглянувшись, игуанодон извинился, и, задрав хвост, помчался куда-то в глубь рощи. Вероятно, сегодня была его очередь следить за порядком на детской площадке. Бедный паренек, эти детеныши, они такие проказливые… Девушка тяжело вздохнула, и не обращаясь ни к кому конкретно, почти простонала:

— Боже, как здесь Алекс смог выжить? Он же такой неуклюжий, обязательно попадет или в войну, или в революцию.

Я только усмехнулся, разумеется, про себя, у нас динозавров, мимика, в общем-то неразличима, но с женщинами рисковать не собираюсь. Никогда не забуду древнюю легенду о возникновении первой женщины. Мои знакомые в Палестине всерьез уверяли, что существовал прототип Евы, некая Лилит, и искренне верили, что первый вариант был отвергнут и развоплощен. Не стал я с ними спорить, пусть верят. Действительность гораздо ужасней, но… «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман!»

Мы шли дальше, я вежливо отвечал на приветствия встречных, а Аполлинария крутила головой, кого-то высматривая. Мимо нас несколько раз пролетала песочно-рыжая тень с азартно визжащим серым комочком на хвосте. Я только вздыхал, опять шум, визг, беспорядок… Тиран будет сердиться. Неожиданно, Аполлинария радостно закричала и стала в азарте дергать меня за рожки (не знаю даже, как перевести на человеческий название, для антенн телепатической связи. Пусть будут — рожки). Тяжело вздохнув, пришлось остановиться, ага, вот один и нашёлся.

На полянке перед аккуратно сделанной пещерой возились несколько толстеньких тигрят. Они «грозно» щелкали своими клычочками, потихоньку вырастающими из пасти, и смешно кувыркались от ленивых движений собачьей лапы. Впрочем это не мешало им вновь и вновь бросаться на заманчиво шевелящийся собачий хвост. Пёс лежал спокойно, только иногда морщился, когда зубки маленьких безобразников добирались до его уха, или кончика хвоста. Девушка скатилась с шеи, вновь погрузив меня в задумчивость. В таком платье, на таких каблуках!! Нет, это всё-таки, врожденное. Небрежно отпихнув в сторону возмущенную тигрицу, и мимоходом приласкав озадаченных тигрят, она обхватила за шею пса, и стала ворковать:

— Бирюш, умница Бирюш. Как я рада тебя видеть, как я счастлива… Пойдём быстрее к Алексу, прошу тебя, пойдём.

Тигрица, полностью выбитая из колеи, подошла ко мне, задрала голову, и стала жаловаться на нарушение привычного порядка вещей. Она же грозная зверя, она же таких человеков гоняла в своё время по прерии целыми трибами… А сейчас… Безобразие! В мысленной речи я извинился за нарушение, и пообещал максимально быстро устранить источник безобразиев. Тем временем, пёс встал, и, вылизав тигрят так, что они закувыркались к своей маме, коротко взрыкнул — «Пойдём». Я наклонил голову, в знак приветствия, и для удобства Аполлинарии, но она крепко вцепилась в холку собаки и не хотела оставлять надежную опору даже на секунду. Посочувствовав псяке, породы «Храни и защищай», я пошёл за ними. Всё равно нам было по пути. Бирюш шёл к скале совета, и там нас ждал Тиран, и окончание затянувшейся истории.

Возле вздыбленного к белесому от зноя небу черного каменного столба, у ручейка сидели трое. Перед огромным ящером, не обращая внимания на кинжалы его зубов, неторопливо прогуливался мужчина, попыхивая трубочкой. Время от времени он останавливался и, склонив голову с пробивающейся сединой, внимательно слушал собеседника. Потом или отвечал сразу, или же задумчиво курил, прежде чем ответить. Второй человек сидел, опустив ноги в журчащую воду, и не обращая ни на кого внимания, потерянно перебирал тускло-жёлтые камни. Аполлинария завидев курящего, резко остановилась, отпустила загривок пса, и замерла, напряженная, как узкогорлая высокая ваза, задетая на бегу. Бирюш сделал несколько шагов, остановился, и недоуменно обернулся к женщине. А она стояла, не сводя глаз с бесконечно дорогого человека, и время опасливо огибало её фигуру, боясь прикоснуться к взведенной пружине сумбурных чувств. Алекс запнулся на полуслове, почувствовав что, в безмятежной атмосфере долины вдруг запахло порохом, обернулся, замер. Потом, не глядя, сунул трубку опешившему Тирану, и пошёл быстрым шагом к нашей компании. Аполлинария задрожала, но всё же не сдвинулась с места. Только когда крепкие руки обняли её, и прозвучали слова любви, напряжение ушло, и она сладко, как в детстве, разрыдалась, уткнувшись в грудь своего мужа. О чём говорили они, и кто просил и тут же получал прощение, не знаю. При слиянии душ, которое люди зовут любовью, рождаются слова, понятные только двоим, и у каждой пары они свои. Зачем нам их слушать? Мы все равно не поймём. Учтиво приветствовав владыку, я стал обсуждать с ним новости, что накопились со времени моего предыдущего визита. Неторопливо обсуждая изменения в семействе великочтимого Ихтиозавра, и рассуждая о шалостях его отпрыска, который, страшно подумать, укусил за кончик хвоста самого Тирана! При этом мы, как могли, закрывались от ослепительно сверкающего клубка человеческих страстей, горящих возле наших ног.

— Как они яростно живут… — задумчиво проговорил Тиран, кося глазом на особо затянувшийся поцелуй, — Нам такое не дано.

— Нам дана долгая жизнь, и знание, — стараясь быть учтивым, возразил я, — А они ищут знание сами, не думая ни о последствиях, ни о цене.

— Иногда я им завидую, — тихо признался тиранозавр, и, подумав, добавил, — С этими двоими всё ясно, и я даже рад за них. Но что нам делать с человеком, который потерял смысл жизни?

— Вы о ком?

— Вот, — Тиран кивнул на несчастного, беспечно сидящего на берегу ручья, — Его зовут Изя, и он не знает, зачем ему теперь жить.

— Во время путешествия мы наслушались самых жутких рассказов об этом неуловимом Изе, — осторожно ответил я, внимательно разглядывая невысокого худого мужчину средних лет, так же лениво перекладывающего куски золота из одной кучки в другую, — Но лично я представлял его в облике трёхметрового (как минимум) исполина, с рогами, хвостом и копытами. Что же случилось с ним в нашей благословенной Долине?