ИОАННА. А я даже не знала, на каком я месяце.
НИДЖО. …объявила, что серьезно больна, а Акебоно — что удаляется в уединение для молитв. Он держал меня поперек живота и поднял, когда ребенок родился. Перерезал пуповину кинжалом, завернул младенца в белую ткань и унес. Это была всего лишь девочка, но мне было жалко ее терять. Потом я сказала Императору, что из-за болезни у меня был выкидыш, и все. Опасность миновала.
ИОАННА. Но, Ниджо, я не имела никакого представления о женском теле.
ИЗАБЕЛЛА. И что же произошло?
ИОАННА. Я, конечно, не знала, что время подходит. На Молитвенный день, как всегда, была процессия, я ехала на коне в папских одеждах, впереди несли крест, за мной следовали кардиналы, все римское духовенство и огромная толпа. / Мы двигались от…
МАРЛИН. Одно слово — Папа.
ИОАННА. …собора Святого Петра к церкви Святого Иоанна. До этого я чувствовала легкую боль, думала, что-нибудь съела, она прошла и вдруг стала возникать чаще и чаще. Я подумала, вот все кончится, пойду и лягу. Между схватками все еще были длинные промежутки, когда я чувствовала себя абсолютно нормально, не хотелось привлекать к себе внимание и портить церемонию. Вдруг я поняла, что со мной происходит. Надо продержаться, добраться до дома и спрятаться. И тут что-то случилось, я стала задыхаться, я больше не могла ничего планировать. Мы оказались на маленькой улице между собором Святого Клементия и Колизеем, и мне было просто необходимо слезть с лошади и чуточку посидеть. Я ощущала какие-то сильнейшие толчки. Я услышала звуки, похожие на коровье мычанье, их издавала я. Издали было слышно, как люди кричат. «Папа заболел, Папа умирает». И ребенок просто выскользнул на дорогу. *
МАРЛИН. Кардиналы не знали / куда деваться.
НИДЖО. Боже мой, Иоанна! Да как же так! Прямо на улице!
ИЗАБЕЛЛА. * Какой конфуз.
ГРЕТА. В поле, можно сказать, во дела.
<i>Все смеются.</i>
ИОАННА. Один из кардиналов сказал «Антихрист» и упал в обморок.
<i>Все смеются.</i>
МАРЛИН. И что они? Уж точно не обрадовались.
ИОАННА. Схватили за ноги, выволокли из города и забили камнями насмерть.
<i>Они перестают смеяться.</i>
МАРЛИН. Иоанна, это ужасно.
ИОАННА. Я почти ничего не помню.
НИДЖО. И ребенок погиб?
ИОАННА. О да, конечно, да.
<i>Пауза.</i>
<i>Входит</i> ОФИЦИАНТКА, <i>убирает тарелки. Они начинают говорить тише.</i>
ИЗАБЕЛЛА
(<i>обращаясь к</i> ИОАННЕ).
НИДЖО <i>(обращаясь к</i> МАРЛИН).
ИЗАБЕЛЛА. Самую любимую звали Птичка. Маленькая гнедая кобыла. Я на ней ездила в Скалистых Горах.
НИДЖО. …взяла жена Акебоно, потому что у нее умер РЕБЕНОК. Все думали, что я просто в гости пришла. Девочку очень хорошо воспитывали, чтобы ее можно было, как и меня, отдать во дворец.
ИЗАБЕЛЛА. Ноги просто железные, всегда веселая и такая хорошенькая. Если к ней подходил незнакомец, она вставала на дыбы, как дикая лошадь из прерий.
НИДЖО. А третьего ребенка, сына священника Ариаке, после родов я не видела. Когда он родился, Ариаке положил его на колени и говорил с ним, как будто тот понимает, и плакал. Четвертый ребенок был тоже от Ариаке. Но Ариаке умер до его рожденья. Я никого не хотела видеть, жила одна в горах. И опять это был мальчик, мой третий сын. Но, как ни странно, я к нему ничего не испытывала.
МАРЛИН. Грета, а у вас сколько было детей?
ГРЕТА. Десять.
ИЗАБЕЛЛА. Каждый раз, приезжая в Англию, я чувствовала себя глубоко виноватой и старалась искупить свою вину. Хэнни с Джоном были так добры. А я ничего хорошего в жизни не сделала. Многие годы только потворствовала своим прихотям. Поэтому я бросалась заседать во всякие комитеты, ухаживала за больными во время эпидемии инфлюэниы. Читала лекции о бережливости в Ассоциации молодых христианок. Без устали выступала, разоблачая продажный и загнивающий западный мир. Мои поездки должны приносить пользу не мне одной. Я доводила себя до изнеможения добрыми делами.
МАРЛИН. Господи, почему мы все такие несчастные?
ИОАННА. Больше по этой улице процессии не ходили никогда.
МАРЛИН. Они специально шли в обход?
ИОАННА. Да, делали большой крюк. И придумали кресло с дыркой.
МАРЛИН. С дыркой?
ИОАННА. Да, кресло из цельного куска мрамора с дыркой в сиденье, / оно стояло в церкви Спасителя, и после…
МАРЛИН. Вы шутите.
ИОАННА. …избрания Папа должен был в него сесть.
МАРЛИН. И кто-нибудь заглядывал ему под юбку? / Быть такого не может!
ИЗАБЕЛЛА. Как это необыкновенно.
ИОАННА. Два святых отца / должны были засвидетельствовать, что он — мужчина.
НИДЖО. Стоя на четвереньках!
МАРЛИН. Кресло с дырой!
ГРЕТА. Яйца!
<i>Никем не замеченная, входит</i> ГРИЗЕЛЬДА.
НИДЖО. А почему он не мог просто приподнять свое одеяние?
ИОАННА. Он должен был с достоинством восседать в кресле.
МАРЛИН. Вы могли заставлять всех ваших камерариев в него садиться. *
ГРЕТА. У кого большой, у кого маленький.
НИДЖО. Очень полезное кресло при дворе.
ИЗАБЕЛЛА. * Или для шотландского аристократа в килте.
<i>Они уже довольно пьяные. Начинают хихикать.</i>
МАРЛИН <i>замечает</i> ГРИЗЕЛЬДУ.
МАРЛИН. Гризельда! / Ну, наконец-то. Вы голодная?
ГРИЗЕЛЬДА. Извините, что так опоздала. Нет, нет, не беспокойтесь.
МАРЛИН. Я и не беспокоюсь. / Есть хотите?
ГРИЗЕЛЬДА. Нет, я правда не хочу.
МАРЛИН. Может быть, пудинг?
ГРИЗЕЛЬДА. Никогда не ем пудинг.
МАРЛИН. Надеюсь, Гризельда, вы не страдаете анорексией. Мы все едим пудинг, я тоже ем и делаюсь толстой и красивой.
ГРИЗЕЛЬДА. Ну, если все, тогда не откажусь.
МАРЛИН. С кем вы знакомы? Это Иоанна, она была Папой в девятом веке, это Изабелла Бёрд, путешественница викторианской эпохи, это госпожа Ниджо из Японии, наложница Императора и буддийская монахиня в тринадцатом веке, ближе к вашему времени, и Грета, ее писал Брейгель. А Гризельда из-за своего необыкновенного замужества присутствует в книгах Боккаччо, Петрарки и Чосера. Дайте мне, пожалуйста, эти отвратительные профитроли.
ИОАННА. Мне забальоне, пожалуйста.
ИЗАБЕЛЛА. Яблочный пирог / со сливками.
НИДЖО. А что это?
МАРЛИН. Забальоне — итальянское блюдо, его Иоанна выбрала, / очень вкусно.
НИДЖО. Римско-католический / десерт? И мне тоже.
МАРЛИН. Грета?
ГРЕТА. Пирог.
ГРИЗЕЛЬДА. Только сыр и печенье, благодарю вас.