А Младший Медведь опять говорит: «Я много раз пробовал — воровал мясо у женщин». Это он про игру нашу говорил, а игры у индейцев все с дальним прицелом — готовят мальчишек к серьёзному делу. А играли мы так: женщины режут бизонье мясо тонкими ломтями и развешивают его на веревках из кишок — сушиться на солнце, а мы крадемся незаметно, ползем на животе — змеей извиваемся, потом — хвать кусок мяса — и бежать! Кто больше украл — тот и молодец, а каждый кусок считается за лошадь — вроде как угнал. А если женщина заметит тебя да легонько стукнет палкой по спине — значит, ты убит и из игры выбыл. Вообще-то, Младший Медведь в этом деле был чуть ли не хуже всех: сила-то есть, но ловкости да сноровки — никакой. Но ему ведь шёл четырнадцатый год — сколько же можно в мальчиках ходить? ещё немного — и всё, пиши пропало. Вот он и лез на рожон: «А два дня назад я убил бизона», Ну, об этом и правда все знали, потому как его отец после охоты по всей деревне ходил и распевал песню об этом подвиге, а потом устроил настоящий пир.

— Я слышал об этом, — сказал Тень. — Можешь идти с нами.

— Я сильнее всех мальчишек в деревне, — не унимался Младший Медведь.

— И, наверное, болтливее всех, — отозвался Холодное Лицо, который стоял рядом и пытался приладить у себя за ухом маленький узелочек с амулетами — на счастье, — мы, наверное, останемся здесь, а ты один отправляйся в лагерь Ворон и скажи им речь — они любят хвастунов.

— Можешь идти с нами, — сказал Тень, — если не будешь много разговаривать. Шайены лучшие из людей на всей земле, они самые храбрые воины, их женщины красивее всех на свете и добрее, а земля их — прекрасна. Это известно всем, даже нашим врагам. Шайен знает, что он Шайен, и ему незачем об этом болтать.

Ну, это меня взбесило не на шутку — ещё и посильнее, чем Младший Медведь, который вздумал навязываться в набег со взрослыми! Дело в том, что мне Шайены, честно говоря, нравились — ей-Богу, нравились! И мне порой казалось, что я им, наверное, и в подметки не гожусь, и я чувствовал себя среди них каким-то бедным родственником. Но это их дурацкое высокомерие! Оно мне каждый раз напоминало, что я, Шайен, белый человек… Нет, вы только подумайте: лучшие из людей па всей земле! Боже правый, да если бы Колумба сюда не занесло, у них бы и ножа железного не было! А лошадь-то, лошадь кто им привез?..

Рядом со мной стоял Маленькая Лошадка, и я вдруг наклонился и прошептал ему на ухо: «Я иду с ними». А он отвечает: «Я не иду». И вылез из типи наружу. Насколько помню, это был первый признак того, как повернется потом его жизнь.

Я шагнул вперёд и сказал: «Можно я пойду с вами?»

Вообще-то, состояние духа у меня было неподходящее для такой опасной затеи, где нужна сплоченность — чтобы все, как один. Мною-то двигали совсем другие чувства. Шайены посмотрели сначала на меня, потом друг на друга. Лет мне было около тринадцати, на вид — козявка, да и только. Да ещё у меня были рыжие волосы, голубые глаза, а кожа… — ну, ясное дело, я был грязный, и загорел, конечно, порядочно, да ещё весь в ссадинах и царапинах, но при всем при том — Шайен я был белый, белесый, как рыбье брюхо.

По моим понятиям, могли бы они, конечно, и сообразить, что затея эта довольно-таки опасная, раз уж Вороны водят дружбу с бледнолицыми, и кой-кому наверняка не суждено вернуться из этой экспедиции живым. Могли бы, конечно, и сообразить, что рискованное это дело — брать с собой Бог знает кого — чужака какого-то. Да к тому же ещё щегла неоперившегося.

Но Тень сказал: «Ладно».

Вот так: краснокожему только дай возможность выбирать — и он наверняка выберет не то. Пусть каждый делает, что хочет — вот и весь его выбор. Особенно это касается Шайенов: у них ведь нет никакой процедуры посвящения в воины. Хочешь быть мужчиной — делай то, что делают мужчины, вот и вся процедура, и никто не станет тебе мешать, и ничто тебя не остановит — разве только враг.

Глава 6. НОВОЕ ИМЯ

Я сбросил ноговицы, куртку и с ног до головы вымазался чёрной краской, чтобы моя белесая спина не выдавала меня лунной ночью. Тут опять прибежал Маленькая Лошадка — притащил целую шкуру черного волка, да такую большую, что я мог накрыться ею весь — с руками, ногами и головой. Я решил, что это неплохая мысль: как раз мне на лицо волчья морда свисала спереди, и я мог смотреть через дырочки от глаз.

Выехали мы все семеро, как только совсем стемнело, и миль двадцать скакали рысью по степи, в высокой траве; потом спешились и ещё мили три прошли пешком, ведя лошадей под уздцы. Эти три мили идти было трудно, потому как местность изменилась — пошли овраги, поросшие кустарником, все время приходилось карабкаться по склону — то вверх, то вниз. На небе только молодой месяц, да и тот за облачком спрятался, как за ширмой, и, похоже, решил эту ширму через все небо с собой протащить. Так что я руки своей — и то не видел, она ведь чёрным была намазана. Но Тень шагал уверенно, словно днём, а я шёл четвертым; лошадь свою пустил вперёд — пусть сама выбирает дорогу.

Мы добрались до глубокой лощины, которая вывела нас к Ручью Вздорной Женщины, и там, за ручьем увидели деревню Ворон. Типи светились изнутри, словно фонари, потому что в каждом горел костёр, а шкуры, которыми их кроют, со временем становятся почти прозрачными, как вощанка, и порой ночью, стоя снаружи, сквозь шкуру удается разглядеть обитателей. Ну, для этого мы были слишком далеко, но вообще зрелище было здорово красивое, игрушка да и только; а ветерок дул от них к нам, из деревни тянуло жареным мясом. Рядом со мной Жёлтый Орёл, потянув носом, сказал: «Может быть сначала сходим к ним в гости?» Да, мы могли бы мирно и открыто прийти к ним в деревню, и пришлось бы этим Воронам кормить нас — никуда бы они не делись. Так уж у них, у индейцев, заведено.

— Лошадей оставим здесь, — сказал Тень, — ты и ты, останетесь стеречь, — он положил руку на плечо мне и Младшему Медведю.

Меня это устраивало. Но Младший Медведь начал возражать, да так горячился, что чуть не плакал. Это взбесило Желтого Орла. Я плохо знал этого воина — он только несколько месяцев назад прибился к нашему стойбищу — но у него была громадная коллекция скальпов, а ещё капсюльный карабин, что в те времена было у Шайенов большой редкостью. Довольно долго это было единственное огнестрельное оружие в нашей деревне, и толку от него не было никакого, потому как капсюли закончились, а белых мы избегали, даже торговцев, как и учил нас Старая Шкура Типи. Правда, Лакоты и другие кланы Шайенов время от времени устраивали небольшие набеги на переселенцев, что двигались по Орегонскому Тракту, забирали у этих эмигрантов кофе, не дожидаясь приглашения, а иногда и все остальное впридачу. В коллекции у Желтого Орла я заметил несколько скальпов, которые для Поуней или Арапахов были слишком светлыми. Небось, и карабин принадлежал одному из хозяев этих волос.

Орла вывело из себя недостойное поведение Младшего Медведя и он принялся его бранить: «Ты прожил уже достаточно зим, чтобы понимать, что опытный воин у Шайенов знает лучше, чем мальчишка, как воровать лошадей. Дело не в том, кто храбр, а кто нет: среди Шайенов трусов нет. Тебе сказали остаться здесь, потому что кто-то должен стеречь лошадей; это не менее важно, чем идти в деревню Ворону, и ты знаешь, что добычу мы разделим поровну. Вот Маленькая Антилопа — он не жалуется. Он лучший Шайен, чем ты, хоть он и бледнолицый».

За всё это время никто не проронил ни слова, а Жёлтый Орёл говорил еле слышным шепотом, но когда он умолк, наступила такая пронзительная тишина, словно после страшного крика.

Младший Медведь был, конечно, не прав, но Орёл совершил более серьёзную ошибку. С того самого дня, как я остался жить у Шайенов, ни один из них ни словом не обмолвился о моём происхождении. Даже Младший Медведь, который меня ненавидел, ни разу себе этого не позволил. Об этом просто не говорили — краснокожие твёрдо верили, что эти разговоры приведут к беде, и Жёлтый Орёл сразу понял свою оплошность.