– А-а, понятно, – дурачок, – сказал проницательный Вожак.

– Да это…, папкин-мамкин я. – Продолжил я играть свою роль.

– Это-то тоже понятно, – улыбнулся Вожак. – А папка – мамка, где?

– Дык ведь, дядя, – вот!! – сказал я, и по моей щеке побежала струйка слез, (как у того парнишки).

– Понятно, – сразу погрустнел Вожак. – Да только…, – ты парень, особо-то не убивайся. Не ты первый, не ты последний… . Сколько еще такого брата как ты, по земле-то ходит, и ходить еще будет. …Да ведь и сам в двенадцать лет, сиротой остался. И горюшка-то похлебал. Полной ложкой, похлебал я горюшка. И побирался, и батрачил за кусок, да и грешно сказать, – воровать приходилось. …Однако мир, – он парень, – мир-то не без добрых людей. И хоть встречал я на своем пути разных сволочей, – да только добрых-то людей встречал поболее. Не дали мне добрые люди-то, совсем пропасть. И подкормили, и работе выучили и в люди вывели. …Был я сиротой и побирушкой, – а щас-то глянь, – человек! И живу как человек, – глаз не прячу. …И в Армии нашей довелось послужить. Повоевал со Злом, десять с гаком лет, воевал… . Да только сам видишь, …, – ранили меня…. . Чуть совсем вражий меч мне ногу не оттяпал. Хорошо, Защитники в лазарете постарались. А то б…. Сижу-то я нормально, а вот ходить, сам видишь……

Он продолжал говорить и говорить, о чем-то мне совершенно непонятном. Я даже решился заглянуть в его мозги, чтобы понять смысл этой речи.

Она лилась словно странная песня, – без музыки, без рифмы и кажется без смысла. И в ней я почувствовал нотки жалости, – ко мне, к себе, и ко всему этому ненормальному миру. Он о чем-то сожалел, почему-то извинялся за то что жив, за то что благополучен, и за то, что находиться сейчас не там где, как он думал, должен находиться. В общем, – обычный человеческий сумбур и бессмыслица. Но среди всей этой бессмыслицы и дребедени, – я ощутил… ощутил, самое главное, – ДОБРОТУ. И это примерило меня с мерзким запахом, бессмысленными речами и вопиющей глупостью данного субъекта.

Ладно, если среди людей есть похожие на этого, – то возможно я научусь с ними уживаться, как бы тяжело это не было.

ПОЛТИННИК

Потом я слышал много рассказов о том, как это было. Рассказывали правда в основном те, кого в тот день и в помине не было рядом с полем Последней Битвы. …Рассказывали как ОНИ оседлав драконов…, летя на грозовых тучах…, или даже заставив бежать две огромные горы, неслись на встречу друг другу, топча и сминая всех оказавшихся на их пути. И чем дальше от поля боя был в тот день рассказчик, тем больше красочных подробностей он добавлял.

Но я в тот день, к своему большому сожалению, на поле боя был. И видно потому, никаких таких подробностей не заметил и не запомнил. А запомнил я лишь странную смесь восторга, ужаса и ликования, которые заполнили мою душу. Запомнил ощущение чего-то грандиозного, чего-то, что мне никогда не дано будет полностью понять и осознать. Понимание, что я стал свидетелем события, которое может произойти раз в миллионы лет, которое навсегда изменит и перечеркнет всю нашу прежнюю жизнь.

А потом…, потом в моей голове словно шаровая молния разорвалась, и в угасающем сознании появилось чувство, что эта молния разорвалась одновременно в тысячах других голов. А после, – наступила звенящая, невыносимая пустота в…., не знаю, может голове, может еще где. Знаю только, что я потерял сознание и рухнул на землю этой своей проклятой и благословенной лощинки.

Очнулся я с ощущением, что все это со мной уже было. Я почему-то все ждал, что перед моим носом вот-вот упадет отрубленная рука. Я ждал, а она все не падала. Тогда я попытался подняться на ноги, но голова закружилась, и я выблевал все содержимое моего пустого желудка.

Когда я кончил корчиться и стонать, – смог оглядеться по сторонам. Дно лощинки было усыпано телами людей. Многие из них лежали неподвижно, другие блевали подобно мне, а иные ошалело вращали глазами по сторонам, или тупо смотрели в одну точку. Но тут как раз ничего странного не было. Такое часто случается с теми, кто попал под «раздачу» магов. Но что-то странное все-таки было. Что? Я сам пока не мог понять.

Пригляделся поподробнее к мужичонке, который как и я отблевав свою норму, ошалело пялился на происходящее. Мужик как мужик, чем-то на меня похож, явно не из моего отряда, хотя вроде тоже мечник. Что же в нем не так?

– Ой, ни фига ж себе, да он же Враг. – Внезапно понял я, разглядев его доспехи и оружие. – Только странный он какой-то Враг. Даже как будто и не Враг, а просто враг, или даже…., – не знаю как сказать.

… Ну то есть я вижу, – что он враг, но не чувствую этого, и желания его убить у меня почему-то нет. Что это со мной, совсем головой повредился?

Пока голова пыталась соображать, руки пробежались по телу, проверяя наличие хоть какого-нибудь оружия. Не найдя ничего, руки заставили мой еле живой организм опуститься на колени и начали шарить в траве, в поисках чего-нибудь подходящего. Наконец нашарив в луже блевотины рукоятку чего-то, явно предназначенного для убийства, руки слегка успокоились и вернули контроль над телом голове.

Голове это очень не понравилось. Ей было легче подчиняться рукам, чем думать самой. И потому я сидел, тупо глядя как супротивный мужик тоже шарит по обугленной траве, и размышлял, – как бы взять да и убить его, пока он не убил меня.

Но руки, отдав управление голове, полностью устранились от решения задач, а голова вместо того чтоб действовать, начала раздумывать да размышлять, – зачем да почему, так необходимо убивать этого вот мужика?

Хотя какие еще нужны причины для убийства, если и так ясно что передо мной Враг? Пусть даже и просто враг, все равно ведь не друг. Так что повод для убийства был, а вот желания убивать не было. Даже странно как-то, – вообще ни малейшего желания кого-нибудь убить, ни этого конкретного врага, ни какого-нибудь другого, благо в нашей лощинке выбор был.

Мне даже как-то неловко стало. Ведь раньше у меня с этим никаких проблем не было. Как только увижу Врага так сразу, – кровь кипит, зубы сводит от ненависти и все в душе кричит, – «убей, убей». А тут…, – кошмар какой-то. Что люди подумают?!

Наконец и этот злыднев мужик, изловил в траве обломок двуручного меча, впрочем, вполне подходящего для убийства кого-то «себе подобного». А поскольку, как я уже говорил раннее, мы с мужиком были чем-то неуловимо похожи, то проблем с поисками себе подобного у того возникнуть было не должно.

– Вот и все, – подумалось мне. Откуковал ты старый дурак Полтинник, свой дурацкий век. Прожил жизнь бездарно, – и помрешь так же. Подойдет сейчас этот Враг(?) к тебе, и отрежет твою глупую голову.

– Да почему это, – бездарно. – Запротестовал мой внутренний голос. – Я ж со Злом воевал, я ж……

– Ты ж, пыж. Говорю что бездарно, значит бездарно. – Безжалостно ответил моему внутреннему голосу, мой же внутренний голос. Я хотел было вмешаться в их спор и возразить что все это не аргумент. Но во-первых, – где двое спорят, там третий не лезь. А во-вторых, – от подобных споров могут окончательно съехать остатки того, что осталось от моей крыши, потому махнул рукой и промолчал.

Сидел я так, молчал, – ждал смерти. А смерть, в лице этого дурацкого мужика, все не шла и не шла. Сидела, вцепившись в рукоятку своего обломанного меча и пялила на меня свои идиотские, бессмысленные и ничего не понимающие глаза.

Тогда я, почему-то не вставая на ноги, на четвереньках пополз к Врагу. В его глазах сразу появились облегчение и покорность судьбе.

Он смотрел на меня так спокойно, без всякой злобы, лишь с легкой грустью и печалью, – что доползя, я опять сел и уставился на него.

Что ж делать то? Убить его, – у меня никак не получается. Меня он тоже что-то не торопится убивать. И что теперь, – будем так сидеть и пялиться друг на дружку? Или может вообще разговоры разговаривать с Врагом прикажете?

Интересно, а Враги, – они вообще-то разговаривают? А если и разговаривают, то как? Неужели так же как и мы? Нет, это вряд ли. У нас лет пять назад ходили слухи, что они только рычат по-всякому и жестами изъясняются. Может это и правда?