— Господи, — сказал Форестер. — Ну и… Послушайте, положите девочку на диван. И садитесь. Нужно обсудить, что мы скажем полиции.

— Что? — не понял Себастьян. Полиция? Почему?

Форестер помог подняться Памеле, усадил ее в кресло, она не сопротивлялась, сказала «Спасибо» и ушла в себя, закрыла глаза, чтобы не видеть мужа, не видеть ничего, не понимать, мало ли что могло случиться на этом свете, всего не понять, достаточно оставаться в своем мире, где никто никогда не умирает, и, значит, Элен тоже жива, она не может умереть, это смешно, это просто смешно…

Памела смеялась, кашляла, продолжала смеяться, и Форестер резко ударил ее по щеке.

— Спасибо, — сказала Памела. — Басс, оставь Элен в покое, она спит.

— Да, — сказал Себастьян. — Надо позвать врача.

— Они будут здесь максимум через полчаса, — сказал Форестер. — Может, через минуту.

— Вы здесь ни при чем, — мрачно заявил Себастьян. Он пришел в себя настолько, что мог более или менее практически оценить ситуацию. От Памелы толку было мало, она не реагировала на окружающее, то ли думала о чем-то глубоко личном, то ли просто отсутствовала.

— Вы ни при чем, — повторил Себастьян. — Очевидно, что мы били Элен, это они уже говорили, а сейчас скажут, что один из ударов оказался…

Он мог произнести нужное слово.

— Послушайте, — поморщился Форестер. — Вы не понимаете. При чем здесь побои? Вы забыли? Кого вы ударили лэптопом?

«Так это был лэптоп, — подумал Себастьян. — А мне показалось: что-то вроде палки. Как искажается восприятие…»

— Это была не Элен, — сказал он. — Это был Годзилла. Он вас душил.

— Да, — кивнул Форестер, — до сих пор не могу… У меня есть следы на шее?

— Сколько угодно. Сплошной синяк. Больно?

— Оставьте, Себастьян. Вы сказали — Годзилла? По-моему, это был… Не знаю… Скорее, медведь, очень тощий и сильный…

— Если бы я не ударил, Элен была бы жива.

— Кадр сменился, понимаете? — сказал Форестер. — Всего лишь сменился кадр. И в этот момент вы…

Вот что, — сказал Форестер, прерывая себя. — Я смою кровь — вы тоже, кстати, запачкались… Возьмите Элен на руки и идите к выходу, делайте вид, что девочка заснула, пожалуйста, возьмите себя в руки, идите к стоянке, вы помните, где я поставил машину? Вот ключи, забирайтесь на заднее сидение, девочку положите, чтобы ее не было видно, и сидите, пока я не приду, договорились? Памела, вы пойдете со мной, я буду держать вас под руку, пожалуйста, молчите, хорошо? Вы поняли? Себастьян, идемте в туалетную комнату, это здесь, видите дверь? Черт. Поздно, они уже здесь.

Физик смотрел в окно: мимо корпуса медленно ехала полицейская машина.

— Все меняется, — сказал он. — Поднимемся в лабораторию системотехники, там ремонт, это двумя этажами выше, я вас запру и вернусь сюда, а вы сидите тихо, пока я за вами не приду, хорошо?

Он подошел к двери, выглянул в коридор, с кем-то поздоровался, подождал немного, а потом подал Себастьяну знак выходить.

— Пам, — сказал Себастьян, — идем, Пам. Пожалуйста.

Девочка ничего не весила. Он нес Элен так, чтобы ей было удобно лежать, но голова все равно свешивалась, и Себастьян прижал дочь к себе, ей стало не так комфортно, но зато голова не качалась, как у мертвой. Памела послушно встала и пошла следом.

Коридор не был пустым, как надеялся Себастьян, двое мужчин о чем-то спорили у высокого окна, выходившего во двор, женщина ждала лифт, из аудитории напротив доносились громкие голоса, Форестер шел впереди, Себастьян пропустил Памелу вперед и шел последним, по узкой лестнице они поднялись на следующий этаж, потом еще на один, здесь в коридоре никого не было, невыносимо пахло краской и какой-то химией, стояли шкафы, за одним из которых оказалась полуоткрытая дверь, куда и вошел Форестер, поманив рукой Себастьяна. Тот пропустил Памелу, вошел следом, комната была пустой — здесь, должно быть, собирались красить и ободрали стены по самую штукатурку, два окна выходили в сторону университетского парка, отсюда, наверно, видна была стоянка автомобилей, хотя зачем нужно было видеть именно ее, Себастьян не очень себе представлял.

— Подождите здесь, — сказал Форестер. — Я за вами приду.

Выходя, он обернулся и произнес странную фразу, которую Себастьян сразу понял, но совершенно не осознал, что именно стало ему понятно:

— Смерти нет, понимаете? Не бывает.

Повернулся ключ, и физик, видимо, набрал код на расположенном в коридоре пульте — в двери щелкнуло, заверещало и опять щелкнуло, а потом наступила тишина.

Они опять были вместе: Себастьян, Памела и Элен. Только Элен была мертвая. Памела забрала у мужа дочь, водила губами по холодевшему лбу, что-то шептала.

«Я убил ее. Я ее ударил. Не Годзиллу, глупость какая, кто в полиции поверит в то, что физика душила большая ожившая игрушка, они найдут лэптоп со следами крови и отпечатки моих пальцев найдут тоже…»

«Я убил Элен. Боялась ее Памела, повторяла „оборотень“ и, может, даже верила в это. Боялась Памела, а убил я».

Себастьян смотрел на улицу, а за его спиной Памела тихо напевала колыбельную — хотела убедить себя в том, что девочка спит и будет спать еще долго.

Внизу две (почему две, была же одна!) машины с мигалками перегородили подъездную дорогу, у входа собралась толпа, и полицейские приказывали, жестикулируя, отойти подальше.

— Басс, — сказала Памела, — почему Элен такая холодная?

Себастьян обернулся. Жена сидела на полу, вытянув ноги, держала девочку на руках и раскачивалась, будто не могла сохранить равновесие.

— Элен умерла, Пам, — тихо произнес Себастьян, опускаясь на колени.

— Басс, я знаю, что Элен умерла, — сказала Памела с неожиданным раздражением. — Но даже покойники не бывают холодными, как мороженое из морозильной камеры.

Себастьян коснулся лба девочки. Лоб был не холодным, а ледяным, даже не ледяным, он обжигал, как вынутый из Дюарова сосуда кусок сухого льда. Себастьян отдернул руку и подумал о том, как же Памела держала Элен и не ошпарилась…

— Что с ней? — настойчиво спросила Памела. — Смотри, платье смерзлось…

— Не знаю, — покачал головой Себастьян. — Я ничего не знаю. Положи ее на пол, хорошо? Ты обожжешься…

— Что с ней? — повторяла Памела, и Себастьян вынужден был ответить хотя бы для того, чтобы разорвать цепь вопросов:

— Наверно, энергия переходит туда… Ну, в другие миры, в которых…

— Какие миры? Что ты…

— Не знаю, Пам. Давай подождем Дина. И если нам дадут поговорить с ним перед тем, как…

— Перед тем как — что?

— Ну, — сказал Себастьян, — меня, видимо, арестуют за убийство.

— Тебя — за…

— Да, я хотел… Ты не видела? Я не помню, что это было, но я ударил…

— Не говори глупостей, Басс, — сердито сказала Памела. — Ты Элен и пальцем не тронул.

— Не Элен, там был этот… Годзилла.

— Да! Ты стоял столбом и смотрел, как эта… этот… душит Форестера. Я кричала тебе, а ты был как в столбняке. В голове вспыхнуло что-то, я схватила палку… нет, не знаю, может, это и не палка была, что-то тяжелое, я не посмотрела… И ударила. Никогда не забуду, Басс, никогда… Эта тварь… Она просто исчезла. Вдруг! А Элен упала и… Мне показалось, да?

— Показалось, — мрачно сказал Себастьян. — Тебе только показалось, что ты ударила. Наверно, ты действительно хотела. А ударил я.

— Не надо, — сказала Памела. — Не надо брать на себя то, чего ты не делал. Полиции здесь нет, а я выдержу…

— Что ты выдержишь? — закричал Себастьян.

— Не кричи на меня, — тихо сказала Памела. — Я все прекрасно помню.

— Где? — воскликнул Себастьян и схватил жену за руку.

Памела проследила за взглядом мужа — линолеум в том месте, куда она положила Элен, стал влажным, потемнел и немного покорежился.

После шестичасового допроса их отвез домой полицейский патруль.

— Вы хорошо запомнили? — сказал сержант, не выходя из машины. — Из дома ни ногой. О дальнейших следственных действиях вам сообщат. Если решите сбежать, это будет хороший повод посадить вас обоих за решетку. А пока…