По-прежнему было солнечно и жарко, и вскоре они стали снова мечтать о дожде — сильном, затяжном дожде! При таком истощении, как и предсказывал Блай, людям было гораздо тяжелее переносить тропический зной, чем ливни. Начиная с 26 мая плавание превратилось в отчаянную гонку со смертью. К счастью, до Большого Барьерного рифа оставалось уже совсем немного.

В три часа утра 28 мая (ровно через месяц после бунта) сидевший на руле Фраер вдруг услышал глухой рокот. Поднявшись, он увидел в нескольких сотнях метров яростные буруны. Блай тотчас велел изменить курс; это оказалось нетрудно, так как ветер был юго-восточный, то есть дул параллельно рифу. Ревностный Блай приказал также грести, хотя люди настолько ослабли, что вряд ли от этого был какой-нибудь толк. Баркас вышел из опасной зоны и лег в дрейф до утра.

Теперь все зависело от того, сколько времени понадобится, чтобы найти просвет в рифе и островок, где бы можно было отдохнуть и восстановить силы. До Блая один лишь капитан Кук побывал в коварных водах между Большим Барьерным рифом и восточным побережьем Австралии, и немногие проходы, которые он обнаружил, находились южнее того места, где сейчас качался на волнах баркас. А тут еще ветер переменился на восточный и грозил выбросить их на риф.

Но этот риск казался им пустяковым перед угрозой мучительной смерти от голода, жажды и зноя, и, как только рассвело, Блай велел идти к рифу. На счастье англичан, в одной морской миле к северу они заметили проход, а затем с радостью увидели круглый островок в тихих водах за рифом. Баркас на всех парусах проскочил проход и пошел к острову. До него было всего около двадцати миль, однако тут Блай заметил другой, более крупный остров, к которому и причалил.

Очень кстати остров оказался ненаселенным, но день уже близился к концу, и до темноты они успели только собрать несколько устриц. Зато утром им сразу же посчастливилось найти столько устриц, что они наелись досыта. А так как Блай захватил увеличительное стекло, они развели костер и сварили полный котел устриц, к которым еще добавили галет. Остаток дня все собирали устриц на ужин. Остров был назван «Ресторейшн» (Восстановление), причем Блай подразумевал не только восстановление сил своего отряда, но и важное событие в истории Англин, реставрацию короля Карла II, которая произошла в тот самый день, 29 мая, ста двадцатью девятью годами раньше.

До сих нор все думали лишь о том, чтобы выжить и не дать баркасу пойти ко дну. Теперь же, когда они, во всяком случае на время, оказались в безопасности, снова непомерное значение приобрели всякие пустяки. Все эти люди последовали за Блаем либо по зову долга, либо страшась ярлыка «мятежников», а в общем-то компания была довольно пестрая, и в нее входили два заклятых врага Блая — штурман Фраер и плотник Перселл. Не успели они прийти в себя после всего пережитого, как принялись бранить Блая, упрекая его в том, что он плохо стряпает. А тут еще кто-то ночью украл свинину, и атмосфера совсем накалилась.

Блай хотел запасти побольше устриц для дальнейшего плавания, но люди устали, у них душа не лежала к работе, и в конце концов он понял, что не стоит слишком уж давить на них. Сварив еще один котел устриц, он приказал собираться и повел баркас дальше на север. В воскресенье 31 мая был открыт новый остров, который Блай, не мудрствуя лукаво, назвал островом Воскресенья. Большая часть отряда пошла собирать устриц и мидий, остальные стали разбивать лагерь. В числе оставшихся был Перселл, а Блай, конечно же, нашел, к чему придраться. Считая, что его спутники обязаны ему спасением жизни, он в ходе спора напомнил об этом Перселлу в таких словах:

— Не будь меня с вами, вы не были бы здесь сейчас!

Перселл (и не только он) считал, что Блай сам вызвал бунт, и вложил в свой ответ весьма прозрачный намек:

— Вот именно, сэр, если бы не вы, мы бы не были здесь.

Блай пришел в ярость и заорал:

— Что вы такое говорите?

Перселл прикинулся простачком:

— Я говорю, сэр, если бы не вы, мы бы не очутились здесь.

— Подлец чертов, что ты подразумеваешь?

— Я никакой не чертов подлец, — отпарировал Перселл, тоже распаляясь. — Я ничуть не хуже вас, сэр, коли уж на то пошло.

Поведение Перселла было почти равносильно бунту, а Блай не хуже Крисчена понимал, что должен любой ценой отстаивать свой авторитет. Схватив саблю, он грубо крикнул Перселлу, чтобы тот защищался. Казалось бы, Блай проявил излишнюю снисходительность: вызвал Перселла на дуэль, вместо того чтобы пригрозить, что изрубит его на куски, если тот не смирится. Но вызов сделал свое, озадаченный Перселл нерешительно пробормотал:

— Нет-нет, сэр, вы же мой начальник.

В этот критический миг из похода за устрицами вернулся Фраер. Видно, ненависть к Блаю совсем ослепила его, потому что штурман, вместо того чтобы поддержать своего командира, крикнул, презрительно смеясь:

— Никаких дуэлей! Вы оба арестованы!

Только твердость и смелость могли теперь выручить Блая. К счастью, он обладал обоими этими качествами. Об этом говорит его ответ Фраеру:

— Видит бог, если вы посмеете коснуться меня, я вас убью на месте.

Фраер попытался заручиться поддержкой боцмана Коула, но тот превосходно понимал, чем все это грозит, и наотрез отказался участвовать в таком деле. Тогда штурман пошел на попятный и попробовал замять конфликт:

— Сэр, сейчас совсем неподходящее время для дуэли.

Блай показал на Перселла:

— Вы не слышали, как этот человек говорил, что он не хуже меня?

Перселл поспешил последовать примеру Фраера и примирительно объяснил:

— Просто, когда вы назвали меня подлецом, я ответил, что я не хуже вас, а когда сказали, что привели нас сюда, я только ответил, что без вас мы бы не были здесь.

Такое полуизвинение никак не удовлетворяло Блая. Но он чувствовал, что добиваться от Фраера и Перселла полной капитуляции опасно, а потому, взяв себя в руки, заключил все происшествие неожиданно миролюбивой репликой:

— Ну, ладно, если вы и вправду ничего другого не подразумевали, прошу извинить меня.

С этого дня Блай не расставался с саблей. В судовом журнале он от души благодарит провидение за то, что оно «наделило его достаточной крепостью духа, чтобы пустить ее в ход».

За последние дни англичане не раз видели людей на материке, и, когда 1 июня опять пришлось заночевать на песчаном островке в нескольких милях от берега, Блай строго приказал ограничиться небольшим костром в укрытом месте. Но, обходя вслед за тем остров, он вдруг увидел огромное зарево над лагерем. Он поспешил обратно и с негодованием обнаружил, что Фраер, вопреки его приказу, развел себе отдельный костер и уснул. Что он сказал Фраеру по этому поводу, для потомства не сохранено, но можно не сомневаться, что Блай дал волю давно копившемуся гневу. Тем временем несколько человек ходили ловить птиц. Они вернулись уже ночью и принесли двенадцать крачек — маловато, если учесть, что на острове гнездились полчища птиц. Нелсон заявил, что во всем виноват Лемб, он без нужды спугнул спящих крачек. Тут терпение Блая лопнуло, и, позабыв собственное достоинство и морской устав, он набросился на Лемба и избил его. Между прочим, Лемб заслужил взбучку: после плавания выяснилось, что он в тот вечер съел девять птиц, вместо того чтобы принести их товарищам.

На рассвете баркас пошел дальше. Блай задумал но примеру капитана Кука свернуть от северной оконечности полуострова Кейп-Йорк на запад и войти в Торресов пролив южнее островка, которому роялист Кук дал имя Принца Уэльского. Но Блай принял остров за часть материка и прошел дальше на север; при этом он, сам того не ведая, открыл новый отличный путь через извилистый Торресов пролив. 4 июня баркас выбрался на просторы Арафурского моря.

Заходя на острова, прикрытые Большим Барьерным рифом, люди Блая отчасти восстановили свои силы, но запасы провианта пополнились всего несколькими десятками сушеных устриц, а предстояло плыть еще не меньше полутора недель. К счастью, баркас по-прежнему навещали любопытные и ленивые морские птицы. 5 июня моряки поймали крачку; самые слабые выпили кровь, остальное разделили поровну. На следующий день Блай предусмотрительно увеличил рацион галет с двух до трех порций. Несмотря на  это, все жаловались на слабость, бессонницу, отечность ног. Особенно плохо чувствовали себя лекарь Ледуорд и парусный мастер Лебог. А тут еще почти непрерывно лил дождь, и только одно утешало: сильный, устойчивый ветер позволял проходить около ста морских миль в сутки.