Магнус поджал губы, и по выражению его лица можно было догадаться, что он мысленно закрыл для себя тему.

— В таком случае мне больше нечего тебе сказать. Бруно, организуй доставку Снайпа в стадо. И разыщи Рубщика. Проследи, чтобы Снайп был переработан на мясо немедленно. Я хочу, чтобы уже к вечеру от него осталась только колбаса.

Он подлил себе водки.

Бруно схватил Снайпа за шиворот — это была его фирменная хватка — и потащил его в дальний угол кабинета. Там, за портьерой, скрывалась деревянная дверь. Бруно открыл ее и вытолкал Снайпа на темную лестницу, которая вела вниз.

— Да, Бруно, и оставь дверь открытой, хорошо? Я, может, заскочу, проверю, как справляется Рубщик.

Как и у многих рабочих завода, у Шанти отсутствовал палец. В его случае это был большой палец правой руки. Но, в отличие от тех, кто получил производственную травму, он потерял палец в результате несчастного случая, о котором у него даже не сохранилось воспоминаний. Ему еще не было и года, когда это произошло, так что он научился вполне обходиться без пальца. Во всяком случае, это совсем не мешало ему в работе с пневматическим пистолетом.

Администрация ценила его сноровку, поскольку она сулила высокую производительность забоя. Шанти всегда считал себя добрым и сострадательным человеком и старался умерщвлять скот быстро и безболезненно, насколько это было возможно. Ему была невыносима мысль о страданиях любого живого существа, кроме себя самого. То, что он наблюдал каждый день на конвейере, было вовсе не парадом безмозглой скотины и не чередой безучастных лиц животных. Не мучил он себя и мыслями о том, что перед ним проходят чьи-то жизни. Это была слишком страшная реальность. Калейдоскоп глаз — вот что видел Ричард Шанти изо дня в день, наблюдая колонны Избранных.

Глаза были изумрудно-зелеными, как свежие леса. Глаза были отполированными карими слитками. Глаза были мудро-серыми. Глаза были небесно-голубыми и искрящимися россыпями сапфиров. Глаза были обрамлены белками, в которых застыли мольба, немой укор. Глаза были пленниками этих послушных, безропотных белков. Белыми, как сама смерть. Глаза говорили с ним, потому что те, кому они принадлежали, говорить не умели.

И, хотя Шанти не прислушивался, не слышать их он не мог.

Процесс переработки телят Избранных, означавший для них конец жизни, происходил еще в их младенчестве и длился несколько недель. На Гревила Снайпа было отведено меньше часа.

Ему пришлось подождать, пока Рубщик управится с ланчем. Бруно остался присматривать за Снайпом, чтобы он не бросился бежать, увидев помещение, куда его привели. Снайп не раз наблюдал за экзекуцией, которой подвергались молодые телята, но никогда не задумывался о происходящем. Теперь он сам оказался в глухой комнате, где проходили ритуалы, привычные для бойни и мясопереработки. Дрожь, охватившая его, не имела ничего общего с той, что он ощущал в тот момент, когда дояры застали его со спущенными штанами рядом с коровой в доильном зале. Сейчас он испытывал противную слабость в животе, мочевом пузыре и коленях. Он чувствовал, что коленные чашечки подрагивают, словно наживка на леске.

Все произошло так быстро, что он даже не успел ничего осмыслить. И в то же время его тело знало о своей участи. Оно готовилось. Он чувствовал, как холодеют ступни и кисти, от которых уже отхлынула кровь. Лицо тоже стало холодным и влажным, напряглись мышцы живота. Мысли лихорадочно кружили по закоулкам сознания, пока его глаза обшаривали каждый сантиметр комнаты.

Здесь было грязно. На полу чернели пятна, о происхождении которых нетрудно было догадаться. Такие же потеки покрывали разнообразные ремни, оковы и грубо сколоченные столы. Воздух в помещении был тяжелым. Пахло скотиной и химикатами. От этой вони слезились глаза и текло из носа.

Но где-то в подсознании засела уверенность в том, что в этой комнате он не умрет.

Судороги в животе стали невыносимыми — тело все еще готовилось к исходу, — и его стошнило мутной зеленоватой жидкостью. Бруно ударил его, и он рухнул на колени, сильно ударившись об пол. Скованные за спиной руки не помогли смягчить падение.

— Не вздумай измазать меня своей блевотиной.

Бруно снова ударил его ногой по бедру, на этот раз заставив вскрикнуть.

— Никчемный кусок мяса.

В углу открылась дверь, и мелькнул луч фонарика. Мрачное подземелье наполнилось холодным безжалостным светом. Механизмы обрели цвет, став черными, белыми или серебристыми. Глазам открылось и многое другое. Снайп увидел множество инструментов, которые никто не удосуживался отмывать, разве что изредка их протирали тряпкой. Они свисали с полок, валялись на скамейках; беспорядок был как в мастерской нерадивого хозяина. Он расслышал приближающиеся шаги Рубщика, прежде чем разглядел его в резком луче света. Подбитые железом подошвы его сапог стучали по бетонному полу — это был звук, возвещающий о прибытии палача на рабочее место.

Рубщик подошел ближе и обтер рукой свою темную бороду, стряхивая остатки ланча. Снайп успел различить крошки серого мяса и шкварки от пирога. Глядя сквозь него, Рубщик обратился к Бруно:

— Хочешь поучаствовать или пойдешь?

Бруно пожал плечами.

— Я тебе нужен?

— Ну, если только не боишься запачкать свой шикарный сюртук.

— Вот и хорошо. Скотина в твоем распоряжении.

— Это еще не скотина. Пока что человек. Так ведь?

Рубщик наконец перевел взгляд на Снайпа. Взгляд оценивающий, как будто перед ним был уже не более чем оковалок.

— Хотя и не слишком высокого качества, верно?

Снайп был не в силах вымолвить ни слова.

— Лучше оставь нас, Бруно. Он у меня будет готов через часик или около того.

Бруно, не оглядываясь, поспешил к двери. Снайп был конченым человеком, и он это знал.

— Ну, так-то лучше. А теперь слушай, как у нас с тобой все будет происходить. Сначала тебе нужно будет опорожниться. Ну, стало быть, справить и малую, и большую нужду — еще не хватало, чтоб ты уделал меня в самый ответственный момент.

Рубщик говорил, а сам в это время готовил длинный кол с петлей на конце, и, прежде чем Снайп сообразил, что это такое, петля уже была у него на шее. Рубщик затянул ее потуже, после чего снял с него наручники.

— Пошел, за мной.

Он повел Снайпа в угол, где в бетонном полу зияла дыра, и приказал сесть на корточки.

— Давай живее, у меня еще полно дел на сегодня.

Снайп не смог бы сдержаться, даже если бы и постарался. Облегчившись, он почувствовал такую пустоту в теле, словно лишился не только продуктов жизнедеятельности, но и внутренних органов. Он стал в буквальном смысле полым.

Рубщик поднял его, даже не дав возможности подтереться. И вот тогда Снайп заплакал. Он рыдал так, что нельзя было определить, дышит он или задыхается; слизь, вытекающая из его носа, пузырилась. Но Рубщик, казалось, совсем этого не замечал.

Он прошел в дальний конец комнаты, ведя за собой Снайпа, и ударом ноги вышиб в полу панель, под которой обнаружилось нечто похожее на гигантскую ванну, врытую в землю. Она была наполнена подвижной белой жидкостью. Вот откуда исходил тот химический запах. Без всяких объяснений Рубщик толкнул Снайпа в ванну. Она была глубокой, и, хотя Снайп не утонул в буквальном смысле слова, он почувствовал, что Рубщик колом прижимает его к самому дну. В считаные мгновения невыносимое жжение охватило все тело. Он открыл рот, чтобы крикнуть, и химический раствор тут же заполнил его. Снайп закашлялся. Прежде чем он успел глотнуть воздуха, петля уже тащила его наверх, и вскоре он лежал на холодном полу, тяжело дыша и откашливаясь. Петля немного ослабла — Рубщик дал ему мгновение передышки.

Но только мгновение.

Потому что кол уже заставлял его подняться с пола. Хотя желудок у Снайпа был пустой, его все рвало и рвало; он пытался очистить горло от едкой жидкости. Открыв глаза, он обнаружил, что почти ослеп. Белая пелена стояла перед глазами. Но даже сквозь нее он смог разглядеть, как волосы постепенно сходят с его тела. И в следующий миг на него обрушилась мощная струя из шланга, ее ледяной напор воспринимался как благо, во всяком случае первые несколько секунд, пока она освежала ожог. Но очень скоро она и сама стала обжигающей. Рубщик целенаправленно бил по самым уязвимым частям тела, заставляя его корчиться от боли. Снайп содрогнулся, когда увидел, что с ним стало.