Изменить стиль страницы

Так, военным трибуналом войск охраны тыла Северо-Западного фронта был осужден к 8 годам лишения свободы с применением прим. 2 к ст. 28 УК РСФСР красноармеец Чуненков. Военный трибунал при этом не учел, что солдат был болен язвой двенадцатиперстной кишки и являлся ограниченно годным к военной службе и потому не мог быть послан на фронт.

Военный трибунал фронта, учитывая непригодность Чуненкова к строевой службе, исключил из приговора прим. 2 к ст. 28, а меру наказания определил условную.

По ходу кровопролитной войны Красная Армия, естественно, испытывала трудности с призывным контингентом. Когда советские войска двинулись на запад и приступили к массовому освобождению ранее оккупированных земель, появилась возможность поставить под ружье местное мужское население. Для этого годились не только граждане, достигшие за годы оккупации призывного возраста или не призванные в 1941—1943 гг. по уважительным причинам. Появился такой источник пополнения штрафных частей, как контингент военнопленных, освобожденных из фашистской неволи, а также окруженцев, отставших при отступлении от своих войск и оставшихся на оккупированной территории. Причем не только живших тихо, без огласки, под личиной местных жителей, но и воевавших в партизанах, наносивших удары по врагу с тыла.

Отношение к этим людям определялось упомянутым выше приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 г. Во многом оно было несправедливым, что не могло не отразиться в воспоминаниях фронтовиков.

И.И. Коржик:

В сентябре 1943 г. после освобождения нашими войсками г. Переяслава наш партизанский отряд им. Чапаева был расформирован. Часть партизан ушла на запад, а нас, несколько десятков офицеров, направили в г. Рязань, как позже выяснилось, на спецпроверку. А затем постановлением военного трибунала — всех в штрафбат.

Все эти офицеры, от младшего лейтенанта до полковника, в свое время попали в киевское окружение. В чем их вина? В том, что не застрелились, хотя приказ Мехлиса требовал этого[17]. После трехмесячной проверки все они оказались «чистыми» — не сотрудничали с немцами, не изменники Родины. Казалось бы, самым умным было направить их в воинские части по специальности, но... В батальоне было 1200 офицеров, в том числе 25 полковников, которых на старости лет сделали рядовыми. Всем нам выдали красноармейские книжки. В моей было написано: звание — ст. лейтенант, должность — первый номер ручного пулемета.

А.В. Пыльцын:

Вот тогда к участию в ликвидации рогачевского плацдарма немцев и взятию г. Рогачева (зимой 1944 г. — Ю.Р.) и был привлечен наш батальон.

В предшествующий этому событию период после тяжелых боев под Жлобином батальон находился на формировании в селе Майское Буда-Кошелевского района. Пополнение батальона шло очень интенсивно. И не только за счет проштрафившихся боевых офицеров. Поступал и значительный контингент бывших офицеров, оказавшихся в окружении в первые годы войны, находившихся на оккупированной территории и не участвовавших в партизанском движении (мы так и называли их общим словом «окружении»). Было небольшое количество и освобожденных нашими войсками из немецких концлагерей или бежавших из них бывших военнопленных офицеров, прошедших соответствующую проверку в органах «Смерш» («Смерть шпионам»). Полицаев и других пособников врага в батальон не направляли. Им была уготована другая судьба.

В последнее время некоторые наши историки заявляют, что всех бывших военнопленных и окруженцев в соответствии с приказом Сталина загоняли уже в советские концлагеря, всех военнопленных объявляли врагами народа. Тот факт, что наш штрафбат пополнялся и этой категорией штрафников, говорит о том, что такие утверждения не всегда отражают истину.

Известно, что бывшие военнопленные — офицеры, не запятнавшие себя сотрудничеством с врагом, направлялись в штрафбаты. Правда, в большинстве не по приговорам военных трибуналов, а по решениям армейских комиссий, которые руководствовались приказом Ставки Верховного Главнокомандования № 270 от 16 августа 1941 г., который квалифицировал сдачу в плен как измену Родине. Беда была только в том, что комиссии эти редко различали, кто сдался в плен, то есть добровольно перешел на сторону врага, пусть даже в критической обстановке, а кто попал в плен либо будучи раненым или контуженным, либо по трагическому стечению других обстоятельств.

И если к первым правомерно было применить наказание за их вину перед Родиной, нарушение присяги, то вторые фактически не имели перед своим народом никакой вины. Вот здесь мне кажутся несправедливыми факты приравнивания одних к другим. Но что было, то было. Некогда, наверное, было этим комиссиям докапываться до истины.

Кстати, тогда и какая-то часть провинившихся боевых офицеров направлялась в штрафбаты тоже без рассмотрения их проступков или преступлений в трибуналах, а просто по приказам командования соединений от корпуса и выше. Это решение о расширении власти командиров крупных воинских формирований, может быть, и можно считать оправданным, но только в отдельных случаях. (С. 29)

Всех побывавших в плену и в окружении противника проверяла комиссия военного совета фронта. Например, на 1-м Белорусском она состояла из председательствующего — представителя политуправления фронта и двух членов — старшего оперуполномоченного контрразведки «Смерш» при 29-м отдельном полку резерва офицерского состава и заместителя командира этого пачка по политчасти. После утверждения протокола с выводами комиссии командующим фронтом и членом военного совета он обретал силу приказа.

Кого же заставили смывать вину (была ли она?) кровью? Жданов Петр Григорьевич — воентехник, начальник оружейной мастерской 77-го стрелкового полка 10-й дивизии НКВД, кандидат в члены ВКП(б). Цитируем протокол: «В Красной Армии с 1933-го по 1934-й, и с 1939 года, имеет 2 ранения. 3.08.1941 года попал в окружение с группой из 30 человек в районе деревни Подвысокое и был ранен. Дойдя до Первомайска, затем до Николаева, повернул назад в свой город. В Быхов прибыл 20.10.41 года и жил до 4.10.43, занимаясь сельским хозяйством. 4.10.43 года вступил в партизанский отряд № 152 11-й бригады, где был командиром взвода до соединения с частями Красной Армии 24.02.44 г., после чего направлен в 58-й армейский запасный стрелковый полк. Никаких документов, подтверждающих правдивость изложенного, нет. Жданова П.Г. направить в штрафной батальон сроком на 1 месяц»{51}.

И таких людей, попавших в окружение не по своей воле, но не смирившихся с врагом, только в одном протоколе от 16 мая 1944 г. — 52 фамилии.

Гипертрофированная бдительность оборачивалась человеческими драмами. В Центральном архиве МО РФ довелось видеть немало «списков-протоколов» опроса офицеров, индивидуально вышедших из окружения, бежавших из плена или проживавших на временно оккупированной территории. Сопровождая стандартными выводами типа: «приспосабливался к оккупационному режиму», «проявил слабость в борьбе против захватчиков», офицеров пачками направляли в штрафбат рядовыми. Фронт же задыхался без профессионалов командного звена.

Особую горечь у таких людей, конечно же, вызывало их фактическое уравнивание с задержанными на освобожденной территории дезертирами, лицами, состоявшими у немцев на полицейской и иной службе, взятыми в плен коллаборационистами (власовцами, солдатами восточных легионов и т.п.), явившимися с повинной участниками бандформирований, действовавших на Северном Кавказе и в Закавказье. Последними власти также сочли возможным пополнить ряды действующей армии при условии, что за ними не числилось тяжких преступлений. По предложению Главной военной прокуратуры их было решено направлять в штрафные роты, что одновременно и являлось мерой наказания, и позволяло расширить базу призыва.

«Всех этих лиц, — говорилось в докладе начальника отдела по спецделам ГВП Стрековского. — можно быстренько проверить путем опроса местного населения и затем, в случае отсутствия данных об их вербовке, предательстве или других моментах, передать в Красную Армию, направив служить в штрафные роты»{52}. Предложение было принято и оформлено в виде совместной директивы НКВД/НКГБ СССР № 494/94 от 11 ноября 1943 г.

вернуться

17

Л.З. Мехлис — армейский комиссар 1-го ранга, с июня 1941 г. по июнь 1942 г. — начальник Главного управления политической пропаганды, Главного политического управления РККА и заместитель наркома обороны СССР. Объявление попавших в плен воинов «врагами народа» с его именем прямо связывал маршал Г.К. Жуков. Позорность мехлисовской формулы, говорил полководец, беседуя с писателем К.М. Симоновым, состояла «в том недоверии к солдатам и офицерам, которая лежит в ее основе, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости». — Симонов К.М. Глазами человека моего поколения. М., 1989. С. 339.