И тогда Каллиникус пришел со своим самым примечательным за всю историю войн «секретным оружием». Оно представляло собой смесь, состав которой мы не знаем по сей день (настолько большим это было секретом!), но который, похоже, включал в себя нефть и нитрат калия, так что смесь могла загораться быстро и распространяла большой жар. При соприкосновении с водой смесь реагировала тем, что интенсивно выделяла тепло, так что продолжала гореть даже в воде.
Эта смесь, названная греческим огнем, была пущена по воде в направлении арабского флота. От нее загорелись деревянные корабли, но большее действие оказал вид горящей воды, который ужаснул арабов и вселил в них страх. Морская блокада была снята, а Константинополь спасен.
Греческий огонь был только разрушительным, и я не знаю, как его можно было бы использовать в созидательных целях. Каллиникус, его изобретатель, знал это и сознательно создал свое изобретение в целях разрушения — и только разрушения. Тем не менее Каллиникус, делая это, считал, что защищает христианство, и, я уверен, полагал, что нанесение вреда арабам не является грехом, поскольку только христиане могут по-настоящему считаться людьми.
С тех пор патриотизм неоднократно заставлял ученых совершать грех. «Да, — думали они, — мы нанесем вред, но этот вред будет им для того, чтобы спасти нас, и благо для нас намного превышает ущерб им». Но совершенно ясно, что мы не можем считать это законным аргументом, поскольку, если обе стороны будут думать только так, мы все погибнем.
Для того чтобы изучить вопрос еще детальнее, давайте сделаем следующий шаг.
Как только какой-либо ученый совершает что-то, что чернит только его имя, этот поступок еще не выглядит совсем скверным. Но когда он не только лишается репутации, но и подрывает веру в целое научное направление и во всех ученых… Вот это может быть настоящим грехом.
Но подобный грех вряд ли возможен, если научное направление представляет собой результат работы многих ученых или когда это направление является системой идей, выходящих далеко за свои пределы.
В древности коллективных систем взглядов не существовало. На заре человечества знания о природе добывали гениальные одиночки (к примеру, кто-то изобрел метод извлечения меди из медных руд). Однако распространение знаний было столь медленным, что на это уходило очень много времени, а к тому моменту само имя изобретателя уже забывалось.
И потому в ранних обществах создание навыков и изобретений приписывалось богам. Свои навыки боги дарили людям. Таким образом, использование огня стало не результатом человеческих наблюдений и предметом их гордости за сделанное открытие. Это был просто дар Прометея.
Происхождение того, что мы можем считать светской наукой, можно отнести к Древней Греции VI столетия до нашей эры. Философы из Ионии, начиная с Фалеса, были первыми исследователями природы, которые не объясняли природные явления сверхъестественными силами.
Но греческая наука в последние столетия существования Римской империи стала угасать; после этого началось возрождение богословия. Даже когда наука вновь ожила в раннем Средневековье и начале Нового времени, ей сильно мешали теологические путы, поскольку многое в науке было объявлено греховным.
Роджер Бэкон был в свое время объявлен колдуном, а после его смерти возникли вгоняющие в дрожь легенды. Знаменитая легенда о Фаусте была основана на деятельности реально существовавшего алхимика, который и в самом деле назывался Фаустом.
Деяния алхимиков были не грехами ученых, а грехами «колдунов». Зловещий вид эти люди обрели в легендах не потому, что они творили зло, а потому, что использовали потусторонние силы. Они владели знаниями, которыми человек обладать не должен.
Долгое время на ученых смотрели как на колдунов. Даже в начале 1930-х годов многие из рассказов научной фантастики несли такую идею: «Есть вещи, которые человек знать не должен».
Может, это и так, но в рассказах доказывалось, что поскольку знания не даны свыше, то они вообще должны быть запретными. Это была все та же история про древо познания. А поскольку ученые грешили, то их грех распространялся на все человечество; таким образом, все люди были одинаково грешны.
В предыдущей главе я утверждал, что человечество в основном (по крайней мере, в западном мире) впервые узнало о науке и ученых в истинно нерелигиозном духе (и даже в некоторой оппозиции религии) после 1752 года благодаря молниеотводу Франклина. Только после 1752 года стало возможным говорить о грехе науки с нерелигиозной точки зрения и рассматривать дела, которые могли очернить науку, с научной точки зрения.
Потому о потенциально существующем «научном грехе» можно говорить только с 1752 года. Тогда мы можем отбросить приведенный выше сомнительный случай с греческим огнем и задать себе вопрос: были ли у науки грехи после 1752 года?
Для меня ответ совершенно ясен. Да, были!
На протяжении долгого времени после 1752 года, фактически на протяжении всего XVIII века, наука считалась главной надеждой человечества. Конечно, в то время были разные люди — и те, кто надеялся на прогресс, и те, кто относился к нему со злобой, к примеру противники применения анестезии, теории эволюции или, позднее, наступления промышленной революции, — но наука в целом воспринималась как благо.
Как изменилось положение в наши дни! В народе растет убеждение, что ученые не только занимаются не тем, чем надо, но и действуют во вред.
Существует целая концепция, в рамках которой наука представляется ужасающей. Прогресс в медицине дал стремительный рост населения, развитие технологии приводит к увеличению загрязнения; группа самых лучших физиков, способных вознестись мыслью до небес, дала нам ядерную бомбу и так далее, так далее, так далее.
Но когда пришло разочарование в науке? Могло это произойти, когда какой-нибудь ученый продемонстрировал, что наука несет несомненное зло, показал это зло столь наглядно, что наука предстала в виде, в котором ее развитие стало неоправданным?
Что эта была за наука, которая совершила столь тяжкий грех, и что это был за ученый?
Ответ простой: это все, что относится к атомной бомбе. Именно относительно нее Оппенгеймер сделал свое замечание о грехе.
Но на это я возражу. Конечно, ядерная бомба — вещь ужасная; она крайне уменьшила безопасность человечества и доверие людей к науке, но создание ядерной бомбы никоим образом нельзя назвать грехом в чистом виде.
Для того чтобы разработать ядерную бомбу, физикам пришлось значительно расширить познания в ядерной физике. В результате были открыты радиоизотопы — дешевое средство, которое позволило производить теоретические и прикладные исследования в сотнях направлений, что привело к продуктивным результатам. Появились атомные станции, которые принесли человечеству огромную пользу, и другие нужные человеку вещи. Даже сама бомба может быть использована в созидательных целях (как движущая сила для космических кораблей, к примеру). А ракеты, которые могли нести водородную бомбу, могли нести вместо нее и космические корабли.
Кроме того, даже если вы возразите, что разработка атомной бомбы действительно была грехом, я напомню, что она не была первым грехом. Недоверие к науке появилось раньше атомной бомбы, бомба только усилила его, но отнюдь не была первопричиной.
Я вижу такое недоверие в впервые поставленной в 1921 году пьесе «R. U. R.» Карела Чапека.
Он словно воскресил старую историю о Франкенштейне. Первоначальный «Франкенштейн» появился столетием раньше, в 1818-м, и был скорее одним из последних «грехов» теологии, чем грехом науки. Как некогда Фауст, ученый использует запретные знания и оскорбляет самого Бога. Чудовище, которое в конце убивает Франкенштейна, как легко можно понять, является инструментом божьей кары.
В пьесе «R. U. R.», однако, теологические мотивы уже исчезли. Роботы созданы из чисто научных соображений, без какого-либо привкуса «запретного плода». Роботы — это орудия, призванные действовать во благо человеку, подобно таким изобретениям, как телефон или телеграф. Но это орудие отбивается от рук и в конце пьесы уничтожает человечество.