— А сколько стоит билет?
— Триста долларов, — сказала она, — триста с чем-то. Да?
Я достал из кармана хрустящие, новенькие бумажки.
— Возьми. Тут как раз на билет.
Она испуганно смотрела на зеленые деньги.
— Возьми, — сказал я строго, — чтобы потом не говорила, что заработать лишних не удалось.
Она спросила тихо:
— Ты хочешь, чтобы я вернулась? Да?
— Я без тебя умру, — сказал я.
Она вскрикнула и прыгнула мне на колени…
Через полчаса мы вышли на палубу. Котяра загорал, растянувшись на кормовой банке.
— Леня, — позвал я.
Котяра зевнул.
— Вы меня укачали, ребята.
— Как? — не поняла Натали.
— В такт, — объяснил Котяра, — качали катер, как колыбель.
Натали посмотрела на меня и счастливо засмеялась. Котяра стал натягивать на себя тельник.
— Подожди, — сказал я. — Покажи ей свою икону.
— Неудобно, — застеснялся Котяра.
Я вырвал у него тельняшку.
— Неудобно скрывать от людей произведение искусства. Смотри, Натали.
Котяра смущенно оскалился и выставил грудь. Во всю ширину груди, от соска до соска, разместилось монументальное полотно. За низким столиком, уставленным бутылками, сидели трое: в центре — кудрявый белобрысый морячок, слева от него — грудастая красотка с призывно открытым ртом, справа — худой горбоносый лупоглазый тип разливал бутылку. Над всей композицией синели буквы славянской вязью: «Они нас губят».
Натали, приоткрыв рот, рассматривала полотно.
— Что скажешь, специалист по наколкам? — спросил я.
— Очень красиво, — сказала Натали.
— Ты поняла суть произведения?
— О да, — задумчиво сказала Натали. — Они погубили Пушкина.
— Кто?! — удивился я.
— Наталья Николаевна, Дантес и Геккерн. Все трое. Да?…
Котяра надел тельняшку.
— А я что говорю? Икона — на все случаи жизни. Ёк макарёк…
А потом мы на катере перекусили. Натали отказывалась, но я заставил ее поесть — до Парижа три часа лета. И мы выпили «жють-жють» за Париж.
В половине первого она попрощалась с Котярой. Я пошел ее провожать до отеля через Михайловский сад.
У пруда она села на скамейку.
— Слава, я должна тебе сказать кое-что. Да?
— Да, — сказал я. — Ты должна открыть мне свою тайну.
— Тайну? — удивилась она. — У меня нет тайн от тебя. Да?
— Есть, — напомнил я. — Ты мне обещала рассказать, чем я тебе помог!
— О, это не тайна,— сказала Натали.— Ты мне помог разоблачить ложь.
— Про Пушкина?
— Это большая ложь. Но была еще одна маленькая. Да?
— Какая?
Натали сморщила носик.
— Это все мой профессор. Он большой идеалист. Да? Он очень крупный ученый, но большой идеалист. Ему очень повезло. Он нашел в архиве Геккернов дневники Дантеса. Их искали все, но нашел только он. В дневниках он прочел, что Дантес очень любил мадам Пушкину. Он совсем не собирался убивать Пушкина. Он спасал честь своей дамы. Пушкин не поверил ему. И произошла трагедия. Да?…
— Это и есть маленькая ложь? — спросил я.
— Это большая ложь, — сказала Натали. — Профессор приготовил сенсационный доклад. Но этого ему показалось мало… Я же говорю — он большой идеалист! Он решил окончательно снять тему трагической дуэли. Да? И помирить Россию с Дантесом. Да? По счастливой случайности оказалось, что в жилах Жоржа течет кровь Дантесов. А меня зовут Натали. Да? Цель была очень благородная, правда?… И я согласилась!… Да?
— На что ты согласилась?
Натали виновато посмотрела на меня.
— Сыграть здесь роль его невесты. Чтобы все было совсем хорошо. Чтобы все поняли, как французы любят Пушкина… Чтобы все было очень кр-р-р-расиво… Да?
— Все было очень красиво, — сказал я.
— Нет! — стукнула кулачком по торбочке Натали. — Все было ужасно! В вашем городе, Слава, я поняла, что не имею права на эту маленькую красивую ложь. Я решила… Я должна была ее разрушить, но одна я бы ничего не смогла. Да? Ты мне в этом очень помог… Большое тебе спасибо. Да?
Я думал о другом.
— Скажи, Натали, а твой профессор часто бывает в Питере?
— Почти каждый месяц.
— И в мае он был здесь?
— Конечно,— сказала она.— Но я не это хотела тебе сказать на прощание. Совсем не это… Да?
— А что?
Она взяла мою ладонь и стала разглядывать на ней линии.
— Слава, я тоже немножко баба-яга… Да?
— Думаешь, немножко?
— Слава, бер-р-реги себя… Они тебя погубят… Да?
— Кто? Кто меня погубит? — поинтересовался я.
Она сжала мою руку.
— Людмила, Кр-ритский и Константэн…
Я засмеялся.
— Ты совсем дошла! Тебе нужно срочно уезжать из нашего волшебного города. Пошли. Уже без пяти час.
Дальше скверика у Русского музея она мне идти запретила. Она не хотела, чтобы меня видел сотрудник консульства, приехавший за ней в отель. В скверике было людно. Все скамейки заняты. Мы стояли у памятника Пушкину и делали вид, что любуемся им.
— До свидания, Александр Сергеевич,— сказала она. — Я скоро к Вам вернусь. Да?
— Не опоздай, — сказал я. — А то я умру.
— Нет! — она бросилась мне на шею. — Я скоро приеду. Да? Очень скоро!
Мы поцеловались, не обращая внимания на людей. Она засмеялась.
— Прощание славянки. Да?
Я поправил ее:
— Прощание француженки.
— Нет,— она упрямо тряхнула головой. — Я славянка, потому что я твоя, Слава. Да?…
21
Мышеловка
Я и сам теперь не понимаю, почему во время прощания с Натали я дважды сказал ей, что умру без нее…
Что-то я предчувствовал, наверное… А скорее всего, эта тема шла от самой Натали. Она знала гораздо больше, чем рассказала мне. С момента нашей встречи на перроне я невольно, не отдавая себе в этом отчета, чувствовал ее внутреннее беспокойство, обреченность какую-то…
Так что слова о смерти вырвались сами. Что знала она или о чем она догадывалась, можно узнать теперь только у нее…
Во втором часу дня солнце палило нещадно. Асфальт плавился. Такого июня в Питере я не помнил. Я взмок в своем «прикиде». С теневой стороны у Филармонии я видел, как вышла из отеля Натали, как за ней вышел элегантный сотрудник консульства с ее чемоданом, как он подсадил ее в вишневый микроавтобус «рено»…
Они проехали мимо меня. Натали о чем-то говорила с сотрудником. Даже не посмотрела на меня. Не хотела себя компрометировать. Речь ведь шла о «ее будущем»… И я ее простил…
Пот стекал с меня струями. И я пошел искать телефон-автомат. Нашел его только на Невском. В кабину было невозможно зайти. Раскаленная духовка. Я ногой держал дверь, пока набирал номер офиса «Возрождения». Алина опять сказала, что Константин Николаевич в командировке. Я успел крикнуть: «Где?» Она ответила, что Константин Николаевич первым утренним рейсом улетел в Москву, на юбилей великого национального поэта.
Я понял, что это отличное алиби. Но что делать мне? Где его искать?
Он должен вернуть мне единственный ключ и кредитку. Все зеленые деньги я отдал Натали, потому что у меня оставалась кредитка. Черт с ней, с кредиткой! Она может подождать. В кармане у меня были деньги с размененной в «Зурбагане» зеленой сотни. Но как быть с ключом?
Может быть, Константин давно уже сидит в офисе, в своем «святая святых», и в прохладе попивает библейский коньячок с апельсинчиком? Он бы оставил ключ Алине и предупредил бы ее, что я должен позвонить. Алина узнала мой голос. В этом я был уверен. Но она ничего не сказала мне…
По жаре тащиться к Константину в офис было бессмысленно. А торчать в полном прикиде на солнцепеке посреди Невского было еще бессмысленней.
И я вспомнил про катер!
Он и только он мог меня опять спасти. Там я мог раздеться, хоть догола, выпить глоток «волшебного» напитка и трендеть с Котярой до вечера. Пока не спадет жара. А вечером все уладится. Проявится как-нибудь
Константин. А на крайний случай, Котяра откроет мне дверь в мою квартиру крючком из толстой проволоки. И я пошел в Михайловский сад.