— Это ты? — спросил он. — Сколько времени ты отнял у меня, бес?

— Всего-навсего полтора месяца. Как видишь, я не обобрал тебя до нитки. Я поступил как ловкий делец. Сначала прикинулся верным компаньоном, а потом ограбил при первом удобном случае. Смотри — я тебя предупредил, так что держись настороже.

— И как же я прожил эти шесть недель?

— Хм… Как обычно, — пожал плечами Дьявол.

— Что я делал?

— Я не собираюсь рассказывать тебе о твоей собственной жизни.

— Как? У меня не будет ни единого воспоминания об этих неделях?

— Ты можешь узнать о них от кого угодно, но только не от меня.

— А к кому ты посоветуешь обратиться?

— О, это не мое дело.

— Скажи хотя бы, где я сейчас нахожусь?

— В дилижансе королевской почтово-пассажирской службы.

— Куда я еду?

— В Париж.

— Где мы в данный момент?

— В одном лье от Кагора{98}.

— А почему я еду в дилижансе?

— Это уже твоя история, и я не могу ничего сказать по этому поводу.

— Но, в конце концов, не могу же я жить, не зная своего прошлого!

— Что ж, придумай его.

— Прошлое?

— Ну да! Ведь нет ничего проще! Большинство людей так и делает — и ты знаешь это лучше, чем кто-либо! Помнишь ту игривую и резвую малышку-актрису, в которую ты имел глупость втюриться по уши? У тебя была тысяча удобных случаев, чтобы стать одним из тысячи ее любовников; но ты все прохлопал, потому что любил ее всем сердцем. Когда ты наконец очухался от своей нездоровой страсти, то вдруг увидел, что, по мнению твоих друзей, эта женщина давно уже твоя; они и вообразить не могли, что ты настолько неуклюж, что не довел дело до конца. Ты посмотрел на себя со стороны, нашел себя смешным, понял, что эта артисточка по меньшей мере три раза назначала тебе свидания и что она принадлежала тебе по праву, а значит — и на самом деле; ты позволил окружающим думать что угодно, затем и сам стал думать то же, а сегодня ты убежден, что так оно и было; эта женщина теперь числится среди побед, которыми ты любишь прихвастнуть, ведь так?

Луицци весьма уязвил краткий, но наглядный урок Дьявола, тем более что он не мог спорить о чувствах, в которых чертовски хорошо разбирался его собеседник, а потому ограничился только еще одним вопросом:

— Разве она не была бы моей, если бы я того пожелал?

— Разве горячо любимая мужчиной женщина уже принадлежит ему? Такого не случится ни разу из десяти тысяч интрижек. Женщины, как правило, отдаются тем, кто любит их не настолько, чтобы трепетать перед ними. Я не знаю и двух женщин, которые стали бы любовницами обожающих их мужчин; потом они плачутся, что их то и дело обманывают. А ведь это только их собственный промах; женщины применяют оборонительную тактику, грубую или величественную, но препятствующую только тем, кто воспринимает их всерьез. Женщина, которая, вместо того чтобы позволить взять себя, осмелится отдаться сама, была бы самым совершенным созданием, а также и самым любимым. Но подобная женщина — лишь прекрасное исключение из правил.

— Мессир Сатана, — сказал Луицци, почувствовав вдруг совершенно неожиданную уверенность в себе. — Из всех причин, что вынудили Вседержителя низвергнуть вас в преисподнюю, ваша склонность к теоретизированию не была ли одной из первых?

— Между нами говоря, — добродушно ответил Дьявол, — других причин просто не существовало.

— У меня возникло острое желание последовать его примеру.

— И конечно, за тот же грешок?

— Да-да, за твое нескончаемое пустословие. Плетешь черт знает что.

— Э, нет, не за это, а за то, что мои слова тебя не устраивают: вот если я начну рассказывать о последних шести неделях твоей жизни, ты будешь слушать развесив уши.

— Но я ведь так ничего и не узнаю?

— Похоже, у тебя слишком мало воображения, чтобы придумать себе подходящее прошлое. Даже последний деревенский остолоп — и тот смышленей тебя. В этом дилижансе едет некий господин де Мерен; он из хорошей семьи, но в Берлине его поймали за руку при нечестной игре и упрятали на три года в кутузку, где он подружился со старым французским пронырой, который шпионил в Индии в пользу Наполеона{99}. Наслушавшись рассказов сокамерника, бывший шулер выучил их наизусть, до малейших деталей: и как он оказался в Индии, где насовершал множество славных подвигов во славу императора, и как он вернулся в Европу; теперь господин де Мерен собирается явиться в парижском свете так, словно он только-только прибыл из Калькутты. В данный момент мошенник вынашивает идею издания в двух томах in-8[2] «Индийских мемуаров». Ставлю на кон наш договор против чего тебе угодно — этот человек в ближайшие пятнадцать лет станет членом Академии наук, и за заслуги в области географии его наградят орденом.

— Рад за него, — хмыкнул Луицци, — но этому проходимцу не грозит в любое мгновение встретить настоящего первопроходца из Индии, который уличил бы его во лжи. Я же постоянно рискую оказаться рядом с якобы знакомым мне человеком.

— Именно это с тобой сейчас и происходит.

— Как?

— Все в дилижансе знают твое имя, а вот тот толстяк имеет полное право называться твоим другом.

— И, без всяких сомнений, они заговорят о том, что мы делали, например, вчера?

— Обычное дело; вы, люди, только этим и заняты — болтаете о дне вчерашнем, чтобы восполнить его пустоту и никчемность, или о прекрасном будущем, и нимало не заботитесь о дне сегодняшнем; да, так вы все и существуете, называя это жизнью; и лучшее доказательство моих слов в том, что ты прожил полтора месяца самым обычным образом, а тебе кажется, что ты был мертв все это время, только потому, что не можешь вспомнить, чем занимался.

— Но как мне отвечать моим попутчикам? — Луицци встревожился не на шутку.

— Поистине, ты жалок!

— Ну в самом же деле, ну будь же милостив! Хочешь, я отдам тебе еще несколько дней будущей жизни — лишь бы узнать, что я делал совсем недавно!

— Болван!

— Это ты о ком?

— О себе! Не будь я таким тупицей, я бы правильно определил границы человеческой глупости; сейчас я ясно вижу, что если бы только пожелал, то хапнул бы за бесценок всю твою жизнь, мой мальчик.

Раздосадованный Луицци умолк; тишина — лучший советчик, и Арман подумал: «Черт подери, если все эти ничтожества могут смутить меня фактами из моего прошлого, которого я не знаю, то и я могу при случае поставить их в неловкое положение, узнав о кое-каких тщательно скрываемых ими грешках! Что ж, придется столкнуться с ними лицом к лицу, как и подобает отважному человеку, получившему вызов от записного дуэлянта: и, вместо того чтобы защищаться, я покажу им острие шпаги, всегда готовое проткнуть их, если они вздумают сделать неосторожный выпад. Я уже знаю о господине де Мерене вполне достаточно для того, чтобы он был заинтересован в моем молчании. Продолжим разведку, и тогда увидим, кто кого будет больше стесняться!»

Луицци не произнес всего этого вслух, но Дьявол тут же откликнулся:

— Довольно разумно для представителя людского племени, а тем более для барона; так с кого мне начать?

— Да хотя бы вот с этого храпящего борова, которого ты записал в мои друзья.

III

ПОРТРЕТЫ

Шутник. Бывший нотариус{100}

Дьявол, бесцеремонно положив ноги на противоположную полку, начал:

— Фамилия этого храпуна Гангерне; подобные типы встречаются каждому хотя бы раз в жизни: невысокий, плотный толстяк с прямыми короткими волосами, низким лбом, серыми глазами, сплюснутым носом, круглыми щечками; шея плавно переходит в плечи, плечи — в пузатую утробу, из которой растут ноги; он катается, как шарик, беспрерывно хохочет и жизнерадостно вопит, при встрече подкрадывается сзади и закрывает вам глаза, спрашивая: «Кто?»; этот шутник просто обожает выдернуть из-под вас стул в тот момент, когда вы вознамеритесь сесть, или стащить у вас носовой платок, как раз когда вы соберетесь высморкаться; короче, он из тех людей, что с невинным нахальством заявляют в ответ на ваш справедливый гнев после их проделок: «Ну как, здорово я пошутил?»