«Охотно верю, но не пойду на такую сделку».

«Почему?»

«Лучше бы вы не спрашивали. Может быть, я опять вас обижу как-то… Но если завтра, через несколько дней или позже, вы обнаружите, что я иду по вашим следам, куда бы вы ни направились, — не удивляйтесь».

«Как, сударь, вы не отказываетесь…»

«Нет, сударыня, и не собираюсь… Но скажите, на каком свете вы живете? Что за люди вас окружают, если среди них не нашлось никого, кто втолковал бы вам, как вы можете перевернуть душу и разум мужчины? Может, вы считаете, что я ломаю комедию? Дайте руку — чувствуете жар? Слышите, как бьется мое сердце?»

Он схватил запястье госпожи Бюре, и ей передался возбужденный трепет Эрнеста.

Она вырвалась и тоже принялась дрожать, но от непреодолимого страха.

«Вы испугались, — заметил юноша. — Ну что вы, не бойтесь. Голова моя пока на месте, и сердце не разбито, так как у меня есть надежда. Я вас увижу».

«Но, сударь, — воскликнула госпожа Бюре жалобным голосом, в котором чувствовалось, что она верит в искреннюю решимость Эрнеста, — умоляю вас — не делайте этого! Прошу вас именем того чувства, которое я вам внушила!»

«Это любовь, сударыня!»

«Хорошо, пусть так; я прошу именем этой любви, что вы скажете?»

«Скажу „нет“, сударыня, „нет“».

«Вы же погубите меня, сударь».

Она умолкла; затем дрожащим и прерывистым голосом продолжала:

«Ну будьте же великодушны… Я верю — вы любите меня. Неумолимый рок внушил вам безумную страсть; но неужели и я паду его жертвой? Неужели я так же, как и вы, должна лишиться рассудка, лишь бы избавиться от вас?»

«Ах, сударыня!» — воскликнул Эрнест, приближаясь к госпоже Бюре.

«Подождите, подумайте. Что вы скажете завтра о женщине, которая забылась до того, что…»

«Завтра, сударыня, это будет сбывшейся, то есть похороненной, мечтой. Завтра между нами разверзнется непреодолимая пропасть».

«С ума можно сойти! А кто мне за это поручится?»

«Даю вам честное слово; и отдам свою жизнь, если нарушу это обещание».

«Слушайте, Эрнест; все это так необычно и странно… я теряюсь и не понимаю больше ни что я говорю, ни что делаю… Ах! Поклянитесь, что никогда не будете пытаться увидеть меня вновь! Ведь речь идет о жизни, счастье и спокойствии! Эрнест, обещайте!»

«Да, клянусь — никогда, никогда!»

Эрнест обнял госпожу Бюре, тихо прошептавшую:

«Никогда! Никогда — правда?»

«Никогда!» — заверил Эрнест.

«Господи, помилуй! Господи, сжалься!»

К несчастью, — продолжал Дьявол, — третьим в купе был вовсе не Господь Бог, а я и не думал жалеть бедную женщину.

— И что делал Эрнест после прибытия дилижанса в Кастр? — поинтересовался барон.

— Этот прохвост держал свое слово ровно один час; он позволил госпоже Бюре уехать, не преследовал ее и никого о ней не расспрашивал.

— Ну, а потом?

— Потом? Он знал, что госпожа Бюре замужем за владельцем кузниц в окрестностях Киллана;{68} а когда ему стало известно, что правительство решило разместить весьма значительный заказ на предприятии господина Бюре, он добился от министра поручения проследить за выполнением этого заказа. По дороге ему рассказали, что семейство, в которое он собирался проникнуть, было весьма многочисленным и считалось образцом патриархальных нравов, которые еще встречаются в глубокой провинции, в отдаленных поселениях. Брат и супруг госпожи Бюре принадлежали к тем суровым южным гугенотам{69}, что строго блюли семейную добродетель. Говорили ему также о странных несчастьях, произошедших в этом доме, в том числе об исчезновении сестры госпожи Бюре, обманутой девушки, которую не смели порицать, настолько она выглядела несчастной вплоть до последнего дня.

Если бы Эрнест узнал, что женщина, напуганная его безумными угрозами, всего-навсего простая потаскушка, опорочившая свое имя с ним не более, чем с другими, то он, конечно, не стал бы так настойчиво ходатайствовать о командировке на кузницу, что принадлежала семейству Бюре. Но такую женщину, как ему описали, Эрнесту захотелось погубить окончательно, так, чтобы она забыла и думать о ком-то, кроме него, он желал завершить свою баталию окончательной победой. Гордость обольстителя подстегивалась к тому же кичливостью молодого офицера: ну как же — ведь перед ним брат и муж, которые славятся крутым нравом, и разве не трусость — отказаться от преследования сестры и жены таких грозных врагов? Здесь речь шла уже о чести и достоинстве господина Лабита. По крайней мере, он себя в этом убедил. Эрнест посчитал себя влюбленным до такой степени, которая вполне позволяла ему нарушить данное обещание, и решил, что и госпожа Бюре точно так же будет иметь индульгенцию во имя истинной любви и потеряет всякое понятие о чести.

К счастью для госпожи Бюре, новость о назначении господина Лабита прибыла на кузницу раньше него, и, когда он представлялся, она смогла принять его с отменно сыгранным спокойствием и вежливой непринужденностью, внушив гостю мысль, что он был бы глубоко неправ, если бы сдержал свое слово. Эрнест остановился в Киллане, но госпожа Бюре пригласила его на обед. Юный офицер оказался в обществе того же многочисленного и дружного семейства, что видел и ты, семейства, покой которого он собирался нарушить. Седовласые старики, добрые и безмятежные, за спиной которых — праведное и благочестивое прошлое; зрелые и уверенные в себе мужчины, на которых можно положиться; юные и чистые девочки, исполненные почтительности и скромности; и посреди всего этого семейства, как светило в центре планетной системы, госпожа Бюре — само воплощение спокойствия, красоты, доброты и благородства.

Хотя у Эрнеста и не создалось впечатления, что этой достойной всяческого уважения картиной хозяйка дома хотела преподать урок юному ловеласу, он был глубоко тронут, и мысль немедленно убраться отсюда подальше возникла в его душе. Но рассудок усомнился в этой здравой идее, выставив ее полным вздором. Эрнест посчитал даже, что вся эта святость только на пользу греховной любви, хорошо спрятанной под налетом невинности и чистоты, — интрига становилась еще более пикантной.

Наступил вечер; мужчины занялись своими делами, девочки, как обычно, ушли отдыхать, и Эрнест остался наедине с госпожой Бюре.

«Ортанс, — обратился он к ней, — заслуживаю ли я снисхождения?»

«А вы сомневаетесь? — улыбнулась она. — Однако я должна принять кое-какие меры предосторожности для своего же спокойствия. Этой ночью пройдите по тропинке к маленькому домику в углу нашего парка; я буду ждать вас и открою вам дверь. А теперь уходите, я провожу вас; сделаем вид, что я показываю вам, как сократить дорогу, заодно я объясню, как лучше найти домик».

Счастье оказалось столь легкодоступным, что Эрнест, не обнаружив серьезных препятствий, почти раскаивался в предпринятых усилиях. Тем не менее он обещал прийти на свидание. В полночь он тихо постучался в маленькую дверцу флигеля. Тут же распахнулось окошко и женский голос спросил:

«Это вы, Эрнест?»

«Да, любовь моя».

«Придется вам залезть в окно — я не смогла найти ключ от двери».

Окно находилось всего в шести футах от земли, и Эрнест без труда достал до подоконника. Но в тот момент, когда он уже подтянулся на руках и готовился спрыгнуть внутрь, он почувствовал на лбу ледяную тяжесть металла и услышал лишь несколько презрительных слов:

«Сударь, вы подлец; вы не сдержали своего слова».

Раздался пистолетный выстрел, и Эрнест замертво рухнул на землю.

В этой лесной глуши полно браконьеров, и выстрел среди ночи никого не удивил. Рабочие у плавильных печей прислушались, и один из них радостно вскрикнул:

«Ага! Завтра, кажись, мы отведаем мясца!»

«Что, что?» — спросил господин Бюре, совершавший последний обход.

«Один из наших, верно, подстрелил зайца, а то и кабанчика завалил…»

«Берегитесь, когда-нибудь вы опять попадетесь; я больше не буду платить за вас штраф».