VI

Продолжение

С того дня Жюльетта превратилась в неизменную спутницу Каролины; она сопровождала ее на все спектакли и прогулки, а юная невеста старалась наряжать свою подружку с такой искренней и простодушной радостью, выказывала ей при всяком удобном случае такие знаки уважения, что вызывала ласковую улыбку Луицци, который шутливо говорил Жюльетте:

— Погоди немного, я и тебя выдам замуж! Подыщем тебе подходящего жениха!

Но, как ни старалась Каролина, ей приходилось признать, что Жюльетта не пользуется тем же успехом, вниманием и почтением, что доставались ей самой безо всяких усилий, и подружка замечала с усмешкой, которую Каролина не посмела бы порицать за горечь:

— Что ж ты хочешь, милочка, ведь у меня ни гроша за душой…

Что касается Луицци, то, обрадованный, что Каролина обрела столь верную и любящую компаньонку, он всеми возможными способами старался сгладить явную несправедливость судьбы.

В приготовлениях к свадьбе прошел месяц; Луицци, незаметно для себя, привык ежевечерне видеть Жюльетту, вплоть до того, что начинал скучать, если она где-нибудь задерживалась, и охотно потворствовал сестре в ее щедрости по отношению к подруге. Скоро уже он одаривал Жюльетту руками сестры, а не искушенная в мужских интересах Каролина не видела в том ничего, кроме благородства его души, распространявшей свою доброту на тех, кого любила она.

Жюльетта же то ли искусно притворялась, то ли и в самом деле ничего не подозревала о благодеяниях Луицци, так как в его присутствии она по-прежнему держалась с тем скромно-доверчивым видом, который как бы свидетельствовал о ее полном неведении относительно его забот.

Не будучи, если говорить точно, влюбленным, Луицци, несомненно, подпал под власть Жюльетты. Казалось, она равно воздействовала на него с двух сторон: ее внешность, взгляд, улыбка дышали страстью, бросавшей Луицци в дрожь, но ее речи, чувства и манера держаться выражали такую подлинную чистоту, что он не смел даже прислушаться к поднимавшимся в нем желаниям. К тому же он не видел ни малейшего предлога, чтобы остаться с Жюльеттой наедине, и потому предпочитал, чтобы все оставалось как есть. Ему ни на минуту не приходила в голову мысль жениться на ней, а идея сделать ее своей любовницей была ему отвратительна, во-первых, потому что он уважал сестру и не хотел растоптать ее единственную дружбу, а во-вторых, потому что находил своеобразную прелесть в подобном, так сказать, безгрешном, обольщении{367}.

Тем не менее, видя Жюльетту или же ощущая ее присутствие, барон чувствовал пьянящий аромат любви, который как бы витал вокруг нее. Он смотрел на девушку не с тем нежным восторгом святой и чистой любви{368}, словно стремящейся растопить своими лучами телесную оболочку, дабы добраться до сокровенных глубин души и заключить ее в несказанно ласковые объятия; нет, он смотрел на нее с желанием угадать под одеяниями очертания ее тела, мысленно заканчивал взглядом изысканно плавные линии ее плеч и точеных ножек, представлял ее обнаженной, подобно вакханке, с распущенными огненно-рыжими волосами, мысленно кусал ее всегда влажные губы в упоительном и ненасытном поцелуе, упивался счастливыми стонами ее удовлетворенной похоти и ощущал ее гибкое тело, извивающееся и стонущее, словно струна арфы, брошенная в огонь{369}. Но, услышав ее серьезный чистый голос, Луицци тут же начинал упрекать себя за безумные желания и излишне пылкие видения, в которых утопало его воображение.

Приготовления к свадьбе меж тем подходили к концу; Луицци велел обставить для молодоженов апартаменты, расположенные над его собственными, и велел подготовить отдельную комнату для Жюльетты. Составили брачный контракт, в который по желанию Каролины были внесены существенные поправки. Отдавая за сестрой пятьсот тысяч франков приданого, Луицци подчинился благородной щепетильности девушки, не желавшей, чтобы присутствующим при церемонии подписания или даже нотариусу показалось, что Анри обязан ей всем состоянием, и в договоре было особо оговорено, что жених и невеста вносят равные доли в двести пятьдесят тысяч франков.

Анри появился только на утро того дня, когда должно было состояться подписание контракта, то есть накануне бракосочетания. Он вошел в гостиную Каролины, когда там находились Луицци и Жюльетта. Барон не мог не заметить его неловкости и смущения, когда лейтенант подошел к невесте. Впрочем, прошлое недоразумение вполне все объясняло, и Луицци подумал, что присутствие Жюльетты и его самого только усиливает замешательство жениха. Тогда он шепнул подружке невесты, что хотел бы посоветоваться с ней относительно одного приобретения, которое должно стать сюрпризом для молодоженов. Но Жюльетта, будто не слыша, застыла подле Каролины, которая, опустив глаза, что-то отвечала, запинаясь, на почти бессвязную речь Анри. То, с каким пристальным вниманием прислушивалась Жюльетта к каждому их слову, крайне удивило барона, хотя он и приписал это интересу невинной девушки к любовным излияниям. И все-таки, при виде все возрастающего смущения влюбленных, Арман повторил свое приглашение. Жюльетта резко обернулась, взволнованно проговорив:

— Что ж, вы правы, сударь; иду, но лишь затем, чтобы полюбоваться тем, что вы приобрели, ибо я знаю — ваш отменный вкус и нестесненность в средствах не позволят, чтобы у женщины осталась хоть малейшая прихоть, которую вы не могли или не знали бы, как удовлетворить, причем с самой очаровательной предупредительностью. Я говорю это перед лицом вашего будущего зятя специально, чтобы он знал, насколько его невеста избалована самым что ни на есть тонким вниманием.

Луицци счел ее слова излишне назидательными, что показалось ему весьма странным, и, уводя Жюльетту, заметил раздраженный взгляд, которым проводил ее Анри, и умоляющие глаза Каролины, которая, казалось, укоряла брата за то, что он оставляет ее без всякой поддержки. Едва они вышли, как Жюльетта сказала барону:

— Что ж, сударь, давайте посмотрим, что за секретный презент вы приготовили нашей Каролине.

— По правде говоря, — признался барон, — не стоит и смотреть; это всего-навсего серебряный сервиз для молодоженов; истинный подарок, который я им только что сделал, — это возможность поворковать с глазу на глаз. Пусть поговорят наконец о своей любви, сколько их душе угодно.

Луицци проводил Жюльетту в маленький будуар, расположенный в его апартаментах, и предложил девушке сесть, но она, как бы не слыша, рассеянно повторила его последние слова:

— Сколько душе угодно? О любви?

— Вы считаете, что есть более прекрасное занятие для влюбленных, встретившихся после долгой разлуки?

Жюльеттой, казалось, владела какая-то тревожная мысль, и ответила она не сразу:

— Контракт будет подписан сегодня вечером… А свадьба — завтра… Да, пусть поговорят.

Жюльетта как будто пришла в себя и, усевшись на диван, стоявший в глубине будуара, облокотилась на подушки, откинув голову назад и устремив взгляд к потолку. В этой позе соблазнительно обрисовались плавные линии ее гибкого стана, а платье, обтянув бедра, подчеркнуло их пышные и четкие формы и в то же время, слегка приподнятое изгибом тела, дерзко обнажило ее кокетливые точеные щиколотки. Никогда еще барон не видел Жюльетту в подобном непринужденном самозабвении, и вызывающий шарм, что исходил от этой женщины, в союзе со столь сладострастной позой, заставили Луицци почувствовать неудержимое и жгучее вожделение.

В ту минуту ему припомнилось приключение Эрнеста в дилижансе с госпожой Бюре, а главное — тот головокружительный миг, когда ему самому отдалась маркиза дю Валь, и он решил, что сейчас одержит не менее скорую и легкую победу. Барон присел рядом с Жюльеттой:

— Они говорят о любви, и они, верно, счастливы.

Жюльетта почти что презрительно улыбнулась и, по-прежнему не сводя глаз с потолка, ответила: