Он прошел через маленькую гостиную к креслу и открыл стоявший на нем кожаный саквояж с инструментами. Потом, словно заколебавшись, снова посмотрел на нее.

— Это для вас, — со значением сказал он, улыбаясь через плечо. — Исключительно для вас.

И извлек из саквояжа охотничий нож с длинным лезвием.

Из ее груди вырвались короткие судорожные звуки; глаза округлились, шея напряглась, кожа покраснела.

«Сейчас ты уже не такая красивая, — подумал он, приближаясь к ней с ножом. — Миловидная, но не красивая. Красивые женщины умирать не должны. Их слишком мало. Жалко смотреть, как умирают красивые. Но ты…»

Он стоял над ней и смотрел. Лицо покрылось капельками пота, припухло. Сейчас уже даже и не миленькая. Без той нарядной упаковки — не то, что когда открывала дверь. Имей она более броскую внешность, он бы не задержался, пробормотал бы извиняющимся голосом, что ошибся адресом, и сунулся в другую квартиру. Но про нее такого не скажешь. Волосы в бигуди. Фартук. Ничего…

Он наклонился, схватил ее за руку, потянул к себе.

— Не волнуйтесь, — проговорил он. — Я не отниму у вас много времени.

И снова улыбнулся.

— К нам мистер Пруйн, сэр. Говорит, что по делу Слоан.

— Впусти его, — сказал лейтенант Норман Бендикс.

Вздохнув, он устало откинулся на спинку вращающегося кресла.

«Дьявол его возьми, — подумал он, — еще один. Мои четырехлетний сын и тот мог бы рассказать здесь более связную историю. „Папочка, я зарезал ее своей авторучкой“. Болваны!»

За пятнадцать лет в полиции десятки людей исповедовались ему в совершении нераскрытых убийств, прочитав о них в каких-нибудь вшивых газетенках. Впрочем, одно исключение все же было. Сознался именно убийца. Все факты подтвердились. Обычно за убийцами не водится склонность набиваться на интервью в полиции. Чаще заявляются недоумки с разыгравшейся фантазией, перед этим пропустив для храбрости пару стаканов. Лучший тому пример — нынешнее дело Слоан. Уже пять «признаний», и все — сплошная туфта.

Марша Слоан. Двадцать семь лет. Домохозяйка. Убита у себя в квартире. Среди бела дня. Перерезано горло. Ни мотивов, ни улик. Муж был на работе. Никто ничего не видел. Полиции нечем похвастать.

Бендикс выругался. Чертовы писаки! Размахнули огромные заголовки на первой полосе, ни одной кровавой, подробности не упустили. «Впрочем, — подумал Бендикс, — за исключением некоторых, вроде бы незначительных, но достаточно важных. Как бы там ни было, но упомянули не все… Например, упустили, что жертве чуть ниже горла была нанесена двадцать одна колотая рана, что на животе у женщины обнаружили большой — синяк. Перед смертью ее ударили, и ударили сильно. Маленькие такие штрихи, но знать о них может только убийца. Так что же происходит? Полдюжины безмозглых тупиц лезут наперебой признаваться, а мне всех их выслушивать? Ну да, „Мистер Уши“. Что поделаешь, малыш Норман, кому-то и это приходится делать. Составная часть повседневной служебной ноши».

Лейтенант Норман Бендикс щелчком извлек сигарету из пачки, закурил и стал смотреть на открывающуюся дверь кабинета.

— Вот он, лейтенант.

Бендикс наклонился над столом, сцепил руки.

— Входите, мистер Пруйн, входите.

Посетитель оказался маленьким, лысым человеком. Он нервно улыбался, теребил в руках серую фетровую шляпу.

«Тридцать — тридцать один год, — про себя предположил Бендикс. — Вероятно, затворник. Живет один в крохотной квартирке. Никаких увлечений. Любит помечтать. Ему даже не надо ничего говорить — я таких за версту чувствую».

— Вы тот самый человек, к которому я хотел обратиться насчет убийства? — Голос вошедшего был высокий, неуверенный, глаза быстро моргали за толстыми стеклами очков в массивной оправе.

— Он самый, мистер Пруйн. Меня зовут Бендикс. Лейтенант Бендикс. Не хотите присесть?

Бендикс указал на кожаное кресло.

— Пруйн, — поправил вошедший. — Как пишется, так и читается. Многие неверно произносят мою фамилию. Впрочем, легко ошибиться. Пруйн. Эмери Т. Пруйн, — он сел.

— Итак, мистер Пруйн, — Бендикс постарался правильно выговорить имя. — Решили во всем признаться?

— Гм… Надеюсь, вы действительно тот человек, который мне нужен. Мне бы не хотелось потом повторять все кому-то еще. Ненавижу повторений, знаете ли, — прищурившись, он посмотрел на Бендикса.

— Поверьте, я именно тот, кто вам нужен.

«Ну, давай, — подумал Бендикс, — неси свой бред. Здесь явно не хватает одной важной детали меблировки — кожаной кушетки, как у психоаналитика». Он предложил гостю сигарету.

— О нет, спасибо, лейтенант. Курить — это не для меня.

«И убивать — тоже, — добавил про себя Бендикс. — И от нечего делать ты читаешь газеты».

— Скажите, лейтенант, правда, что у полиции нет никаких улик?

— Так написано в газетах. У них есть все факты, мистер Пруйн.

— Да. Видите ли… меня самого заинтересовала та работа, которую я проделал, — гость помолчал и поправил очки. — Уверяю вас, именно я являюсь настоящим виновником происшедшего. Это убийство — дело моих рук.

Бендикс кивнул. «Ну, давай, давай, я сгораю от нетерпения».

— Я… гм… может, вам стоит записать мой рассказ на пленку или как-то… э… зафиксировать его, иначе вы…

Бендикс улыбнулся.

— Полицейский Бенрхард запротоколирует ваш рассказ. Он изучал стенографию на полицейских курсах, так ведь, Пит?

Бернхард в дальнем углу комнаты улыбнулся.

Эмери Пруйн нервно оглянулся на сидевшего у дверей полицейского.

— О, а я даже не заметил, что офицер остался здесь. Мне показалось, что он… ушел.

— Он старается не мешать вам, — сказал Бендикс, пуская сизое облако дыма. — Продолжайте рассказ, мистер Пруйн.

— Да, конечно, Так вот, лейтенант Бендикс, я знаю, что не похож на убийцу, но в конце концов, — он мягко хохотнул, — мы вообще редко похожи на тех, кем являемся на самом деле. Убийцы тем более могут походить на кого угодно.

Бендикс с трудом подавил зевоту. «И какого дьявола этих шутников разбирает словоохотливость после обеда? Боже праведный, я уже опять проголодался. Если позволить этому чудаку болтать сколько он хочет, до ночи домой не попадешь. Элен мне кастрюлю на голову выльет, если я к ужину опоздаю. Нет, надо его как-то подстегнуть. Вопрос какой наводящий задать, что ли?»

— Как вы проникли в квартиру миссис Слоан?

— Прикинулся другим, — с застенчивой улыбкой проговорил мистер Пруйн. Он выпрямился в кресле. — Выдал себя за человека с телевидения.

— Вы имеете в виду за мастера?

— О нет. Так бы меня могли и не впустить — я ведь не знал наверняка, вызвала она мастера или нет. Нет, я представился работником кабельного телевидения. Сказал миссис Слоан, что ее выбрали наугад для бесплатной проводки кабеля. В целях рекламы.

— Понимаю. И она впустила вас?

— Да. Она ничуть не сомневалась и очень обрадовалась, что выбрали именно ее. Была так возбуждена, все время о чем-то болтала. Ну, вы же знаете женщин.

Бендикс кивнул.

— Она сразу же пригласила меня внутрь и заявила, что муж придет в восторг, вернувшись домой, что для него это будет самым лучшим сюрпризом, — мистер Пруйн снисходительно улыбнулся. — Я вошел. В руках у меня был саквояж, на голове служебная кепка, которую я специально купил накануне. Одет я был в синий халат. О, может, дать вам адрес магазина, где я приобрел кепку и халат, на тот случай, если вам захочется проверить…

— Пока в этом нет необходимости, — прервал его Бендикс. — Сначала расскажите нам о самом преступлении. Мелкие подробности сможем уточнить потом.

— Ну что ж, прекрасно. Я просто подумал… ну, я поставил саквояж и…

— Саквояж?

— Да, я держу в нем гаечный ключ и другие вещи.

— Зачем?

— Это как орудия убийства, — снова улыбнулся Пруйн. — Я всегда ношу их с собой и использую в каждом случае именно то, что подходит больше всего.

— В каком смысле подходит?

— В зависимости от личности человека. Я выбираю такое орудие, которое наилучшим образом соответствует ей. Ведь каждый человек — это неповторимая личность.