Молиться решили на сеновале, стоя на коленях на одеялах, которые так и не позволили родителям унести в дом.

– Когда Блэйд наконец придет, – объясняла Сван, – найдет теплое местечко и обрадуется.

Она не допускала и мысли, что Блэйд может совсем не прийти, – как не допускала и вся семья.

Нобл, как самый старший, вел молитвенное собрание, да так, что заслушаешься. На молитвенные собрания он ходил сколько себя помнил. Он знал, как надо молиться.

– Господи, – начал он, – Сван, Бэнвилл и я просим Тебя дать нам силы.

– Аминь! – сказал Бэнвилл.

– Да, Господи! – крикнула Сван.

– Помоги нам выдрать Блэйда Белинджера из рук зла, – продолжал Нобл.

– Вырвать, – поправил Бэнвилл.

– Продолжай, брат Нобл, – велела Сван.

И Нобл продолжал. Он молился и молился, и

Сван наконец решила: хватит. Есть время молиться, и есть время действовать.

Сложнее всего придумать, как сделать так, чтобы колокольчики не звенели на подходе к Полю Битвы. Находчивый Бэнвилл предложил обернуть язычки лоскутками, а когда будет нужно, быстро и аккуратно развернуть.

Осталось раздобыть лоскутки. А это проще простого. У бабушки Каллы под прилавком хранится запас тряпочек, целая коробка. Самое трудное – достать их так, чтобы она не заметила. Не то чтобы она этими тряпочками дорожила – у нее целая куча старых наволочек, их можно пустить на тряпки, просто не хотелось, чтобы бабушка стала задавать вопросы.

Сван должна была отвлекать бабушку, пока братья «одалживают» тряпочки. Слово «красть» они на сегодня забыли. Разве это кража, если ради Святого Дела?

Сван не первый день жила на свете и недаром гостила у бабушки Каллы с начала июня, за это время она усвоила, как привлечь бабушкино внимание всерьез и надолго. Она заглянула в лавку с виноватым видом, какого всегда ждала от нее бабушка. Вернее, не всегда, а раньше. В последнее время она почти перестала об этом говорить.

– Я, кажется, нечаянно затоптала твои цветы, – сказала Сван, когда бабушка Калла обернулась и заметила ее. Вранье, конечно, ничуть не лучше воровства, вдруг Бог не благословит их теперь на спасение Блэйда? Но это не вранье. Точнее, не совсем вранье. Она сказала «кажется».

– Я-то думала, у вас пост и молитва.

– Да. Но мне нужно было в дом – кое-что захватить, – и я не смотрела под ноги.

– Цветов у меня много, – ответила бабушка Калла великодушно, – куда ни ступишь, всюду цветы. Так какие цветы ты, кажется, нечаянно затоптала, когда не смотрела под ноги?

Сван нарочно медлила, будто признание давалось с большим трудом.

– Маки… – виновато шепнула она.

Сван и глазом моргнуть не успела, как Калла Мозес выскочила из-за прилавка и бросилась вон, с невиданным для пожилой женщины проворством. Десять лет она пыталась вырастить в цветнике маки, но ей не везло. До нынешнего года. На сей раз маки взошли и расцвели, и каждое утро Калла первым делом выходила во двор поглядеть на них, даже попросила Тоя передвинуть кресло-качалку, чтобы, сидя за чашкой кофе, любоваться ими. Калла ни слова не сказала Сван. Как говорить, если дара речи лишилась?

Сван дождалась, когда Калла исчезла за домом, и тихонько свистнула. Караулившие на улице Нобл и Бэнвилл ворвались в лавку. Сван припустила за бабушкой.

Обогнув дом, она увидела бабушку Каллу в кресле-качалке; та сидела с видом человека, который думал, что его хватил удар, а оказалось, просто в жар бросило.

– Маки-то целы, – сказала бабушка.

– Может, я не их затоптала, а тигровые лилии?

– Тигровые лилии затоптать не так-то просто, – объяснила бабушка Калла. – Они выносливые. Недаром они растут возле заброшенных домов, чьи хозяева уже полвека как умерли или переехали.

И добавила:

– С маками их тоже не спутаешь.

И недоверчиво покосилась на Сван.

– А куда подевалась твоя коробка с тряпочками? – спросила Уиллади.

Они с Каллой жевали всухомятку бутерброды с арахисовым маслом, стоя у прилавка, а когда ешь стоя, считала Уиллади, можно заниматься чем-нибудь полезным.

Калла заглянула под прилавок – коробки как не бывало.

– Ах вот оно что! – догадалась она. – Так я и знала, что Сван Лейк способна отличить мак от тигровой лилии.

Уиллади спросила, к чему это она, а Калла ответила: сама не знаю, но за детей душа спокойна. Дел у них столько – молятся, постятся, врут и воруют, – что до серьезных неприятностей вряд ли дойдет.

Пока Нобл и Бэнвилл оборачивали язычки колокольчиков, Сван на всякий случай принесла еще и дудочки-манки, на которые наткнулась однажды, когда шарила в сарае для инструментов. От колокольчиков шуму много, но они ни капельки не похожи на трубы, а Сван решила, что нужны духовые инструменты, чтобы все было как в Библии. Манки вставили внутрь колокольчиков.

Выгон перешли, как переходили его сотни раз, только сейчас были молчаливей обычного. Серьезность предстоящего дела давила. Но пути назад уже нет. Блэйда Белинджера надо спасать, а кроме них, спасти его некому.

Добравшись до ручья, они присели на корточки и стали пить воду пригоршнями – так, наверно, пили еврейские дети. Все это время они настороженно оглядывались по сторонам, понимая, что впервые в жизни им предстоит столкнуться с настоящей опасностью.

Бэнвилл хотел еще помолиться, а потом в путь, но Сван возразила: молиться можно и на ходу.

– Вот почему в Библии сказано: «Непрестанно молитесь», – объяснила она. – Это значит, молитва не должна отвлекать от дел.

Они шли, не сбавляя шага, до самого обрыва над купальней и вдруг застыли, у всех троих пересохло во рту.

– Неееееет, – простонала Сван.

Нобл и Бэнвилл лишь молча смотрели перед собой.

Остановились они, заметив разбросанную по берегу одежду. Одежду Бэнвилла. Ту самую, в которой в последний раз видели Блэйда. Одежда здесь, но где же мальчик? В купальне его нет, а с какой стати ему бегать по лесу голышом?

– Неужто его съели? – выдохнул Бэнвилл.

Нобл презрительно фыркнул:

– Сперва раздели, а потом съели? Если бы съели, одежда была бы рваная и в крови.

Одежда целая, без следов крови. Хороший знак.

Сван собрала одежду, прижала к сердцу. Братья осмотрели все кругом, ища следы борьбы. Нет, никаких следов.

– Если его схватили, не очень-то он сопротивлялся, – рассудил Нобл.

Его слова не успокоили Сван. Она вспомнила, как отчаянно рвался Блэйд из рук дяди Тоя, и никаких следов борьбы в загоне не осталось. Если ребенка держит в воздухе могучий взрослый, земля не сохранит отпечатков.

Теперь дети еще сильнее чувствовали, что надо спешить, но продвигались вперед еще осторожнее – молча, следя за каждым шагом. Они приближались к земле Белинджеров, а значит, им скоро предстоит узнать, сотворит ли Бог чудо.

Есть в жизни особые минуты – их не предугадаешь, к ним не подготовишься, и их хотелось бы избежать любой ценой. Для Сван и ее братьев наступала одна из таких минут.

По плану, который чуть раньше изложила Сван, они должны были, едва заметив Врага, обойти вокруг него семь раз, как жрецы при штурме Иерихона. Молча, без единого звука, пока не сделают семь кругов. А потом они бесшумно развернут язычки и – по знаку Сван – зазвонят в колокольчики и задудят в манки. Если от звука семи труб рухнули стены Иерихона, то трех колокольчиков и трех манков хватит, чтобы рухнул Рас Белинджер. А уж дальше обо всем позаботится Бог – не даст ему подняться, пока они не отыщут Блэйда и не уведут прочь от опасности.

Однако осуществить план так и не довелось. Как только они подползли под колючую проволоку, обозначавшую (как они правильно догадались) границу между фермой бабушки Каллы и угодьями Белинджеров, послышался голос. Братья, хоть прежде его не слыхали, догадались, кому он принадлежит. Сван не требовалось гадать. Она знала.

– Опа! – говорил Рас Белинджер. Насмешливо. – Куда пошел? Не-ет. Не сюда. – И чуть погодя: – И не туда.