Метрополитен носил имя Кагановича, вложившего много сил и организаторского таланта в его строительство. На этом настоял Сталин, сам Каганович был против. Когда метрополитену было присвоено имя Ленина, название станции «имени Кагановича» на некоторое время перекочевало к станции «Охотный ряд», а после его развенчания «имени Карла Маркса» и, наконец, вернулось на круги своя снова стала называться «Охотный ряд». «Красные ворота» были «Лермонтовской». «Кропоткинская» до 1947 года называлась «Дворец Советов» она находилась рядом с развернувшимся в предвоенные годы грандиозным строительством этого гигантского, четырехсотметровой высоты сооружения на месте снесенного Храма Христа Спасителя. Семья моей будущей жены жила на Остоженке (Метростроевской), и ее водили гулять к Храму, запомнившемуся ей великолепием и внушительностью. Предложение о строительстве Дворца Советов принадлежало не Кагановичу, как многие думают, а Кирову, но снести Храм не предлагал и он. По проекту, Дворец Советов венчался исполинской, восьмидесятиметровой статуей Ленина, в голове которой, как писали газеты, должна была размещаться библиотека.

Макеты и плакаты с изображением Дворца, чем-то напоминавшего послевоенные высотные дома, заполонили витрины магазинов где, кроме них, нечего было выставить… и общественные места. Не избежал всеобщего увлечения и энтузиазма и автор, потратив почти весь учебный год, чтобы изготовить и выставить на Детской Технической Станции макет этого сооружения.

После войны на этом месте был построен плавательный бассейн.

… Было время разбрасывать камни. Настало время их собирать…

Храм Христа Спасителя был построен в честь победы над Наполеоном, и строился он сорок четыре года. Решение о его строительстве принял лично Александр I в знак благодарности Богу за победу. Он же внес основную сумму, остальное народные деньги. Император был уверен, что его спас Бог это отразилось в названии Храма. Но увидеть свою мечту воплощенной ему не довелось. Это сделал Николай I.

Когда возникла идея строительства Дворца Советов величественного символа революции, когда идеалы коммунизма казались желанными, близкими и достижимыми, когда всерьез предлагалось снести Николаевскую (Октябрьскую) железную дорогу только потому, что она построена при царе, идея сноса Храма и строительства на его месте Дворца Советов, с фигурой Ленина, видной из любой точки столицы, вовсе не казалась такой циничной и кощунственной, как сейчас.

Эта идея носилась в воздухе и казалась естественной.

Идея строительства Двора Советов была выдвинута С. М. Кировым на 1-м Съезде Советов в декабре 1922 года и задумана, как монумент в честь создания Союза Советских Социалистических Республик СССР. В 1928 году был объявлен всемирный конкурс. Он проводился в три тура. Первое и второе места разделили Б. Иофан, тогда еще не академик, и Щуко и Гельфрейх. Идеи обоих проектов были схожи, и было решено их объединить. Над фигурой Ленина работал скульптор Меркулов.

Было намечено несколько точек строительства, одной из которых была площадь Храма Христа Спасителя. Б. Иофан вспоминал, как однажды летним утром на этой площади собрались архитекторы, прибыли члены Политбюро во главе со Сталиным. «Кое-кто из нас недоумевал: а что делать с Храмом Христа Спасителя? Но тут Сталин задал нам встречный вопрос: А как вы думаете, разместится ли проектируемое здание Дворца Советов на площади, занимаемой Храмом Христа Спасителя? И тут мы поняли: мы смотрим назад, в прошлое, а он — вперед, в будущее.» (Из статьи Б. Иофана к 70-летию Сталина.) Так что, фактически идея строительства Дворца Советов на площади Храма Христа Спасителя и соответственно его сноса, принадлежит Сталину. Академик Грабарь вынужден был дать заключение, что Храм Христа Спасителя «художественной ценности не имеет». (Заметим в скобках, что Чайковский, которому была заказана музыка, написав к открытию Храма увертюру «1812 год», в письме своему другу сетовал, что сам Храм ему не нравится…) Этому предшествовало заседание ЦК совместно с архитекторами, на котором Щусев и Жолтовский в один голос утверждали, что Храм художественней ценности не имеет. Сам Каганович предлагал строить Дворец Советов на Ленинских горах.

К началу войны на мощном фундаменте уже возвышались стальные фермы первых двух этажей. Вскоре они были разобраны для изготовления противотанковых ежей для Подмосковья и самой столицы.

Управление по строительству Дворца Советов существовало и после войны, и было дополнено словами»… и высотных домов». Сталин требовал регулярных отчетов о заготовке отделочного камня и т. д. Но однажды, когда уполномоченный архитектор пришел с очередной сводкой, секретарь Сталина Поскребышев прозрачно намекнул, что товарища Сталина этот вопрос больше не интересует…

Но это еще был не конец. Окончательное решение о прекращении строительства Дворца Советов было принято уже после смерти Сталина на специальном собрании в Доме Архитектора. На собрании присутствовал Хрущев. Когда его спросили: строить или не строить, он дипломатично ответил: «Вы архитекторы, вы и решайте!» И архитекторы решили не строить! В президиуме сидел печальный Иофан. Если бы Дворец был построен, он стал бы таким же символом Москвы, как Эйфелева башня в Париже или Биг Бен в Лондоне и статуя Свободы в Нью-Йорке.

Но вернемся к осени сорок первого.

16 октября остановилось метро.

Работники метрополитена стали получать расчет, вагоны метро выкатывались на поверхность, на железнодорожные пути, для отправки в тыл. Если при этом иметь ввиду, что из Москвы уже эвакуировались центральные учреждения, некоторые заводы, вузы, военные академии и училища, часть Генерального штаба во главе с маршалом Шапошниковым, и по городу на восток катили вереницы автомобилей, груженных всяческим скарбом, поверх которого полулежали с завязанными шапками-ушанками, застегнутые на все пуговицы и крючки военнослужащие всех рангов, — нетрудно представить, как в этой обстановке подействовало на москвичей прекращение работы метро.

Накануне пала Вязьма.

На подступах к Вязьме было окружено четыре наших армии, четыреста пятьдесят тысяч человек. (По германским данным шесть армий, шестьсот пятьдесят тысяч.) Для сравнения скажем, что трехсот тридцатитысячная группировка немцев под Сталинградом суровой зимой 1942–43 годов сопротивлялась более двух месяцев. Германские войска разгромили наш Западный фронт за неделю… Сталин послал на фронт Молотова и Ворошилова разобраться в обстановке. Но их единственное предложение сводилось к тому, чтобы отдать под суд Командующего Фронтом Конева. Спас его Жуков, вступивший в командование фронтом, взяв к себе в заместители.

Западный фронт перестал существовать.

Дорога на Москву была открыта.

Командующий окруженными войсками генерал Лукин получил лаконичную телеграмму: «Из-за неприхода окруженных войск к Москве Москву защищать некем и нечем. Повторяю некем и нечем. Сталин».

Это была трагедия.

На рубеже сентября-октября немцы прекратили атаки на Ленинград он уже начал голодать и стали перебрасывать войска под Москву. 6 октября Сталин отозвал Жукова из Ленинграда. 7-го Жуков примчался в Кремль прямо с самолета. Состояние вождя повергло его в шок. Перед ним сидел растерянный старик, который дребезжащим голосом сказал: «Товарищ Сталин не предатель. (В третьем лице) Товарищ Сталин слишком доверчив»(!) Взяв себя в руки, Сталин поручил Жукову выехать на фронт, разобраться в обстановке и восстановить положение. То, что он увидел, не поддается описанию. Связь с остатками войск была утеряна. Разрозненные группы бойцов и командиров, бросив тяжелое вооружение, пробирались к Москве, другие сдавались в плен… Организованно выходила лишь группа Рокоссовского. Сам генерал шел пешком, отдав машину для раненых. Командующего Резервным фронтом Буденного Жуков просто отстранил.

Сталин понимал, что необходима передышка потери Красной Армии были огромны, большинство военных заводов находилось в стадии эвакуации и поручил Берии по своим каналам предложить Гитлеру нечто вроде Брестского мира: войска остаются на достигнутых рубежах, боевые действия прекращаются. Предложение было сделано через болгарского посла Стаменова, который, будучи нашим патриотом, горячо сказал: «Что вы делаете! Они вас никогда не победят! Хоть до Урала дойдут!», но предложение передал. Однако Гитлер, не без оснований уверенный в своей победе, никак на него не отреагировал.