В настоящее время численность тюленей и особенно выдр на островах архипелага Огненная Земля сильно сократилась. Кауашкары, которых нанимали жители острова Чилоэ, в свою очередь находившиеся на службе у белых торговцев мехами, охотились на тюленей и выдр с ружьями (а также с помощью ловушек, предназначенных специально для выдр), — что тоже способствовало их истреблению.
Нутрии, эти быстро размножающиеся грызуны, сохранились лучше. Они живут колониями в прибрежных зарослях узких заливов. Раньше индейцы ловили их «застигая врасплох», то есть стояли в течение нескольких минут неподвижно, подстерегая зверька, а затем убивали его. Теперь они, конечно, перешли на капканы и ружье (ружье же у них есть лишь в том случае, если они работают на хозяина с Чилоэ; охота с ружьем имеет один недостаток — шкурка животного оказывается продырявленной).
Охота на оленя гуэмал требовала исключительной выносливости. Порой собаки гнали оленя десятки километров, и индейцу приходилось бежать следом за сворой, пока обессиленный зверь не останавливался у обрывистого берега и не поворачивался мордой к охотнику. Индеец убивал загнанного оленя дубинкой и камнями, пуская в ход гарпун только в том случае, если олень пытался переплыть какой-нибудь проливчик, чтобы попасть на соседний островок.
На какую только дичь не охотились кауашкары во времена своего расцвета! Весьма ценили они багуалес — домашних животных, которые были завезены первыми европейскими колонистами и одичали (рогатый скот, козы, овцы).
С удовольствием охотились они и на некоторых морских птиц — например, уток-пароходов. Охотник прятался у самой воды в небольшом шалаше из веток и «звал» уток, подражая их крику, а затем ловил их с помощью воздушной петли (на лесу!). Обитала на архипелаге и «дрофа», которую испанцы назвали caiquen Colorado, — тоже, по словам индейцев, очень вкусная дичь; ее легко было поймать в период гнездования. Ночью с факелами ловили на прибрежных скалах бакланов: ослепленные и изумленные, птицы даже не двигались с места, когда охотники заносили над ними дубинку. К пингвинам, птицам более воинственным, можно было подступиться только в сезон размножения. Чтобы наловить их как можно больше, кауашкары рыли вдоль берега канавки на территории колонии этих птиц, не давая тем самым пингвинам спастись бегством в море.
Рыбу ловили гарпуном, и в этом деле кауашкары проявляли завидную ловкость (как известно, чтобы поразить цель, находящуюся под водой, нужно «целиться рядом», поскольку коэффициенты преломления луча света в воде и в воздухе различны). Но особенно поразительным способом ловили рыбу женщины: они наживляли на лесу без крючка морское блюдечко и, когда рыба заглатывала моллюска, с бесконечными предосторожностями поднимали ее из воды, хотя при этом она держалась на одной этой скользкой приманке.
Но за всеми этими подробностями об охоте (занятии, по мнению кауашкаров, «благородном», «высоком», обладающем всеми мыслимыми достоинствами) не будем забывать, что основу пищи индейцев составляли дары моря (моллюски, морские ежи, рыба, головоногие), которые собирали на берегу или ловили, ныряя в воду, женщины. Мужчины в этом случае занимались приготовлением пищи…
Герой обращается в крысу
Не так уж трудно собрать воедино все сведения о материальной культуре племени, даже когда речь идет о такой почти исчезнувшей этнической группе, как кауашкары.
Дети Пуэрто-Эдена, кажется, так же восхищаются лодкой Панчоте, как их предки восхищались каноэ. Но никто не знает, что ждет их через пятнадцать лет.
Мишель Делуар, Жак Делькутер и доктор Клэр-Василиадис изучают технологию «кораблестроения» Панчоте.
Другое дело — проникнуть в тайны его общественной организации — общинных отношений, и в том числе (ибо не бывает одного без другого) в тайны его преданий, верований, мировоззрения.
Я почти случайно узнал историю легендарного героя кауашкаров. Я услышал ее в лачуге Хосе Лопеса, который с самого начала проявил большую словоохотливость, чем Хосе Тонка, но все же сильно смущался, скрывая свое смущение за вымученным смешком. На этого героя по имени Аткаха однажды напал злой дух с Чилоэ, появившийся с севера. Но герой тут же обратился в крысу. Он прыгнул на гарпун обидчика и победил его хитростью…
Должно быть, в прошлом этот рассказ был весьма содержателен, насыщен символами и полон деталей из повседневного быта. Теперь от него осталась одна схема. Прибытие белых лишило кауашкаров их собственного «я» — отняло у них самую их культуру. Навсегда исчезло то, что собственно и составляло их индивидуальность, их самобытность. Вторжение европейских первооткрывателей и колонистов привело к непоправимому разрыву в цепочке передающихся от поколения к поколению сведений об окружающем мире и отношений к определенным явлениям — той цепочке, которая связывала каждого индейца с его предками. Кауашкары утратили свои корни. Единственное, что осталось у них от прошлого, — обрывки воспоминаний и язык.
К европейцам они всегда относились весьма настороженно. В период первоначальных открытий индейцы проявляли к ним некоторую враждебность, не раз убивая белых моряков (но куда чаще они подсчитывали убитых в своих рядах!). Особенно боялись прихода светлокожих чужеземцев женщины: завидев на горизонте корабль, они бежали прятаться в лес; если же они не успевали укрыться в лесу, то все вместе забивались в одну хижину, по-видимому, надеясь, что так мужчинам будет легче защитить их, если дело дойдет до этого. Мужчины племени испытывали болезненную ревность к неиндейцам: когда Бугенвиль и члены его команды сделали попытку заглянуть внутрь хижины, где скрывались женщины, кауашкары пришли в ярость…
Почти все первые европейские мореплаватели, бороздившие воды архипелага Огненная Земля, одинаково описывали отношение индейцев к себе и к западноевропейской культуре — отсутствие интереса к предметам искусства, страсть к железным орудиям и детское восхищение перед бусами, зеркалами и всякой блестящей мишурой. Кауашкары, похоже, были очарованы концертом скрипичной музыки, который им дал один из офицеров коммодора Байрона, и в знак благодарности раскрасили красной краской лица выступавшего и самого коммодора. А вот в библии, из которой им, по приказу Уэдделла, прочитали страницу, указуя на небо, они ничего не поняли! Они лишь с поразительной точностью воспроизвели слова и жесты чтеца-англичанина. (Этот дар подражания был отмечен всеми исследователями. Например, однажды кауашкар слово в слово и без акцента повторил следующую обращенную к нему фразу матроса: «Ну ты, меднорожая скотина, где мой жестяной котелок?», но требуемый сосуд не отдал!)
Время, пространство и слова
Последние кауашкары Пуэрто-Эдена не проявляют больше ни враждебности, ни страха, ни восхищения, ни, впрочем, каких-либо иных чувств по отношению к белым и тем вещам и предметам, которые они производят… Они ко всему безразличны. Самые пожилые грезят порой о чем-то вроде утраченного золотого века, о славных предках, которые умели раскрашивать себе лицо, охотились на тюленей и выдр и пировали и веселились вокруг туши китов, выбросившихся на пляж. Те, кто помоложе, мечтают о том, как их придет нанимать зверобой, как они отправятся продавать свой жалкий товар на проходящее судно, как купят бутылку водки, чтобы забыть о своем ничтожестве…
Система взглядов, отношений, понятий индейцев, прочно связанная с их жизнью морских кочевников, не способна помочь им перестроить свою жизнь «на европейский лад».
В глазах детей кауашкаров — печаль всех бидонвилей мира.
Как бы они могли систематически, день за днем, работать на одном и том же месте, если их понятие времени не позволяет им даже представить себе подобное существование? Счет времени у кауашкаров очень простой и конкретный. О времени суток они судят по солнцу (восход, зенит, закат). У них есть слова, обозначающие понятия «вчера», «завтра» и «позавчера». А все дни до «позавчера» они показывают на пальцах и совсем не имеют обозначений для дней после «завтра». Счет времени ведется в лунах — это самые большие отрезки времени, которыми оперируют кауашкары; шесть-семь лун — предел этого счета, да им и не нужна большая точность в этом деле. У народа каноэ есть, однако, два важных естественных «хронометра» — ритм приливов и отливов (на них основаны многие временные понятия) и смена времен гола; причем в последнем случае речь идет не столько об астрономических и метеорологических (дождь здесь идет беспрерывно!) сезонах, сколько о биологических «вечных циклах» — скажем, о времени гнездования птиц или размножения тюленей.