Тем-то англичане от французов и отличаются. Не все и не всегда — но как правило.

Все эти мысли мелькнули в голове у Мэтью Корригана, когда он осторожно спрятал кошку под шинелью.

В ту ночь случилось еще два события. Через пять минут Мэтью Корриган натолкнулся на своих — к счастью, ни он, ни его отряд не пальнули по дури друг в друга.

Кошка была осторожно принесена с патрулирования туда, где квартировала его часть. Никто и слова не сказал.

Правда, животное оказалось исхудалым, облезлым и страшно некрасивым, но когда Мэтью рассказал свою историю (нет, касалась она только лишь выстрела снайпера, кое о чем еще он решил на всякий случай умолчать), повар, поглядев на кошку, заявил, что ничего непоправимого в ее худобе нет.

Да, а вот ее легонький ошейник с металлической пряжкой…

…Сон оборвался.

«На самом интересном месте», — усмехнулся человек, разглядывая тени на потолке.

Ну, он-то отлично знал, что случилось дальше. Видел — не раз и не два. И что к чему — тоже отлично знал.

Но сон тотчас вылетел из его головы, когда взгляд наткнулся на щель среди занавесок, скрывающих окно. Отражаясь в стеклах дома напротив, оттуда лился приглушенный малиново-красный свет.

Уже темнеет. Значит, надо поторапливаться. У него на сегодня намечено одно очень важное дело.

Кто-то очень хочет несчастий себе на голову и на прочие части тела. Так хочет, что просто грех отказывать человеку. А раз так, значит надо просьбу исполнить, да поскорее.

Глава 4

Страшный зверь «белочка»

Санкт-Петербург,

март 2010 года

Когда пьешь много и часто, увидишь что угодно. Истина сия очень простая и нехитрая.

Павел Александрович Царьков пил часто и много еще в бытность свою на службе. А уж выйдя на пенсию — и подавно.

Алкоголиком он себя, впрочем, не числил (как любой уважающий себя алкоголик). Помилуйте, да какой же он алкоголик?! Алкоголики — эти… которые бомжу– ют, всякую «льдинку» жрут — да без закуски. А он — водочку, чистый продукт. Благо денег хватает. А почему — оно тоже ведь понятно. Развалили сволочи страну? Развалили! И что теперь делать?

Ответ на старинный вопрос у Павла Александровича был один — пить! В гордом одиночестве, ибо собутыльников у него не было. Друзей — тоже. Как-то раз, когда только-только отменили окончательно талоны на водку, он принялся соображать на троих с какими-то мужиками одних с ним лет. Ну, слово за слово, стали трепаться о том, кто где и как работал — ну и рассказал Павел Александрович про свою службу. Ничего ж секретного не было, да и вообще — гордиться надо такой службой! Вон, до орденов не дошло, а медалей заработал немало!..

А они взяли, не сговариваясь, молча поднялись да и уползли. Слова не сказавши, как с врагом!

Ну как тут не пить одному!

В последнее время стал Павел Александрович побаливать. К врачам, правда, не обращался — авось, еще сто лет проживет. Жена померла, детей не было, добра осталось много — чего ж не пить-то?

Словом, ничто не предвещало ни галлюцинаций, ни белой горячки. Только забыл Павел Александрович еще одну старинную мудрость: «белочка» — это странный предмет. Вчера — еще нет, а сегодня…

И вот как прикажете это понимать. Включил телевизор — вроде, как и не один: диктор что-то про юбилей Победы толкует, о том, сколько гостей в Москве ожидается. А потом он вроде как замолкает, смотрит куда-то вверх, и говорит:

— Кстати, у меня есть одно сообщение для Царькова Павла Александровича. Я надеюсь, Павел Александрович, вы нас слышите? Так вот — Павел Александрович, сегодня ночью вас должны убить. Да-да, вы правильно поняли. Вы имеете право хранить молчание, вы имеете право бежать куда глаза глядят, вы имеете право сопротивляться или не предпринимать ничего. Вы дали право убить вас. Оно будет использовано. А теперь — прогноз погоды на завтра, двадцать третье марта… Спонсор программы…

На последних словах этого сумасшедшего обращения в голосе ведущего послышался очень нехарактерный для него металл.

А потом голос стал совершенно обыкновенным. Будничным.

Во время этого странного выступления Павел Александрович будто бы обмер. Он как раз собирался поднести рюмку ко рту — да так и не решился. Он решительно не представлял, как это понимать.

Хулиганство? Террористы?! Или — все-таки…

Из глубины проспиртованного мозга вылезал зловещий призрак. Белая горячка?! Нет, не может такого быть!

Он щелкнул переключателем (не любил Павел Александрович всяких там новомодных пультов).

Переключил на Москву. Выступал какой-то юморист. Можно было его и не слушать.

Да Павел Александрович и не слушал. Он опорожнил рюмку, не закусывая. Потом — еще. Кажется, отлегло. И какого хрена он о себе такое подумал?! Мало ли чего примерещилось — с перенедопоя. А вот сейчас будет самый допой. И ведь по культурному он пьет, из рюмки, как белый человек! Да какой алкаш пьет из рюмки?! А раз он не алкаш — значит, нет у него никакой «белочки». Просто не может быть.

Логика у Павла Александровича была железной.

Мало ли, отчего примерещилось. Годы уже не те, не мальчишка.

И все шло хорошо, пока программу время не сменил комментатор.

Комментатора этого Павел Александрович очень даже уважал, и со многими его мыслями был согласен. Редко в телевизоре появляется такой вот настоящий мужик.

И уж предательства от этого «настоящего мужика» Павел Александрович никак не мог ожидать.

Комментатор, как всегда, уселся в свою излюбленную позу, оседлав стул — и совершенно неожиданно произнес обычным отрывисто-хрипловатым, якобы доверительным (а на самом деле — просто хорошо поставленным) голосом:

— Однако… Царьков Павел Александрович меня слышит? Вот и хорошо. До начала программы должен еще раз передать вам, Павел Александрович — сегодня ночью вас должны убить. Приговор отмене и обжалованию не подлежит. Вы сами приговорили себя, Павел Александрович. Можете сами исполнить приговор — так будет лучше для вас. Всего хорошего.

Вот тут Павел Александрович понял одно — это хулиганство. Чистейшей воды хулиганство. И отчего-то ему захотелось позвонить в милицию. В конце концов, он — военный пенсионер и имеет право!

А вот сейчас, вот прямо сейчас!

Он вскочил — как был, в майке и трусах. Подбежал к телефону, даже не подумав, будут ли в отделении слушать его пьяный голос. Сейчас он был почти что правозащитником — по крайней мере, в том, что касается его прав.

— Слушаю, — раздался в трубке несколько сонный и спокойный голос.

— Алло, милиция? — уточнил, слегка задыхаясь от праведного гнева, Павел Александрович. — Тут это… Недоразумение вышло…

Он вдруг задумался — а что именно ему говорить? Диктор по телевизору угрожает ему, Павлу Александровичу?..

Как бы он ни был пьян, он отлично понял, что ему на это скажут и в каком направлении пошлют.

Но тот, кто был на другом конце провода, сам пришел ему на помощь.

— Гражданин Царьков? Павел Александрович? — осведомился все тот же ленивый заспанный голос. — Никакого недоразумения нет. Сегодня ночью вас должны убить. Никто вам не угрожает, вас просто предупредили. По-человечески предупредили. И помешать этому — не в нашей компетенции.

— Как? — почти выкрикнул Павел Александрович. — Это… сговор?!

Он, кажется, даже слегка протрезвел.

— Никакой не сговор, как вы не поняли, гражданин Царьков! Мы не можем вмешиваться в юрисдикцию высшего суда. Конечно, вы можете попытаться дать взятку. Вы ведь сами когда-то брали — и много брали, Павел Александрович. Но высшие судебные органы взяток не признают. Прощайте, всего вам хорошего.

В трубке послышались гудки.

Некоторое время Павел Александрович бессильно сидел перед телефоном. Возможно, так прошел час. Из комнаты в коридор доносились звуки, издаваемые телевизором — но ему теперь было совершенно все равно. Ему вообще все вдруг стало все равно.