— И здесь та же граница, которую нельзя перешагнуть! Мы бесконечно чужие друг другу!

Вдруг птицы поднялись и, хлопая крыльями, взвились в высоту, понеслись над деревьями, над городом, все выше и выше, а он тоскливо глядел им вслед, пока они не исчезли в сером тумане. Медленные громкие звуки башенных часов вывели его из забытья.

«Пять часов!» — Он вспомнил приглашение Дэзи.

Шел он тяжело, стряхивая с себя мечтательное настроение, и был неприятно поражен тем, что все снова обрело обычный, будничный вид. Рассеялся голубой туман, и вокруг пенился и клокотал поток жизни. Зенон вздрогнул от отвращения.

«А может быть, и в самом деле все именно таково, каким мне теперь кажется», — думал он, вглядываясь в озабоченные лица прохожих, и везде он видел губы, искривленные страданием, тень жестокости, жадности и эгоизма на многих лицах. А это бесконечное движение! Эти тысячи тысяч, которые топчутся на одном месте, словно в каком-то безумии! Эта дикая борьба всех против всех! Эти бесчисленные орды, постоянно ищущие добычи! Нищета, преступления, разнузданность! Каким ужасным все это теперь ему казалось: и эта неописуемая нищета, и это неимоверное богатство! И эти грязные дома, подобные прогнившим гробам, и это небо, повисшее над ними, как бы насыщенное гноем! Отвратительная, проклятая жизнь!

«Бежать как можно скорее и как можно дальше!» — билась в висках радостная, освобождающая мысль. Он снова почувствовал в себе силу, знал, что его ничто не удержит, и уже решился на все.

Он поспешно вернулся домой и узнал, что со второго этажа за ним присылали какие-то дамы.

Зенон неохотно направился туда, предвидя новые неприятные осложнения.

Джо еще не проснулся, но малаец заметил:

— Он уже совсем холодный, так всегда бывает перед пробуждением. И уже не светится. Сейчас должен прийти в себя.

В желтой комнате мисс Долли разговаривала с домашним врачом.

— Ну что, разве я не говорила вам, что это не приведет к добру? — воскликнула она, здороваясь с Зеноном.

— Но это ему теперь не поможет, — ответил он, заглядывая в соседнюю комнату.

— Мистер Смит пошел вас искать у какой-то мисс... не помню имени...

Его задел этот намек, но он довольно вежливо спросил о Бэти.

— Сидит при больном, заупрямилась и не желает его оставить ни на одну минуту.

Зенон нашел ее в темной комнате среди кадильного дыма. Она сидела заплаканная, глядя все время на брата, который стоял по-прежнему сгорбленный, с застывшей улыбкой на лице.

— Это ужасно! Смотрит и ничего не видит! Я говорила с ним, но он не слышит, прикасалась к его рукам — они холодные и окоченевшие, как у мертвеца. Боже мой, Боже мой, — тихо простонала она.

Зенон увел ее в ярко освещенную круглую комнату.

— Что с ним случилось? — спрашивала Бэти, умоляюще сжимая Зенону руки.

— Не знаю. Мистер Смит вам ничего не говорил?

Этого он больше всего боялся.

— Говорил ужасные, ужасные вещи.

— Спиритический вздор, не надо верить. Бэти, Бэти!

— А если это правда? Если это она виновата?

Зенон понял, о ком она говорит, но не возразил и только спросил уклончиво:

— А что говорит доктор?

— А если она и Вандю околдовала? — продолжала испуганно спрашивать Бэти.

— Я вижу, что Ада поделилась с вами своими предположениями.

— А если это правда? Если правда все то, что говорит мистер Смит? — ужаснулась Бэти. — Я теперь так боюсь каждого нового мгновения, что предпочла бы умереть. Никогда, никогда я не думала... Я чувствую себя такой беспомощной перед несчастьем!

Она заплакала; слезы ручьями лились по бледному, усталому лицу.

Ему было ужасно ее жаль, но он не мог найти в себе ни слова утешения. Он стоял холодный и безучастный.

— Мне было так хорошо... Я так была счастлива... А теперь, теперь... — И она снова залилась слезами, втайне еще надеясь, что, может быть, он заговорит с ней, как раньше, поддержит ее любящей рукой, защитит от несчастья. Но он не пошевелился, оставаясь в странном раздвоении. Ее слезы терзали его душу, он знал, что должен был сделать в это мгновение, знал, что эта беззащитная душа молит его о спасении, но он не смог преодолеть чего-то непонятного в самом себе, что запрещало ему проявить хотя бы малейшее сочувствие. Он физически был не в состоянии сделать ни одного нужного движения. Чувствовал, что совершает подлость и предательство, что оскорбляет Бэти, убивает это благородное, глубоко преданное ему сердце, но победить себя не мог. Тщетно метался он, сдавленный в чьих-то неумолимых когтях, как бы разрываясь надвое.

А из Бэти вместе со слезами уходила и сама жизнь. Она чувствовала, что в эту роковую минуту решается ее счастье, ее будущее. Ее охватила безысходная тоска, она уже не могла ни плакать, ни жаловаться, только выжженные горем глаза говорили без слов о душевной муке.

Зенон, ведя отчаянную борьбу с самим собой, вдруг вскочил с места.

— Что со мной происходит! Бэти, Бэти! — крикнул он, отталкивая что-то от себя. В глазах его были ужас и безумие.

Бэти бросилась к нему и, хотя была смертельно испугана, стала его успокаивать, шепча ему нежные слова. Он взглянул на нее с бесконечным презрением и оттолкнул от себя.

— Зен! — простонала она, отступая перед его диким, безумным взглядом.

К счастью, он быстро успокоился и сел рядом с ней.

— Что с вами случилось? — не смогла удержаться она, чтобы не спросить.

— Какой-то кошмар... Что-то такое, чего нельзя передать...

— То же самое, что было тогда у нас?

— Нет, нет... У меня ужасно расшатаны нервы...

Он испуганно озирался, потом быстро заговорил, как бы желая что-то заглушить в себе. Его слова были сердечны, но это не рассеяло ее опасений и не воскресило умиравших надежд, потому что звучали они холодно и были как птицы, кружащиеся в темноте.

Разговор их был странный; оба они прилагали все усилия, чтобы не показать друг другу трагического раздвоения душ и страха; Бэти трепетала, как испуганная птичка, в голосе ее дрожали слезы и с трудом сдерживаемые рыдания. Но она пересилила свое горе, боясь только за него.

— Вам необходимо на некоторое время уехать, — советовала она ему, как сестра.

— Уеду, отдохну и вернусь с новыми силами, — согласился он.

Разговор прервал малаец, пригласивший их к Джо. Тот неподвижно лежал на кровати; доктор что-то ему делал, после чего Джо открыл глаза, никого, однако, не узнавая. Напрасно пытались с ним заговорить, он никому не отвечал и, улыбаясь, глядел куда-то в пространство.

Было решено, что доктор останется при нем вместе с сиделкой, а на следующее утро, в зависимости от состояния его здоровья, его перевезут в больницу или во дворец Бертелет.

Бэти уехала в совершенном отчаянии. Прощаясь, она просила Зенона не оставлять Джо без внимания.

— До утра буду при нем неотлучно! — искренне заверил Зенон и почти тотчас же забыл о своем обещании. Как только Бэти уехала, он направился к Дэзи, хотя было уже довольно поздно, но, дойдя до ее двери, повернул назад.

— Нет, нет, — повторял он, запершись в своей квартире.

Он стал просматривать лежавшие на письменном столе бумаги и остановился на письме Кука: «Поезд отходит в 10 часов... Дувр... «Калибан». Он перечитал это несколько раз и, не понимая, что значат эти слова, машинально оделся и поехал к Аде. Хотел было уже позвонить, как вдруг за дверью зазвучал смех Ванди. Зенон вздрогнул и выбежал на улицу. Он был как мячик, носящийся в темноте, подбрасываемый незримыми руками. Чувствовал, что должен куда-то идти, шел, сам не зная куда и зачем, и, сам не зная почему, возвращался назад. Заходил в различные клубы, здоровался со знакомыми, но везде словно бы искал кого-то и, не находя, поворачивал обратно. И вот он вошел в какой-то театр-варьете. Программа уже началась, гремели ненастроенные инструменты, на эстраде кружилась стая балерин, клоуны хлестали друг друга по щекам, кто-то прыгал с потолка в бассейн, отделявший публику от сцены, а зрители смеялись и аплодировали. Зенон смотрел на все это с недоумением, не понимая, впрочем, где все это происходит, — в нем ли самом или же во внешнем мире. Не успев разобраться в этом, он встал и бросился к выходу, расталкивая людей. В нем звучал чей-то категорический приказ уйти из театра. Некоторое время он стоял на тротуаре, беспокойно озираясь, затем, не зная, что делать, сел в экипаж и, торопя кучера, поехал домой.