К вечеру мы стали заворачивать за южную оконечность Цейлона и встретили сильный ветер, за ночь посвежевший настолько, что качка была довольно чувствительна.

Четверг 21 января, пароход «Рохилла», Индийский океан. — Во вторник весь день продолжалась порядочная качка, уложившая большинство пассажиров, из которых весьма немногие показывались на палубе или в столовой. На наше счастье, ни муж, ни я не испытывали никаких дурных последствий от бурного состояния моря, но были тем не менее рады, когда в среду к вечеру волнение стало утихать. Погода стояла первые два дня не особенно жаркая, умеряемая дующим с Бенгальского залива ветром, который составляет здесь почти обычное явление в это время года.

Зато сегодня снова стало жарко, так что термометр днем в тени показывал 27° R., а вечером — 22° R., море же совсем улеглось.

На днях, за обедом, разговор коснулся отношений России и Англии и возможности войны между этими державами и Индии, вопросов, без которых не может обойтиться ни один политический разговор на Востоке между русскими и англичанами. Капитан по этому поводу рассказал о бывшем с ним случае, подтвердившем так часто слышанное нами мнение об убеждении индийских туземцев, что мы рано или поздно завоюем Индию. За какую-то провинность он толкнул ногой своего туземного слугу («Не was rude so I kicked him»[105], как выразился капитан), который в озлоблении за незаслуженное и грубое наказание сказал с сердцем: «Подождите, когда русские придут в Индию, вы поплатитесь за это!»

Пятница, 22 января, Малаккский пролив. — В пять с половиною часов С. меня разбудил с известием, что виден берег. Выйдя вслед за тем на палубу, я увидела с правой стороны гористый остров, весь покрытый лесами. По подробной карте здешних морей, которую нам любезно показал старший офицер «Рохиллы», оказалось, что мы проходили между островами Пуло-Брас[106], где находится маяк, и Пуло-Уэй[107], расположенными у северной оконечности Суматры, видневшейся вдали в промежутке между этими островами. Известный город Суматры — Грот-Атчин[108] — скрывался из виду высотами Пуло-Браса. Налево от нас маленький островок Пуло-Рондо напоминал своими правильными очертаниями крупную булавочную подушку, причем булавки изображались какими-то широко расставленными, с прямыми стволами, деревьями. С той же стороны возвышались из моря три или четыре остроконечные небольшие скалы.

В этом месте замечается очень странный, ничем не объяснимый феномен. Посреди совершенно спокойного моря из пролива между Суматрой и Пуло-Уэй идет неширокая, саженей в 70–90, зыблющаяся полоса воды, направляющаяся к берегам Малаккского полуострова. Во время нашего прохода волнение было не из сильных, но случается, что волны достигают громадных размеров и заливаются даже за борта судов. Капитан, к которому я обратилась за разъяснением, не сумел мне сказать, какова причина этого явления, тем более непонятного, что оно замечается весьма редко.

Днем пассажиры играли на палубе в крикет, причем С., почти никогда не упражнявшийся в эту игру, на этот раз так отличился, что зрители громко ему аплодировали. С. познакомился с одним из наших спутников, рассказавшим ему о недавно случившемся с ним кораблекрушении. Он шел на пароходе Messageries Maritimes из Бомбея в Коломбо, когда в двадцати милях от последнего сломался винт и пробил дно судна. Это произошло рано утром, и пассажиров, человек тридцать, продержали неизвестно почему до десяти часов вечера на палубе, не принимая никаких мер для отправки их в Коломбо, что было бы весьма легко, так как, к счастью, море было совершенно спокойное, а расстояние самое ничтожное. В 10 часов вечера их посадили в шлюпки, не снабдив ни водою, ни съестными припасами, но не пустили их на берег, находившийся всего в нескольких милях от парохода, а заставили держаться всю ночь около последнего. На следующее утро только когда пароход пошел ко дну, шлюпки отплыли, но опять-таки не к Коломбо, а к ближайшему берегу, где изнуренных уже суточными происшествиями несчастных пассажиров высадили под палящим солнцем без воды и припасов. Место было безлюдное, и мужчинам, дамам и детям пришлось идти пешком шестнадцать миль до Коломбо. Одна дама, потрясенная всем происшедшим, умерла, будучи еще в лодке.

Мы наслаждались сегодня весь день прохладной приятной погодой и тихим морем. Вечером были танцы, музыка и пение.

Суббота 23 января, Малаккский пролив. — Всю ночь в каютах было до того душно, что чуть стало светать, я поспешила выйти на палубу, где хотя и было жарко, но не настолько, как внизу.

В девять часов утра показались берега острова Пенанг[109], вокруг которого мы стали загибать с севера, чтобы стать на якорь в проливе, всего в две с половиною версты ширины, отделяющем Пенанг от провинции Уеллеслей[110] на Малаккском полуострове. Пролив этот, защищенный со всех сторон от ветров, образует натуральную гавань, до того обширную, что в ней легко может поместиться весь английский флот.

Весьма гористый и весь покрытый тропическою растительностью, остров с палубы парохода был замечательно живописен; кое-где на небольших полянах виднелись плантации тапиоки и сахарного тростника, а из-за зелени деревьев выглядывали белые домики европейцев или хижины туземцев. Вдоль всех берегов на значительное от них расстояние были расставлены бамбуковые щиты, употреблявшиеся туземцами для ловли рыбы.

Остров Пенанг, входящий в состав английских так называемых Straits Settlements[111], колоний пролива, лежит на западе от Малаккского полуострова, при самом входе в Малаккский пролив. Он издавна считался важным торговым центром, а за последние года благодаря его постоянно возраставшей торговле он как рынок занял первое место между английскими коронными колониями. Главное его значение проистекает из его близости к туземным малайским государствам и Суматре.

Лишь только мы бросили якорь напротив Джорджтауна, главного города острова, находящегося на восточной его стороне, как нас окружили оригинальные сампанги[112] с лодочниками-китайцами в широкополых плоских шляпах, сплетенных из лакированного бамбука. В одной из таких лодок мы отправились на берег, где толпа «сыновей Небесного царства» накинулась на нас, предлагая свои джинрикшо. Наняв двух, мы велели себя везти к водопаду, считавшемуся самым красивым местом Пенанга. Наши крепкие, коренастые, среднего роста возницы побежали крупною рысью, ни разу, до самого водопада, не убавляя хода и, пробежав таким образом с час времени, по-видимому, нисколько не устали, несмотря на нестерпимую жару. По пути пришлось обратиться к полицейскому, говорящему немного по-английски с тем, чтобы тот объяснил нашим китайцам, куда мы хотели ехать, так как они нас плохо понимали: должно быть, мой малайский язык был еще далеко несовершенен, хотя я в продолжение всего путешествия очень усердно занималась его изучением.

Во время нашей поездки мы не раз удивлялись красоте Джорджтауна и его окрестностей, тем более, что вся обстановка была особенно привлекательна своей новизной. Здесь преобладал китайский элемент, приметный не только по жителям, но и по жилищам, фасады которых были украшены длинными панелями с китайскими надписями, написанными золотыми буквами по красному фону. Иногда у более зажиточных жителей эти письмена покрывали все стены. Кроме китайцев было много малайцев с тибетским типом, светлою кожею и длинными волосами; представители этой новой для нас человеческой расы, маленького роста, но плотного мускулистого телосложения, очень нам понравились своим добродушным, веселым выражением лица. Встречались также и индусы большею частию, вероятно, из Деккана[113], как заметно было по их тщедушному виду и темному цвету лица, находившимся в резком контрасте с коренастыми фигурами и светлой кожей малайцев и китайцев.