Получение кофе в пикулях (1 пикуль = 3½ пуда) на правительственных и частных землях в 1889 году на Яве, Суматре и Целебесе выражается в следующих цифрах:

Правительственных землях	647 395
Частных землях	19 741
Земли частных предпринимателей	128 249
На арендных землях	356 877
Итого	1 152 262

Получение на Яве с хинхоны[87], чая, индиго и табаку:
	Годы	Число плантаций	Получение в килограммах
Хинхона	1889	96	2 352 957
Чай	1889	54	3 717 137
Индиго	1889	151	741 861
Табак	1889	105	9 603 743
Сахар	1887	—	418 000 000
Соль	1885	—	57 000 000

В 1889 году было вывезено товаров на 173 384,771 гильдеров. и ввезено на 197 662,614 гильдеров.

В конце 1890 года на Яве было 1213 верст железных дорог, дающих доход в 8921,369 гильдеров. Телеграфных линий было в Нидерландской Индии (1889 году) 6430 верст.

Глава V

Суббота 2 января, 1893 года. — Нынче мы встретили Новый год в вагоне между Болоньею и Бриндизи, направляясь вторично на дальний Восток, но на этот раз целью нашего путешествия была не Индия, а Ява — эта страна самой роскошной тропической растительности всего мира. По окружающей нас в первый день 1893 года обстановке можно было бы себя вообразить в России — так мало пейзаж рознился от того, которого принято считать исключительным достоянием России зимой. Вся Италия была покрыта снегом, и в нетопленых плохих итальянских вагонах было до того холодно, что мы целую ночь не смыкали глаз, несмотря на взятые с собою из предосторожности шубы. С нами ехало много англичан, большинство, вероятно, наши будущие спутники на пароходе; между прочими одна очень полная хромая дама обратила на себя внимание той суетливой услужливостью, какою ее окружали при каждом выходе и входе ее из вагона.

Мы приехали в Бриндизи только в одиннадцать часов вечера и были встречены на станции агентом Кингом — англичанином, говорившим хорошо по-русски; как оказалось впоследствии, он долго жил в России в качестве преподавателя и гувернера.

Воскресенье 3 января, Бриндизи. — Рано утром пришла «Гималая», наш пароход «П. и О. К°»[88], из Лондона и ошвартовалась напротив окон «Ориентал отеля». Целый день после того город был наводнен многочисленными пассажирами-англичанами, пользующимися дневной стоянкой, чтобы пройтись по берегу и от нечего делать торговавшимися за разные дешевые и неприглядные curios[89], которые продавались в плохих лавчонках Бриндизи.

Погода потеплела, и после вчерашнего холода приятно было согреться на солнце, прогуливаясь пешком по городу, представляющем, впрочем, так мало интересного, что в три часа мы отправились на пароход. Каюты наши — моя двухместная, а С.[90] однокоечная — очень просторные и удобные, находились у разных бортов на второй палубе. «Гималая», второй по величине пароход «П. и О. Ко.», в 6898 тонн и 10,000 лошадиных сил, имеет тринадцать непроницаемых переборок и может ходить со скоростью восемнадцати узлов в час[91]. Она построена наподобие крейсера, с тем, чтобы служить таковым на случай войны. Капитан Орман начал службу во флоте и кажется хорошим моряком; с пассажирами же он постоянно был весьма любезен, так же, как и старший офицер, умный, приятный собеседник. Помещение пассажиров первого класса (202-х) занимает всю третью палубу и среднюю часть второй, им же отведена для прогулки верхняя палуба, кроме кормы, принадлежавшей второму классу, каюты которого помещаются в кормовой части четвертой палубы. Выше верхней палубы находятся капитанская, офицерские каюты и штурманская рубка с мостиком, куда вход пассажирам запрещен. «Гималая» совершает теперь третий свой рейс, цель которого узнать кратчайший срок, в какой возможно доставить почту из Бриндизи в Австралию, поэтому она будет идти все время полным ходом.

За обедом мы познакомились с будущими нашими спутниками, соседями по столу, Hon. и Mrs. Irby, едущими на зиму в Цейлон, и братом первого; по их разговору мы узнали, что остальные места за нашим столом будут заняты родителями г-жи Ерби — сэром Гревиллом-Смитом и леди Смит и их доктором по фамилии Холман. Леди Смит оказалась той хромой дамой, которая ехала с нами из Болоньи в Бриндизи. Муж г-жи Ерби выглядел весьма болезненным, и они из-за его здоровья едут в теплый климат, она же имеет цветущий вид; оба очень милы и просты в обращении.

По словам наших новых знакомых, переход «Гималаи» из Лондона в Бриндизи был великолепный, так что даже вечно бурный Бискайский залив на этот раз не оправдал ожиданий. Ввиду того, что сегодня погода тихая, мы надеемся, что и нам стихии будут благоприятствовать и переход до Порт-Саида обойдется благополучно без бури и качки. Во всяком случае нынешнюю ночь можно будет спать спокойно: благодаря глубоким снегам в Альпах поезд с почтой из Англии опоздает на семь-восемь часов, и мы выйдем из Бриндизи только завтра утром.

Понедельник 4 января, Средиземное море. — Едва только в шесть часов утра мы вышли в открытое море, как улетучились наши надежды на тихую погоду и спокойное море — дул сильный юго-восточный ветер и волнение было уже порядочное. Проснувшись от первых оборотов винта, я поспешила одеться и выйти на палубу, по опыту зная, что пребывание в каюте при качке влечет за собою самые пагубные последствия. День был серый, нависшие низко темные тучи сливались на горизонте с неопределенного серо-зеленого цвета морем, покрытым белыми пенящимися гребнями волн, ветер и ревел, и свистал наверху в снастях и все кругом глядело уныло, мрачно, не предвещая ничего хорошего в будущем. «Гималая», точно живое существо, со скрипом и стоном грузно переваливалась с боку на бок и то сердито клевала носом меж глубоких волн, вскидывая высоко кверху свою корму, то взбираясь на вершину других валов, чтобы, взобравшись туда, снова нырнуть в пучину. Погода была холодная в 4–5 R., так что я жалела об оставленной в Бриндизи шубе. Весь день усиливался ветер, дующий к вечеру с силою девяти баллов и сопровождавшийся от времени до времени дождем и даже градом; к счастью, ни тот ни другой нас не беспокоил благодаря тенту, покрывавшему верхнюю палубу. К крайнему нашему удивлению, качка не оказывала обыкновенного своего действия на нас: С. себя чувствовал вполне хорошо, у меня же только слегка кружилась голова; из предосторожности я тем не менее провела целый день на палубе, куда мне приносили завтрак и обед. Наверх выходили весьма немногие пассажиры и почти на всех заметно отражалась качка; супруги Ерби были одними из немногих исключений, оба переносили отлично самую бурную погоду и даже наслаждались ею. Ерби очень любезно привязал мое кресло к поручню, уверяя, что иначе от сильной качки я буду скользить с ним взад и вперед по палубе и могу расшибиться о борт. Одна из моих соседок была веселая и разговорчивая англичанка, с которой я вскоре познакомилась и разговорилась; мы весьма сочувственно относились друг к другу, так как обе по той же причине были прикованы к своим креслам.

Вечером разыгралась сильнейшая гроза: молния сверкала в одно время со всех сторон, а удары грома следовали беспрерывно один за другим; к этому же времени волнение значительно увеличилось и, несмотря на громадные размеры нашего парохода, его бросало по всем направлениям самым неприятном образом для нас, плохо переносивших качку. Только в двенадцать часов ночи я решилась, наконец, спуститься вниз и лечь, не раздеваясь, предчувствуя, что удачно отстраненная в течение дня морская болезнь в спертом воздухе каюты возьмет-таки свое. Увы, слишком скоро сбылись мои опасения и раздававшиеся из-за переборок стоны соседей слились с моими!