В тот, первый мой визит в консульство он — тактично конечно, в традиционно-вежливой китайской манере — дал мне понять, что не советует наступать на мозолистые ноги китайских национальных интересов… Какая-то из мозолей может оказаться любимой, и тогда…

Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилась, что где-то я читал, была в Китае такая казнь под названием «тысяча кусочков». С человека постепенно срезали по кусочку мяса. Мышцы ног, рук, груди, нос, губы, уши, один за другим пальцы… Настоящее же искусство палача заключалось в том, чтобы умер человек лишь после удаления последнего, тысячного кусочка. Не девятьсот девяносто девятого — только тысячного. От человека оставался лишь кровоточащий скелет, но он был все еще жив. Говорят, палачи годами тренировались и расходовали множество единиц человеческого материала, прежде чем достигали необходимой степени виртуозности профессионального мастерства… Исключительно милый народ эти китайцы.

Теперь же Дэн явно сменил тактику. Он решил договориться. Он предлагал мне долю, рассыпался в комплиментах, уверял меня в искренности его ко мне уважения. Чертов азиат! Мог бы хоть намекнуть, о чем это, блин, мы с ним разговариваем? Хотя, судя по всему, он-то как раз был уверен, что я прекрасно его понимаю.

У меня сложилось впечатление, что, вопреки собственной воле и сам того не зная, я на каком-то из поворотов круто китайца обогнал. Сделал какой-то шаг и вырвался далеко вперед. Если это действительно так, то цель нашего с Дэном разговора состояла скорее всего в том, чтобы убедить меня — плодами успеха стоит поделиться.

Я вылез из-за стола, поискал пепельницу и затушил в ней до фильтра докуренную сигарету. Что изменилось в перерыве между двумя нашими встречами? Вообще-то, многое. Состоялся мой сердечный разговор с Димиными головорезами. Обнаружился конверт, спрятанный Ли Гоу-чженем. Наконец, вчера вечером стала мне известна история экспедиции Кострюкова и похождений «тибетского сепаратиста» Джи-ламы. Что из всего этого могло заставить Дэна сменить тактику?

Хотя… По сути дела, вопрос-то это бессмысленный. Допустим, Дэна интересовал найденный мною конверт. Как он, черт его подери, мог узнать о том, что конверт находится у меня? Логически рассуждая, китаец просто не мог знать, чем я занимался последние пару дней. Или все-таки мог?

Я вытряс из пачки новую сигарету. Могли китайцы организовать за мной слежку? В принципе — почему нет? Приставили ко мне «топтуна», подключились к домашним и редакционным телефонам, установили дома пару-тройку жучков… Да нет, бред собачий. В конце концов это же реальная жизнь, а не роман о Джеймсе Бонде. Я откинулся в кресле и громко произнес: «Стогов. Не сходи с ума… Ум — штука полезная».

Как бы там ни было, но что-то заставило Дэна думать, что не считаться со мной теперь нельзя. Что-то добавило мне весу в его глазах. Интриган хренов. Оставил бы он меня в покое и разбирался бы со своими великими азиатскими секретами самостоятельно. И так жизни никакой нет, а теперь еще оказывается, что я кого-то там обогнал, что-то такое узнал, кого-то отпихнул локтем, кому-то перебежал дорогу. Причем если про Диму и всю его мускулисто-бритоголовую компанию Дэн в разговоре так ни разу и не упомянул, то про Джи-ламу и Кострюкова осведомлен был прекрасно. Спрашивается — откуда?

Я расхаживал по кабинету, курил, прикуривая сигареты одну от другой, и через окно глядел на грязную осеннюю Фонтанку. Прошло минут сорок, но я так ничего и не придумал. По всему видать — не гожусь я в мисс Марпл, ой не гожусь. Знал он о том, что конверт у меня, и о том, что Толкунов переводил для меня мантру? Или не знал? И если знал, то откуда? И на кой хрен ему эта мантра понадобилась?

Вопросов было слишком много. Информации слишком мало. Да еще в голову постоянно лезло все это тибетское фуфло — жирный бог Махакала, культовый секс, профессор Толкунов, вводящий свой «сияющий бриллиант» во влагалище богине-шлюхе Шакти…

В конце концов я решил не мучиться и позвонить профессору. Чем черт не шутит — может быть, это он и рассказал Дэну о нашей с ним беседе. Александр Сергеич у нас известный востоковед. Кто его знает, нет ли у него контактов с генконсульством? Может статься, вчера за чашкой чая он безо всякой задней мысли поведал китайцам о забавном репортере, интересующемся тибетской экзотикой. А я тут теперь сижу и ломаю голову, откуда Дэн мог обо всем этом узнать?

— Профессора Толкунова нет на месте, — женским голосом ответили мне в приемной востфака.

— А когда ждете?

— С утра ждем. У Александра Сергеича сегодня должны были состояться две лекции, но он на них не явился. И замену себе не подготовил.

— Может, случилось чего? — предположил я.

— Может… С ним все может, — утомился общением голос. — Позвоните ему домой. Здесь он сегодня уже вряд ли появится.

На том конце повесили трубку. Домой? Что ж, тоже мысль.

Я протянул палец к диску, но тут же сообразил — домашнего номера профессора у меня как раз нет. Ага. Значит, надо зайти к Кириллу Кириллову. В конце концов, это он порекомендовал мне профессора.

Кабинет Кирилла располагался всего через один от моего. Но заходить к нему с пустыми руками было вроде как неудобно. Все-таки об одолжении прошу.

Я спустился в магазинчик на первом этаже, пару минут помедитировал перед обширным стеллажом и решил наконец остановиться на бутылке греческого коньяка «Метакса». Помнится, Кирилл говорил, что очень уважает все греческое. Имел он в виду скорее всего Платона и Еврипида, но думаю, что «Метакса» тоже его не разочарует.

Держа коньяк под мышкой и чувствуя себя отлично экипированным для светского визита, я постучал в дверь его кабинета.

— Кто там? — поинтересовались из-за запертой двери.

— Кирилл, это Стогов. Не помешаю?

Дверь распахнулась, и я сразу понял — не помешаю.

За громадным кирилловский письменным столом, как обычно заваленным толстенными энциклопедическими томами и полинезийско-латинскими словарями, сидело в общей сложности человек двенадцать. Весь, в полном составе, криминальный отдел родной газеты, очевидно уже успевший сдать в набор свои сводки ГУВД. Пол-отдела социальных проблем. Шатенка-машинистка Таня, как обычно роскошная и аппетитная. А также парочка незнакомых мне мрачных типов. Очевидно, знакомых Кирилла.

— Ба-а! Стогов! — пьяно заголосил Кирилл. — Сто лет тебя не видел! Проходи-проходи! Только тебя здесь и не хватало!

Приветствие прозвучало двусмысленно. По всему было видать — пить Кирилл начал скорее всего этак вчера-позавчера. Да так с тех пор и не собрался остановиться.

Зубры-криминалисты приветливо закивали лобастыми головами. Взгляды их, как клинки мушкетерских шпаг, уперлись в торчащую у меня из-под мышки «Метаксу». Машинистка Таня бархатным и пьяным голоском пропела: «Илю-юха! Чмок тебя в ухо!» Кирилл принялся знакомить меня с мрачными типами. Пожимая мне руку, один из них сказал: «Шалом», а второй: «Мир тебе, брат». Знакомые Кирилла все такие. Я стараюсь не обращать на них внимания.

— Как дела, зубры? — спросил я криминалистов, распечатывая коньяк. — Долго мне еще за вас вашу работу делать? Ни одного ребра несломанного уже не осталось…

Между спецкорами и сотрудниками отделов всегда существовала легкая напряженность взаимоотношений. Впрочем, меня криминалисты вроде как уважали. Чувствовали — лезть ко мне в конкуренты глупо.

— Да уж куда нам с вами, суперменами-спецкорами, тягаться, — заискивающе заулыбались они и, плотоядно поглядывая на «Метаксу», пододвинулись поближе к столу. — Ты, Илья, у нас крутой. Давай, Илья, за тебя и выпьем, а?

— Почему же не выпить за хорошего человека? — согласился я.

За меня пошло хорошо. Мы выпили, для меня в темпе отыскали свободный стул, и мы выпили еще раз.

Кирилл совсем раскис. Он что-то нашептывал на ушко Тане, а та, грубая, толкала его в грудь и приговаривала: «Да отстань ты, извращенец… И хватит плеваться. Все ухо мне заплевал…»

Ладно, решил я. Телефон Толкунова узнаю попозже. А сейчас самое время плюнуть на проблемы и просто выпить с симпатичными мне людьми. Имею право? Я налил себе сразу пальца на четыре коньяка и поудобнее устроился на колченогом стуле. Все говорили одновременно, много курили и проливали коньяк мимо стаканов. На такую компанию «Метаксы» хватило ровно на пару минут, и, заявив, что хорошего коньяка должно быть много, один из «социальных» парней сходил еще за одной. Вернувшись, он, явно в расчете на машинистку Таню, рассказал похабный кавказский тост. Кирилл обиделся. В воздухе запахло ссорой.