Горячий румянец окрасил ее бледные щеки, когда Флёр вспомнила последовавшие за арестом события прошедшей ночи, и она невольно оглядела себя. Костюм наездницы снова был на ней! Очевидно, Шартьер натянул на нее одежду, но она этого даже не заметила. Он не разбудил ее, действуя с ловкостью опытной камеристки. Ее охватила благодарность за то, что он не позволил подвергнуть ее тело жалящему взгляду стражников.
Лишь теперь Флёр поняла, что все это время спала на руках мужа, который и теперь как будто не собирался ничего менять в этом положении. Испуганная, она встрепенулась, как только офицер повторил свой резкий приказ отнюдь не мягким тоном:
— Ну, вы там! Сен-Тессе! Вас вызывают на допрос! Поднимайтесь и следуйте за мной!
— Нет! — Флёр, охваченная страхом, вцепилась в руку мужа. Еще даже не совсем проснувшись, она интуитивно почувствовала, что в их разлуке таится новая опасность. — Ив, я умоляю вас! Не оставляйте меня одну! Пусть нас ведут на допрос вместе!
— Тш-ш-ш, любовь моя! — Граф осторожно помог ей подняться на ноги и притянул к себе. Объятие было крепким, но коротким. — Вы ведь не станете именно сейчас показывать свою слабость. Кто угодно, только не вы, львица моя! Так что, отпустите меня, пришла пора действовать!
— Нет! — Флёр вцепилась в его плечи, словно его уводили на эшафот. Она вспомнила о сумасшедшем плане, в который он посвятил ее прошедшей ночью. Она не хотела допускать, чтобы он брал на себя несуществующую вину. — Мы не должны позволять им разлучать нас. Я… Я не оставила никому никаких весточек. Королева будет искать меня, она нам поможет. Она увидит, что выдвинутые против меня обвинения абсурдны и встанет на нашу защиту. Вы не можете брать на себя вину, которой нет!
Граф осторожно разжал ее судорожно ухватившиеся за его куртку пальцы и накрыл их своими теплыми ладонями. Как это ему удается сохранять самообладание? Флёр ощущала охватывающий все ее существо леденящий ужас. Мысль, что она останется в этих стенах одна, без его утешения, была слишком невыносимой.
— Я люблю тебя, сердце мое! Моя душа принадлежит тебе! Не забывай об этом и доверься мне, что бы дальше ни случилось!
Флёр ощутила чуть царапающий поцелуй любимого мужа на своем лбу, и вот она осталась совсем одна в пустой камере. Снаружи слышались удаляющиеся шаги, бряцание оружия, резкие приказы, и наконец снова наступила тишина. Тишина тем более пугающая, что теперь ее не утешают ни присутствие любимого, ни слова его сострадания. Тишина давила на уши, затрудняла дыхание, горела в сухих глазах.
С тихим стоном Флёр опустилась на соломенную подстилку и, подобрав колени, скорчилась в углу. Словно парализованная, отдалась она приливу ужаса и безнадежности. Только теперь Флёр обнаружила, что стражники унесли с собой фонарь, поэтому вокруг стоял непроницаемый мрак.
Холод проникал во все ее существо. Даже подбитый мехом плащ, который Ив де Сен-Тессе предусмотрительно оставил в камере, не мог уменьшить охватившего ее озноба. Зубы беспомощно стучали, и этот глухой звук усиливал напряжение и так натянутых до предела нервов. Еще немного, и она лишится рассудка! Флёр закрыла глаза, с трудом подавляя в себе желание закричать или заплакать.
Беспомощная маленькая девочка, обиженная, жаждущая утешения. Увы, те времена, когда она могла укрыться от неприятностей в пахнущих лавандой объятиях бабушки, давно миновали. Флёр допустила роковые ошибки и теперь должна сама за них расплачиваться.
Ах, эти чреватые тяжелыми последствиями глупости, коренящиеся в ее гордости, ревности и честолюбии! Почему бы ей не держаться скромно, на заднем плане, зачем же она сделала все возможное, чтобы раздразнить фаворитку? Ведь не потому, что хотела бы сделаться очередной любовницей оказывавшего ей любезное внимание короля, нет. А потому, что ей была невыносима сама мысль, что любимый ею человек покорно лежит в ногах у этой тщеславной, стареющей красавицы. Чем же объясняется эта покорность — привычкой или любовью?
Ему, этому надменному черноволосому рыцарю, хотела она доказать, что он недооценивает навязанную ему супругу. Что ее красота и ум способны увлечь короля и оттеснить высокородную фаворитку. Уязвленная гордость вовлекла ее в игру с огнем. И даже если она доказала все, что хотела, своему супругу, то радоваться этому не приходится. Слишком значителен был промах, который она допустила в этой партии.
Флёр недоучла коварства участвующей в игре черно-белой дамы! Никто не мог безнаказанно вторгаться в сферы ее влияния, никому не дано права ее унижать. Даже королева не смела выступать против нее! Какая же сила, Боже милостивый, толкнула Флёр ввязаться в борьбу с ней?
Она, Флёр, погубила не только себя, но и свою семью, и своего супруга. Содрогаясь, она потирала плечи, но эти бесполезные движения не возвращали тепло в ее застывшее тело. Внешний холод сливался с тем льдом, который уже давно заполнял ее вены. Почему судьба оказалась столь несправедливой? Разве не довольно было тех страданий, которые она перенесла в последние недели?
Флёр содрогнулась от глухого стона, прозвучавшего в тишине камеры. Несколькими мгновениями позже она осознала, что сама же и издала этот звук. Отчаяние, которое и до этого сдавливало ее, прорвалось наружу. Это было как будто гигантское черное чудовище, сидевшее сразу во всех углах камеры и бросавшееся на нее со всех сторон!
— Пресвятая Матерь Божия, помоги мне! — взмолилась Флёр дрожащими губами. — Я не имею права сдаваться! Я должна все обдумать, составить план действий, сообразить, как вести себя на допросе…
Но для этого необходимо было знать, в чем ее обвиняют. Флёр даже не представляла, какую сеть из лжи и обмана сплела вокруг нее рафинированная герцогиня де Валентинуа. Ясно было лишь то, что страх, который ее сейчас наполняет, является составной частью плана Дианы. Мрак, унесенный фонарь, одиночество, растерянность — не требовалось большой фантазии, чтобы разгадать исполненный жажды мести сценарий. И он увенчался успехом! Флёр дрожала от страха, неизвестности и слабости. Она презирала себя за это, но выхода не находила.
Флёр не могла бы сказать, сколько времени просидела во мраке затхлого подземелья, ломая свою разболевшуюся голову над загадками судьбы. Она металась между полной безнадежностью и искусственно поддерживаемой в себе уверенностью в благополучном исходе происходившего.
Ведь, в конце концов, есть еще на свете Катарина Медичи. Не сможет же она не отреагировать на тот факт, что одна из самых любимых ее фрейлин бесследно исчезла этой ночью. Она станет наводить справки, пошлет на поиски мадам де Гонди, спросит Виолу де Монтень. Иоланда, камеристка Флёр, укажет, что в покоях нет украшений и нескольких предметов гардероба. Но какие выводы сможет сделать из этого Катарина?
Ясно будет одно: Флёр исчезла. Добровольно или по принуждению, никто сказать не сможет. И вообще, предъявят ли ей обвинение? Быть может, про нее просто забудут? Страшные истории о заброшенных и умерших от голода пленниках бродили в голове Флёр.
Пока о ее судьбе узнает отец и приедет на помощь, будет слишком поздно. Сколько времени можно прожить в холодных стенах, где нет ничего, кроме кучки соломы и насекомых? С такой пищей, которую иначе как отравой не назовешь, и с собственными слезами в качестве единственного напитка. Кому какое дело до страданий заключенного?
Где она находится, знает только ее супруг, граф де Шартьер. Но куда его увели? Что это за допрос, которому он сейчас подвергается? Пытки? О небо, куда забрели ее мысли! Ведь как-никак, Ив де Сен-Тессе такой человек, предки которого столетиями служили королю верой и правдой. Никто не посмел бы просто так подвергать его мучениям.
А может быть, он уже снова разгуливает на свободе. Ведь никто не знает, на что он решится, если его поставят перед выбором: свобода при условии молчания или угроза казни вместе с супругой, навязанной ему королем.
Граф поклялся ей в своей любви, и прошедшая ночь была сокровищем, которое она будет хранить в тайниках своего сердца. Но все же ее грызло упорно не уходившее сомнение. Слишком тонкой была нить истинной любви, протянувшаяся между ними. Кроме того, несгибаемая гордость, проявлявшаяся до сих пор ее супругом, предупреждала Флёр о тщетности глупых иллюзий.