— И вы знаете, куда отправлялись органы? По каким адресам?

— Никогда не интересовался. У нас это не принято.

— С доктором Иглменом, американцем, не встречались?

— Первый раз слышу.

— В его лаборатории обнаружили препарат печени, — Корнилов поднял прикрывавшую банку газету. — Ваших рук дело?

— Постойте-ка, — Гоц надел очки с маленькими прямоугольными стеклышками без оправы. — Да, я изготовил его по просьбе Голобабенко.

— С какой целью?

— Он не затруднял себя объяснениями. Спросите у него.

— Вы посещали Центральную клиническую больницу?

— Что мне там делать? Я же не номенклатура.

— Контакты с коллегами, совместные разработки?

— Строжайше запрещено.

— Значит, это ваш препарат, — задумчиво протянул Корнилов. — И много было таких?

— Три, нет, простите, два… Третий принадлежал к другой серии.

— Узнали, можно сказать, с первого взгляда.

— Нельзя не узнать. Сами взгляните. Обычно у человека печень составляет три процента живого веса. Эта — одиннадцать! Такое не забудешь.

— И чем вызвано разрастание?

— Для установления причин гепатомегалии необходимо всестороннее обследование организма. Я же, вынужден вновь напомнить, не видел трупов. Ко мне поступали ор-га-ны. Установить болезнь без анамнеза и необходимых анализов просто немыслимо.

— Те два образца, о которых вы говорили, были похожи на этот?

— Один. Тот же клинический случай гипертрофии: девять процентов от веса. В научной литературе нет даже упоминания о чем-то похожем. Я очень переживал, что не могу опубликовать статью.

— Не разрешалось?

— Ни под каким видом, но, каюсь, я все-таки написал.

— И отправили?

— Воздержался пока.

— А третий случай? Почему вы сказали, что это из другой серии?

— Явление обратного порядка. Гипоплазия — недоразвитие.

— А если это детская?

— Шутите, товарищ полковник. Старого воробья на мякине не проведешь.

— Чем еще, кроме изготовления препаратов и трансплантантов, вам пришлось заниматься?

— Главным образом биохимией. Измельчал, крутил на центрифуге, экстрагировал, проводил анализы. Словом, лабораторная рутина. Простора для творчества не было. Если не считать случаев, о которых мы говорили, жуткое однообразие: печень — кровь, кровь — печень.

— Вы и с кровью работали?

— Одно от другого неотделимо.

— Расскажите подробнее.

— Пожалуйста, раз вам так хочется… В печень, как известно, кровь поступает из двух систем сосудов: артериальная из собственной печеночной артерии, венозная — из воротной вены. Через нее проходит до восьмидесяти процентов…

— Простите, — остановил Корнилов. — Вы сказали, воротная?

— Да, воротная вена, — Гоц удивленно поднял брови.

— А такое понятие, как «портальное кровообращение», вам встречалось? — заглянув в бумаги, живо осведомился Константин Иванович. С утра он успел прочитать перевод документов, поступивших из Америки. Хоть какой-то огонек засветился в сплошном мраке.

— Я все-таки медик, — вроде как обиделся Гоц. — Это расхожий термин в клинической практике.

— Портальное дыхание, дыхание печенью, остановка сердца и перевод мозга на портальное кровообращение, — зачастил Корнилов, боясь упустить что-нибудь важное. — В вашей лаборатории занимались чем-то подобным?

— Господи! — воззвал Гоц, хлопнув себя по лбу. — Только теперь я начинаю понимать! Я был слепец!

— Спокойнее, Вадим Валериевич, постарайтесь, чтобы и мне стало понятно. Слушаю вас внимательно.

— Благодаря вам я понял, в чем причина гипертрофических изменений, — захлебываясь от наплыва чувств, Гоц брызнул слюной. — Разрешите взять карандаш?

— Будьте любезны, — Корнилов вынул из ящика лист бумаги.

— Между разветвлениями воротной вены и печеночной артерии, — магистр-медикус, как официально называлась должность Гоца, набросал схему, — имеется широкая связь с образованием в дольках печени синусоидальных капилляров, к мембранам которых прилегают печеночные клетки — гипатоциты. Корень феномена в них! Наблюдалось аномальное увеличение размеров.

— И что из этого следует? — не понял Корнилов.

— Вероятно, вы правы. Разрастание капилляров и клеток как-то связано с особой системой дыхания. Этим у нас усиленно занимались.

— Кто именно?

— Не могу сказать. Тантрическая лаборатория находилась в другом месте, где-то за городом.

— И что же там изучали? — Корнилов гадливо поморщился. На загородной базе нашли несколько распиленных черепов. — Третий глаз? Влияние галлюциногенов на мозг?

— Точно не знаю, но могу предполагать. Из материала гипертрофированной печени удалось выделить неизвестные ранее гормоны и биогенные амины, обладающие, как я сейчас понимаю, сильным воздействием на центральную нервную систему.

— Значит, сейчас понимаете! Это хорошо, когда наступает прозрение… Сами с мозгом работали?

— Не совсем так, — замялся Гоц. — Несколько раз мне приносили биомассу, из которой нужно было извлечь те же вещества, что я выделял из печеночной ткани. Надо быть никудышным специалистом, чтобы не отличить мозг от печени.

— М-да, лучше поздно, чем никогда… В вашем ящике практиковалась йога?

— Безусловно, но для желающих. Меня это не интересовало.

— Шакти, дэви, сверхсамки? — Корнилов непроизвольно стиснул зубы, вспомнив Левита, которого схоронили вчера. — Хоть что-то из этого ряда не на слуху?

— Постоянно мелькало в разговорах, но я особенно не прислушивался.

— Почему?

— Болтовня на рабочем месте не поощрялась.

— Уж очень вы того… дисциплинированы.

— Так меня воспитали.

— Представьте себе следующую картину, — начал было Корнилов, но не закончил. — Нет, погодите, — поморщился он, — сперва ответьте на следующий вопрос: что вы можете сказать о людях, у которых были взяты те или иные органы? Та же печень, к примеру?

— Практически ничего. Материал поступал без характеристик.

— Материал… И пол определить не могли?

— Пол определялся однозначно. Печень во всех случаях была от женщин.

— Откуда такая уверенность?

— Хромосомный анализ показывал.

— Это входило в ваши обязанности?

— Нет, получалось попутно.

— Итак, у женщины, молодой, замечу, женщины, в результате преступных экспериментов, с применением наркотиков и прочих химических веществ, начинала разрастаться печень и этот патологический рост сопровождался изменениями психики. Допускаете такую возможность?

— Я ничего об этом не знал, — содрогнулся Гоц. — Даю честно слово — ничего.

— Повторяю вопрос: вы допускаете такую возможность?

— Да, теперь допускаю.

— Тогда пойдем далее. В определенный момент женщину умерщвляют, извлекают у нее печень, которую превратили в фабрику наркотиков, и пускают в производство. Ферменты и амины, как вы их назвали, вводят мужчинам, чтобы сделать из них живых роботов, и женщинам, будущим роботам-проституткам. Сверхсамки, пока у них в свою очередь не подрастет печень, исправно несут золотые яички. Что сделают с ними потом, мы уже знаем… Такую возможность вы тоже допускаете?

— Чудовищно!

— Я не жду от вас моральной оценки.

— Конечно, — окончательно сник Гоц. — Я допускаю такую возможность.

— Тоща на сегодня все. Подумайте на досуге, может, чего и припомните… Из крови, как я понимаю, тоже извлекали отраву?

— Извлекали, — понурив голову, кивнул Гоц. — Могу я получить свидание с женой?

— Поговорите со следователем. Я такие вопросы не решаю.

«Очевидное — невероятное», вашу мать», — молча выругался Корнилов, включив Московский канал, чтобы прослушать краткий выпуск новостей.

Утопая по колено в подсвеченных багровыми вспышками облаках, пела Дженифер Солнцева, в одночасье превращенная в национальную героиню.

Поймал самый хвост.

Зачем погубил ты подругу,

Свой жребий жестокий кляня?

Увидите снова друг друга

В последних объятьях огня…

«Как правы бывают поэты, — подумал Константин Иванович. — Солнцева ничего не знала про Калистратовых, но оплакала и их, и себя».