— Кажется, он пошел туда, — сказал Лоример, показывая рукой вдаль. — Я из «Эквити». — Он кивнул в сторону Флавии. — Путаница с членскими взносами.

— А, ладно, извините, — извинился Фред Глэдден, хотя в этом не было необходимости. — Мне просто сказали — человек в костюме. Значит, туда?

— Да, — подтвердил Лоример. — У него портфель.

Фред Глэдден отправился на поиски человека в костюме и с портфелем.

— Ты только погляди на себя, — проговорила Флавия, пытаясь сдержать улыбку. — Гляди-ка, как ты врешь. Невероятно — как это у тебя легко выходит, ни чуточки не задумываешься.

— Я на грани отчаяния, — ответил Лоример. — А что касается двуличия, то, мне кажется, ты сама могла бы давать мне уроки.

Проворная молодая женщина в наушниках прокричала:

— Сцена сорок четвертая! Сцена обеда! Репетиция!

Флавия поднялась и сказала:

— Это меня. Знаешь, я больше не смогу с тобой встречаться, все стало слишком сложно. Есть вещи, о которых я не говорила… Прощай.

— О чем ты мне не говорила?

Лоример последовал за ней к съемочной площадке. Талия на юбке Флавии была занижена и обшита оборками, и эти оборки раскачивались при движении бедер. Лоример ощутил столь мощный прилив вожделения, что рот его наполнился слюной.

— Флавия, нам нужно…

— Уходи, Лоример.

— Я позвоню тебе.

— Нет. Все кончено. Все слишком сложно, слишком опасно.

Они оказались на съемочной площадке, где какой-то краснолицый пожилой мужчина одновременно разговаривал по мобильному телефону и указывал актерам, кому какое место занимать за обеденным столом.

— Флавия Малинверно, — позвал он, — ты садись вон туда, дорогая. Скажи этому ленивому ублюдку, пусть подгребает сюда, — ему пора командовать съемками.

Флавия взглянула через плечо на Лоримера, который все еще стоял позади нее.

— Чарли, — сказала она краснолицему, — мне кажется, этот малый меня преследует.

Краснолицый Чарли преградил путь Лоримеру и, закончив разговор, захлопнул крышку телефона. Взгляд Лоримера следовал за Флавией, садившейся в это время за стол.

— В чем дело, парень? — В голосе Чарли звучали подозрительность и угроза; ясно было — этот человек привык, чтобы ему повиновались.

— Что? Да я из компании «Бонд», ищу Фреда Глэддена.

Тут Лоример услышал, где можно найти Фреда Глэддена, после чего ему пришлось уйти. Обернувшись напоследок, он увидел, как Флавия болтает и смеется с актером, сидящим рядом, и почувствовал сладковатый укол ревности. Кое-чего он добился, но этого было недостаточно — так, сущий пустяк по сравнению с тем, о чем он мечтал.

Он вышел из больничного электрического тепла и неестественно яркого света, окунувшись в жемчужно-тусклую серость чизвикского утра — низко бродившие тучи словно фильтровали свет, лишая его тени, — и сразу же почувствовал гнет уныния, как будто его карманы внезапно оттянули булыжники. Он чувствовал, как внутри него растет слепая злоба на Хогга, и осознал, с некоторой оторопью, что только известие о смерти отца побудило Флавию сказать ему хоть несколько слов. Так Богдан Блок сослужил сыну свою последнюю службу — уже из загробного мира. Это одновременно отрезвляло и вселяло стыд: он выболтал свою новость не раздумывая, но ведь именно такой новостью нужно было поделиться с женщиной, которую любишь, — разве не так? Он был уверен: тень Богдана Блока, где бы она сейчас ни витала, не осудила бы его.

— Спасибо, папа, — произнес он вслух, сразу обратив на себя внимание нескольких любопытных, — я перед тобой в долгу. — И побрел к своей поджаренной «тойоте» почти пружинистой походкой, ломая голову над тем, что скрывается за словами Флавии «слишком сложно, слишком опасно». Сложности можно преодолеть, а что до опасностей — так их в его жизни хоть отбавляй.

Лоример выписал чек на 3000 фунтов и с извинениями протянул его Ивану Алгомиру.

— Запиши мне, пожалуйста, проценты на баланс, Иван. Я выплачу тебе остаток, как только смогу: сейчас у меня на работе нелады с начальством.

Иван сложил чек и с унылым видом сунул его в карман.

— Был бы признателен тебе, старина. Но пока и это поможет. Знаешь, налоговики — как голодные волки, которые гонятся за дилижансом: бросай им куски время от времени, — и, может, спасешь свою шкуру.

Ну вот, влип в очередное неловкое положение по Хогговой милости, подумал Лоример. Сначала он разрушил мою любовную жизнь, а теперь посягает на дружбу.

— Мне жутко неудобно, что все так вышло, Иван. Хочешь, я возвращу тебе шлем?

— Бог ты мой, Лоример, это же всего-навсего деньги. Как-нибудь перебьюсь. Должен заметить, выглядишь ты прекрасно.

Лоример рассказал, куда он идет: на «домашнюю вечеринку» к леди Шерифмур.

— В Кенсингтон, — добавил он. — Гляди-ка, я поменял манжеты.

Лоример приподнял обшлага рукавов своего пиджака, демонстрируя однопуговичные манжеты, впрочем, сейчас расстегнутые. Иван когда-то сказал ему, что терпеть не может манжеты на двух, трех или четырех пуговицах, что они претенциозны и вопиют о бессовестном тщеславии. Манжета есть манжета: она существует для того, чтобы застегивать рукав, а не для украшения.

— Рубашка первоклассная, — похвалил Иван. Лоример заказывал эту рубашку тоже по Иванову фасону: воротник был нарочно чуть скошен, так что уголок с одной стороны лежал чуть неуклюже и неаккуратно. Зато такой недостаток, поведал ему Иван, встречается только у рубашек ручной работы, а какой же смысл носить рубашку ручной работы, если не будет заметно, что это именно такая рубашка? «Только те, кто сам носит такие рубашки, поймут, в чем тут дело, — заверял его Иван, — но ведь, кроме них, тебе и не надо никого принимать во внимание».

Лоример задрал край штанины, демонстрируя синие носки цвета ночного неба.

— Обувь сносная, не более того, — изрек Иван. — Слава богу, хотя бы кисточек нет, но вообще-то я не уверен, что мне нравятся эти американские мокасины. Новые слишком. Но хоть так…

— Думаю, для этого сборища из Сити — в самый раз.

— Разве что. Господи, а это что еще за галстук?

— Это мой школьный. Балкарнский. — На самом деле этот галстук Лоример сшил у своего портного. Темно-синий, с тонкими лиловатыми полосками и почти неразличимым гербовым узором.

— Снимай сейчас же. Я тебе другой одолжу. Школьные галстуки — это для школьников и учителей. Взрослого человека никто не должен видеть живым в школьном галстуке. То же самое относится к полковым и клубным галстукам. Чудовищная безвкусица.

Иван принес желто-зеленый шелковый галстук с орнаментом из крошечных синих паучков.

— Смешной немножко. Но это же как-никак домашняя вечеринка. — Иван оглядел его с ног до головы с дружеским, почти собственническим видом: бывалый рыцарь отправляет своего оруженосца на турнир в Высшее Общество.