— Кушай.

— Я не хочу, — отмахнулся Сергей. У него, правда, никакого аппетита не было. Миша настоял и, чтобы не спорить, Сергей ковырнул ложкой в котелке. И только глотнув, почувствовал, как он проголодался. Но пару съеденных ложек успокоили желудок, и стало немного мутить. Сергей выдавил три таблетки и запил их компотом из кураги.

— Тебе ж сказали по одной, — погрозил пальцем Миша. Он собрал ложки и, бросив их в пустой котелок, сказал: — Компот я оставляю, захочешь — попьёшь.

— Ты иди Миша, я посплю, — сказал Сергей и прикрыл глаза.

* * *

Вывозили их только через полторы недели. Доктор предлагал уезжать вместе с раненными солдатами, но Сергей упросил его отпустить с Мишей и Женей. Ему совсем не улыбалось ехать с чужими людьми неизвестно куда и зачем. Миша и Женя были спасительным мостиком с внешним миром, о котором Сергей не помнил ничего, несмотря на то, что все бытовые привычки у него сохранились.

— Ты не беспокойся, — успокаивал его доктор, — со временем память должна вернуться. Ты, главное, не напрягайся и по приезду покажись доктору. Понял?

Сергей кивнул головой и вместе с Мишей и Женей отправились на борт Ил 76-го. Только успели забраться на первую палубу, как десяток БТРов подвезли ещё улетающих.

— Мужики, вы кто? — спросил Женя.

— Сто семьдесят третий отряд, — ответил дядька с волосатой грудью и перевязанной головой, придавливая плечом Женю и улыбаясь: — Домой?

— Домой, — ответил за всех Миша.

— А ты чего хмурый? — спросил у Сергея разговорчивый дядька.

— Ему тоже, как и тебе, по ушам дали, — хмыкнул Женя.

— До свадьбы заживёт, — мудро ответил дядька, и попросил: — Вы меня до Москвы не будите, отосплюсь за все годы.

Долго стояли с открытой грузовой кабиной. Тройка «шмелей» покружила вокруг аэродрома, высматривая «духов» по кяризам и «зелёнке». Потом взлетели два «грача» [32]сопровождения, подняли грузовую рампу и, после короткого разбега, самолёт тяжело взлетел.

Москва ошарашила непривычной вольностью, как будто попали в другую страну. Попрощались на Казанском вокзале: Миша и Сергей ехали в Барнаул, а Женя в Киев, на родину. Выпили, по обнимались, и Женя ушёл, помахав на прощанье рукой.

О том, что Миша едет с ним, Сергей узнал только в Москве. Миша, за суматохой отъезда, забыл, что Сергей ничего не помнит. Пришлось ему рассказать, что у Миши сестра Люда в Барнауле, и что дружба у них с Сергеем возникла как раз с этого повода. Миша у сестры не был ни разу и часто просил Сергея рассказать о городе. Сестра работала на меланжевом комбинате, а её муж, Гена, водителем.

Сели в поезд до Новосибирска и все три дня Миша рассказывал Сергею о его жизни то, что едва знал сам. Оказалось, что у Сергея есть дом в Барнауле, родители умерли, а сам он, до службы в армии, работал на станкостроительном заводе. У Сергея было ощущение, что он узнает чужую жизнь, так как то, что рассказывал Миша, с собой никак связать не мог. Он благодарил бога, что с ним едет Миша, так как самому ему пришлось бы туго. Подумав немного, Сергей решил, что в таком положении вещей есть определённый плюс — он может начать жизнь сначала.

Из Новосибирска в Барнаул ехали электричками с пересадкой в Черепаново. Барнаул, несмотря на то, что он в нем жил, для Сергея был чужим, и он с интересом разглядывал старые, раскрашенные, каменные дома, которые приятно радовали глаза. От вокзала они сели на автобус и долго тряслись до посёлка Власиха, где жила сестра Миши.

После первых объятий и радостных слов им сразу же приготовили баню, где они попарились, а тут уже и вечер, и стол, и соседи подошли. Гена Сёминов, муж Люды, поднял рюмку:

— Давайте выпьем за ребят, досталось им в армии. Миша и Серёжа, за вас!

Пару дней гуляли, а на третий Гена на «Волге» всё-таки отвёз Серёжу на родное подворье. Деревянный дом, пятистенок, покрашенный зелёной краской, с остеклённой верандой и шиферной крышей был также одинок, как и Сергей, и наводил в его душе не радость, а тоску. Они поковырялись с Мишей, поправляя забор, выпили в доме захваченную с собой бутылку, а на вечер, подобранные Геной, возвратились к Мишиной сестре.

По истечению недели Мишу посадили на поезд и отправили домой, на Украину в Канев, а Сергею пришлось обосноваться в своём доме. На станкостроительном заводе его приняли в родную службу по обслуживанию станков с ЧПУ [33], благо, навыки работы с электроникой у него не пропали, а вот людей он никого не помнил.

Его жалели, пытались помочь, чем могли, но такое отношение больше обижало, больно напоминая ему о его травме. Наступила зима с морозами и глубоким снегом. По старенькому телевизору передавали об окончательном выводе советских войск, и Сергей с болью всматривался в мелькающие кадры, пытаясь увидеть знакомые лица.

Женя писал из Киева гневные письма, настойчиво приглашая его к себе, так как у него к Сергею есть «дело». В один из весенних выходных дней Сергей, сидя в своём доме, так и остающимся ему чужим, подумал, что его с этим городом ничего не связывает, и отнёс в местную газету объявление о продаже дома. Покупатели нашлись, Сергей продал дом, сел на поезд и укатил в Киев.

* * *

Женя Сковорода принял его, как родного брата. Жил он на Золотоворотской улице 15, в угловой квартире на втором этаже, выходящей на Золотые ворота. Одну комнату занимала его старшая сестра, Нина, а вторую Женя разделил с Сергеем. Вечером, за рюмкой водки, Женя, оседлав свой конёк, делился своими коммерческими планами. Сергей слушал его, улыбался, ничего не понимая, и поддакивал.

Когда Женя посетовал на недостаток средств для раскрутки, Сергей тут же вытащил из кармана деньги за дом и положил на стол. Женя, выпучив глаза и перебирая купюры, только и смог выдавить из себя: «Ну, ты…! Ну, ты…!», — а потом долго обнимался и пьяно плакал, уверяя, что деньги не пропадут и отныне они компаньоны навек. Сергей улыбался, радуясь тому, что эти деньги, которых ему было совсем не жаль, помогут Жене, а может быть и ему, в новой, так быстро изменяющейся жизни.

Потом понеслись будни, наполненные поездками: то в Москву, то в Польщу, непременные баулы то с вещами, то с электроникой, то из шмотками или ещё каким-либо «дефицитом» учуянным Женей. Иногда приходилось поработать кулаками, прикрывая друг другу спины. В определённых кругах их зауважали и старались к ним не лезть, называя их не иначе, как «бешеные».

Как-то, в Кракове, продавая товары на стадионе, Женя подошёл к Сергею и заговорщицки улыбаясь, спросил:

— Я всё время думаю, как это так — товары у нас одинаковые, а паненки почему-то всё покупают у тебя, а не у меня.

— Потому что я красивый, — скромно сказал Сергей.

— Не-е-т, — возразил Женя, — тебе ворон их завораживает, который за тобой наблюдает.

Он кивнул на ворона, сидящего на металлическом заборе.

— Может он мне невесту ищет, — поднял нос Сергей.

— А может стырить что хочет? — предположил Женя. Если бы он мог читать мысли ворона, то понял бы, как они оба близки от истины.

Собираясь породниться с Сергеем совсем, Женя попытался свести его с сестрой, но пару свиданий закончились ничем: Нина поводила будущего жениха по своим злачным местам и выдала Жене диагноз: «Не мой размер», — на что Женя ответил вздохом, и оставил свои матримониальные намерения.

— Она не для тебя, — сообщил он Сергею, который был с ним совершенно согласен.

Деньги Женя делил на три части: себе, Сергею и, самую большую кучку, «на развитие». Фактически деньги были в двух кучках, так как полагающуюся ему сумму Сергей не брал, а отдавал Жене, который распределял средства на еду, одежду, покупаемую, как братьям-близнецам, и редкие случаи отдыха, называемые «оттянуться». Тогда Женя денег не жалел, закатывая пир в ресторане, приглашал девочек, которых, впрочем, домой не водили. «Дом — это святое», — говорил Женя и, даже, сестре не позволял приводить ухажёров.