Была середина дня. Флорелла, размечтавшись о чём-то своём, усиленно работала крыльями и поднялась прямо к облакам, погружаясь в их туманную сущность, которая ей не мешала, а, наоборот, распаляла её воображение, рисуя в её мозгу мексиканский сериал, главной героиней которого была она сама. Дело в том, что глея тоже любила, а её избранник, Бартик, был неизвестно где. Может оно и к лучшему, иначе Флорелла, в сентиментальном настроении, задушила бы его в своих объятиях.

Глеев трудно сбить с курса, но профессор, глядя на пируэты Флореллы, боялся, что сказал ей лишнее и чувствительная душа глеи может заглушить природные инстинкты. Но выныривая из облака, он убеждался в обратном, рассматривая раскинувшуюся внизу территорию. Вскоре, между небольшими зелёными складками, показалось огромное озеро, отражающее и облака, и голубое небо. Флорелла взяла курс на единственный остров, зелёным изумрудом выделявшийся среди синевы воды.

Они опустились на берегу, возле песчаного пляжа, на жёлтой поверхности которого не отпечаталось ни единого следа. Дальше, в глубине острова, находилось невысокое здание с единственной башенкой, ограждённое со всех сторон каменным забором, покрытым мхом и зеленью, которые скрывали серый, истинный цвет.

— Дальше я сам, — сказал Бартазар Блут, останавливая Флореллу, и та чуть не захлебнулась от огорчения: «кино не будет». Проследив Бартазара до дверей, которые закрылись за ним, Флорелла, плюнув на приличия, понеслась к башне, и, прижавшись к стене, вытянула шею, прислушиваясь к голосам.

— Здравствуй, Фатенот, — сказал Бартазар Блут, вглядываясь в медное зеркало, которое отражало лицо женщины, сидящей к нему спиной. Перед ней стоял старинный ручной ткацкий станок, на котором она, не глядя, перебирала разноцветные нитки, странные сами по себе: цвет их менялся по длине то вспыхивая красным, то погружаясь в зелень, а то и вовсе обесцвечиваясь.

— Здравствуй Барти, — грудным голосом ответила женщина, не поворачивая головы и не прерывая своего занятия. Только бросила мимолётный взгляд в зеркало, приподняв голову от холста. Бартазар прикрыл глаза и продекламировал:

— Всё также ткёшь судьбу чужую, забыв на время о своей.

Всё также я тобой любуюсь, счёт потеряв ночей и дней.

Сказать мне «да», в том нет труда, а ты мне бросишь…

… никогда, — прервала его Фатенот, смеясь в зеркало. — Ты всё также говоришь стихами?

— Ты мне не оставила ничего другого, — печально сказал Бартазар, вглядываясь в странное лицо Фатенот: правая его сторона улыбалась, а левая была печальна. Флорелла громко хлюпнула носом под башней, заливаясь слезами, и Бартазар подозрительно выглянул в окно.

— Ты же знаешь, Барти, после того, как я рассталась с Харомом, я сама наложила на себя заклятие, — мягко сказала Фатенот. — Он меня любил, а я была глупой и самонадеянной и оттолкнула его, несмотря свою любовь к нему. Он исчез, и то, что совершилось, нельзя изменить — я сама соткала себе судьбу.

— А что же делать с моей судьбой? — спросил Бартазар, снова подозрительно выглядывая на окно. Фатенот улыбнулась и, вытянув из пучка какую-то ниточку, натянула её: — Хочешь, я её порву?

Бартазар схватился руками за голову и с искажённым лицом крикнул:

— Перестань! Ты же знаешь, как я это не люблю.

— Хорошо, — помолчав некоторое время, сказала Фатенот, — я изменю твою судьбу.

— Не нужно, — выкрикнул Бартазар, — моя судьба это ты.

Но было поздно: Фатенот вытянула из пучка ниточку и сплела её с натянутой. С улыбкой посмотрела в зеркало, вглядываясь в лицо Бартазара.

— Что ты сделала… что ты… — повторял Бартазар, пятясь от неё.

— Ты меня любишь? — мягко спросила она его.

— Да, — воскликнул он, погружаясь в себя, — …нет… не люблю… что ты сделала…

Бартазар выбежал в дверь, а Фатенот глубоко вздохнула. Она рассмотрела ниточку, которую только что соединила с Бартазаром, и в голове прозвучало имя: Элайни. «Красивое имя», — подумала Фатенот, размышляя о том времени, когда снова сможет увидит в зеркале своего любимого и откроет ему своё лицо.

Во дворе, прислонившись к стене, ревела, не таясь Флорелла, и на возглас Бартазара: «Полетели», — бросилась к нему, расправляя крылья и подставляя свою спину.

* * *

Прилетевшие в лагерь глеев Элайни и Сергей застали Флорика и остальных глеев, только Флореллы там не было. Расспросы Флорика ничего не дали, он был рад возвращению сына, и эта радость притупила беспокойство за Флореллу. Решили заночевать, а утром, со свежими мозгами, подумать, что делать. Глеи, особенно самки, отнеслись к Элайни и Сергею враждебно, считая их источником угрозы их племени. Только влияния Флорика помогло погасить пламя, но горящие взгляды, бросаемые глеями, как уголь под пеплом, ждали случая, чтобы вспыхнуть вновь.

Элайни прижалась к Сергею и заснула, а он долго пытался, но тревожное настроение создавало в голове сумбурные картинки, превращая его сон в полудрёму. Ему казалось, что кто-то хватает Элайни и уносит с собой, но тёплое тело под боком, говорило об обратном, и он снова засыпал, и гнался за кем-то на Флорике, торопил и кричал, просыпался в поту, и, чувствуя рядом Элайни, снова засыпал. Уже поднялось солнце, когда он окончательно проснулся. Прижавшаяся к нему Элайни согревала его бок, и он осторожно повернулся, чтобы её не будить.

Большие глаза Фло, уставившиеся на него, были для него совсем не ожидаемым сюрпризом. Вероятно, тот притиснулся к нему, когда Элайни ушла. «Проснулась и решила умыться», — подумал Сергей и поднялся, собираясь сделать то же самое. Он обошёл их излюбленные места, умылся на берегу, но Элайни нигде не было. «Вероятно, разошлись», — решил Сергей, возвращаясь в лагерь. Но в лагере глеев Элайни тоже не было, и Сергей забеспокоился. Глеи, по своей привычке, ещё спали и Сергей принялся тормошить Флорика, но тот никак не реагировал, думая, что это Фло. Рассердившись, Сергей крикнул:

— Флорик, Фло пропал.

Вскочившая Панция грозно взглянула на Сергея, но, увидев лежащего Фло, взяла его зубами за шкирки и перенесла к себе. Флорик, нюхнув воздух, учуял чадо, уложил свою голову на лапы и снова уснул. Сергей от расстройства ругнулся. «Куда же она девалась?» — не понимал он, и тут увидел Флореллу, лежащую рядом с Флориком. «Так она вернулась, а я не заметил, — подумал Сергей, — вероятно, Элайни с ней беседовала и что-то решила сделать, о чем ему не сообщила», — домыслил он, дожидаясь, когда проснуться глеи. Прибытие в лагерь Флореллы его успокоило и он, опершись спиной на ствол дерева, опять задремал.

Разбудил его Фло. Он лизнул ему лицо и Сергей, улыбнувшись ему и погладив, поднялся на ноги, оглядываясь вокруг. Флорик уже встал и о чем-то говорил с Флореллой.

— Привет, — махнул рукой Сергей. — А где Элайни?

Флорик в недоумении посмотрел на него, потом сказал:

— Я не знаю. Я видел её, когда вы ложились спать.

Сергей застыл, потом уставился на Флореллу: — Ты видела Элайни?

— Я прилетела ночью и сразу легла спать, — растерянно сказала Флорелла.

Сергей метался мыслями и вдруг одна, несуразная, вырвалась наружу, сверля голову: — Её украл Бартазар Блут.

— Он не мог этого сделать, — решительно сказала Флорелла и захлёбываясь, и изредка пуская слезу, изложила свою версию жизни Бартазара Блута. Сергей слушал внимательно, но Флорелле, почему-то, не поверил. У него была спасительная мысль о Хамми, но того не было, и временно он был исключён из списка похитителей.

— Знаешь, что, Флорик, — решил Сергей, — давай слетаем к этой Фатенот и расспросим её.

Флорик согласился, и, забрав Сергея, вместе с Флореллой и её другом Бартиком поднялись в воздух, направляясь к странной женщине Фатенот, которую так любит Бартазар, что украл Элайни. Именно об этом рассуждал Сергей перебирая в уме слезливый рассказ Флореллы.

* * *

Хамми совсем не икалось, когда его вспоминали в это прекрасное утро. Ещё ночью он, раскинув свои симпоты, нащупал в лагере глеев Элайни и Сергея и оставил их там заниматься своими делами, а сам, по кошачьей привычке, свернулся в клубок и неумело пытался спать, что у него никогда не могло получиться, о чем он и помечтал всю ночь.