Уместно заметить, что, «выйдя на тропу войны» с Англией, Павел I отнюдь не стал неким англофобом и даже мысли не имел изгонять англичан из своего окружения. Он намеревался бороться не с англичанами, а с английской политикой и к знакомым англичанам сохранял личное расположение. Одним из них был придворный врач Джеймс Гриве, с которым Император имел шутливый разговор в последний день своей жизни. Он спросил у Гриве; «Мой дорогой, Вас не мучает совесть, что Вы лечите врага своих соотечественников?» На это врач ответил, «что каждый человек моей профессии не имеет никакой другой цели, кроме лучшего выполнения долга человечности». Павлу Петровичу ответ понравился, и он заключил: «Я не сомневаюсь в этом, и не сомневался никогда».

С Беннигсеном же была история совсем другого рода. Он давал клятву личной преданности и о «долге человечности» даже и не помышлял. Оставляя в стороне нюансы биографии Беннигсена, отметим главное: Беннигсен был ганноверцем, т. е. фактически являлся подданным Британии, так как Ганновер с начала XVIII века, с воцарения Короля Георга I (1714–1727), являлся родовым владением британских монархов. Да и сама правящая династия в Англии весь XVIII век и часть XIX века носила название «Ганноверской». Конечно, само по себе ганноверское происхождение не есть прямое доказательство участия в антироссийских инспирациях Аондона, но это обстоятельство нельзя оставлять без внимания. Беннигсен прослужил в России почти полвека и сделал здесь блестящую карьеру. Он, единственный из числа главных участников Цареубийства, неизменно относился к числу «любимцев» Александра I ив 1813 году получил графский титул. После же выхода в отставку генерал и граф, так и не научившийся сносно изъясняться по-русски, уехал в Ганновер, где и умер.

Но независимо от того, кто составлял рескрипт от 12 марта 1801 года, кто водил рукой «полуобморочного» Императора, не подлежат сомнению два обстоятельства. Во-первых, его подписал Александр I, а значит, это соответствовало его видам. И, во-вторых, произошла резкая переориентация внешней политики России, что стало сразу очевидным для Наполеона, как-только до него дошла весть об убийстве Императора Павла I. Начались переговоры между Россией и Англией, которые уже через три месяца, 17 июня 1801 года, привели к заключению англо-русской морской конвенции.

Руками кучки русских придворных прохвостов Англия добилась для себя таких преимуществ, которых не принесла бы никакая военная кампания…

Россия в XVIII веке имела печальный опыт монархических переворотов. В 1741 году группой гвардейских офицеров был свергнут с Престола внучатый племянник Императрицы (1730–1740) Анны Иоанновны Император Иоанн Антонович (1740–1764), которого Императором, согласно правовой норме, введённой Петром I, определила в своём завещании Анна Иоанновна.

В 1762 году, опять с помощью гвардейцев, был свергнут и вскоре убит внук Петра I Император Пётр III, которого своим преемником назначила Императрица Елизавета Петровна.

В XIX век Россия вступила под сенью страшного злодеяния: в ночь с 11 на 12 марта 1801 года был убит Император Павел I.

Между тремя указанными актами существует известная схожесть. Во-первых, во всех случаях — движущей силой переворота выступали офицеры гвардейских полков. Во-вторых, фигуры обреченных правителей вначале какое-то время шельмовались в салонах, в кругах столичной аристократии, где и создавалось требуемое «общественное мнение». И, в-третьих, имена свергнутых и убиенных или предавались забвению, как это было в случае с Иоанном Антоновичем, или поношению. Причём салонная молва, в значительной части своей лживая, была принята на веру многими историками и стала неким «краеугольным камнем» исторических повествований. Злодеяния объяснялись «неизбежными» и «объективными» обстоятельствами, деяниями, совершенными «во имя России».

В указанном ряду переворотов история с Павлом I стоит всё-таки обособленно; слишком многое её отделяет от предыдущих случаев. Ни Иоанн, ни Петр III не являлись детьми Императора. Павел же Петрович и по отцу, и по матери выступал прямым наследником Короны Российской Империи. Важно и другое: Павлу I впервые в имперской истории присягали на верность не только должностные гражданские и военные лица, но и вся масса населения, которая обычно именуется «народом».

Самое же главное и принципиальное отличие: в 1801 году представители дворянских фамилий свергали и убивали не только Императора, но и Помазанника Божия. Ни Петр III, ни уж тем более Иоанн Антонович не были коронованы; им не были ниспосланы дары Духа Святого через таинство Миропомазания. Павел же Петрович был не только по родовому отличию правителем законным, но и — Царём Миропомазанным. Его убийство — это уже не какая-то «политика» или пресловутые «исторические обстоятельства»; это — святотатство, это — богоотступничество в самой явной форме.

В этой связи невольно приходит на память известный библейский сюжет о гибели израильского Царя Саула и о реакции на это известие Царя Давида. Хотя Саул оступался и отступил от Божией Воли, но он был правителем Богоизбранным, и не дело смертных было карать его. Некий отрок принес Давиду весть о разгроме израильтян филистимлянами при горе Гелвуй и сообщил, что он лично, по просьбе Саула, убил его, чтобы тот не попал в руки врагов. Тогда, как сказано во Второй книге Царств, «схватил Давид одежды свои, и разорвал их, также и все люди, бывшие с ним. И рыдали и плакали, и молились до вечера о Сауле, и о сыне его Ионафане, и о народе Господнем, и о доме Израилевом, что пали они от меча». Отрок-вестовой по приказу Давида был казнен, а перед его казнью Давид воскликнул: «Как не побоялся ты убить помазанника Господня?»[120]

В Петербурге в марте 1801 года во дворцах столичной знати никто не рвал одежд, не посыпал голову пеплом и не молил Всевышнего о прощении. Многие ликовали и праздновали, некоторые грустили, но в целом преобладало праздничное настроение. Так бывало в Риме цезарей, когда свергали и убивали очередного «богоподобного» тирана. Но то был древний языческий Рим, а Петербург являлся столицей Христианской Империи, и тем не менее высшие круги обуяло ликование при известии об убийстве Богопомазанника! Все говорили только о смерти «тирана» и грехи не замаливали; да и не ощущали греховности ни участники злодеяния, ни их потомки. Определение «духовная деградация» — самое уместное для обозначения падения нравственного облика русской аристократии.

Уместно ещё раз особо подчеркнуть один принципиальный момент: семя заговора зародилось и вызревало исключительно в элитарной среде русского общества, испытывавшего постоянное беспокойство за свое статусное положение, за личное благополучие. Кары и опалы настигали главным образом представителей аристократии и верхи чиновничества. За четыре года правления Павла I около 400 человек ощутило на себе крутой нрав Императора: отрешено было от должностей, лишено высших званий, подвергнуто краткосрочному аресту, выслано из столицы. Люди, не принадлежавшие к этому узкому кругу, в массе своей не испытывали беспокойства и не дрожали от страха при имени Самодержца. Даже в частях гвардии антипавловские настроения были распространены только в среде высшего командного состава. Очень точно это расслоение симпатий отразил в своих «Записках» князь Адам Чарторыйский.

«Гневные выходки и строгости Императора Павла, — писал Чарторыйский, — обыкновенно обрушивались на сановников и высших чинов военного сословия. Чем выше было служебное положение лица, тем более подвергалось оно опасности вызвать гнев Государя; солдаты же редко бывали в ответе. Напротив, положение их было гораздо лучше, и нижние чины после вахтпарадов и смотров получали удвоенную пищу, порцию водки и денежные награды. Особенно в гвардии, среди которой было немало женатых, солдаты жили в известном довольстве и в большинстве были преданы Императору».