Простая и восторженная девушка, полная сентиментальных чувств и возвышенных устремлений, создала себе кумира, не желая замечать ничего, что хоть как-то могло поколебать это фанатическое чувство. Её крестный отец, знавший свою супругу достаточно хорошо, старался предупредить заблуждения юности, призывал смотреть на мир без розовых шор на глазах. Однажды он прямо сказал княгине Дашковой: «Помните, что благоразумнее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон». Приведя эту сентенцию, Дашкова заметила, что она «знает источник», откуда она исходила, и этим ограничилась. Л ведь Пётр Фёдорович был совершенно прав. Княгине и на старости лет никак не хотелось признать, что она фактически оказалась тем самым «лимоном», которым Екатерина II пользовалась по мере надобности и по своему усмотрению.
Дашкова имела стойкое чувство неприятия и Петра Фёдоровича, и всей его компании, украшением которой была её старшая сестра Елизавета Воронцова. Её влекло к Екатерине, которую она воспринимала в качестве своей задушевной подруги, не зная и не понимая, что та была не способна на «задушевность». Молодая и романтическая княгиня Дашкова была нужна ей, чтобы распространять в высшем свете угодные ей, Екатерине, настроения. И Дашкова их распространяла, неизменна восхищаясь «умом и тонким вкусом» своей старшей конфидентки. Первое горькое разочарование случилось уже после переворота 28 июня 1762 года, когда Екатерина захватила Трон.
На следующий день в Императорском Дворце Дашкова явилась свидетелем отвратительной сцены, которую на первых порах ей трудно было объяснить. Отправляясь в очередной раз теперь уже к Государыне Екатерине, она в одной из ближних комнат «увидела Григория Орлова, лежащего на канапе и вскрывавшего толстые пакеты», присланные на имя Монарха. Екатерина Романовна немедленно спросила: «Что он делает?» и получила спокойный ответ: «Императрица повелела мне отрыть их». Это было шокирующее зрелище. Вскоре Дашкова узнала, что у Екатерины давно уже была любовная связь с Григорием Орловым, связь, о которой «её лучшая подруга» ничего не подозревала.
Не знала юная Дашкова, что Екатерина уже давно «крутит амуры» с Григорием Григорьевичем Орловым (1734–1783), плохо образованным и воспитанным сыном Новгородского губернатора, отличавшимся чрезвычайной нахрапистостью и бесцеремонностью. Несколько лет несведущая Дашкова и не подозревала, что её «богиня» Екатерина, такая умная и деликатная, которая так благопристойно вела себя на людях, а в храме вообще являла образец настоящей русской богомолки, что называется, не остыв ещё от исповеди и причастия, стремглав неслась в свои покои и падала в объятия почти вечно полупьяного Григория Орлова. Да, действительно, тут была «бездна вкуса» и «такта», которые так импонировали княжне Дашковой, Род дворян Орловых не был титулованным и не принадлежал к числу богатых. При Императрице Анне Иоанновне генерал-майор Григорий Иванович Орлов был назначен Новгородским губернатором. Женат он был на Лукерье Ивановне Зиновьевой, от брака с которой имел шестерых сыновей: Ивана, Григория, Алексея, Фёдора, Михаила и Владимира. Кроме Михаила, умершего в малолетстве, все остальные служили в гвардии и были в числе активных участников переворота 1762 года. Это стало для них «золотым» выигрышным билетом. Орловы по воле Екатерины 11 сделались магнатами, получили графские титулы и заняли ведущие посты в системе государственного управления.
Екатерина настолько увлеклась Григорием Орловым, что первое время после воцарения была готова выйти за него замуж. Весть о том как громом поразила весь придворный мир и вызвала столь бурную протестую реакцию, что Екатерина отступила. Став Императрицей, Екатерина интимную связь эту особо уже и не скрывала. Раньше же надо было таиться.
Ещё 11 апреля 1762 года она родила от Григория Орлова сына Алексея Григорьевича, получившего «по высочайшему повелению» фамилию Бобринский (1762–1813). Вся эта история похожа на детективный роман. Екатерина умело скрывала свою беременность до самого конца; несколько недель, ссылаясь на болезнь, не выходила из своих покоев. Счастье и спасение её состояло в том, что Пётр Фёдорович нисколько не интересовался здоровьем Екатерины и её не навещал.
Когда же настало время рожать, преданный Екатерине гардеробмейстер В. Г. Шкурин поджёг свой петербургский дом, Пётр III, который всегда выезжал на тушение пожаров, не остался в стороне и на этот раз. И пока Император тушил пожар, Императрица родила в Зимнем Дворце младенца, которого немедленно унесли и скрыли. Когда вернулся Император, то ему доложили, что в покоях Императрицы происходит какая-то непонятная суета. Пётр III немедленно туда направился, но Екатерина нашла в себе силы через час после родов встретить супруга уже одетой и с невинным выражением лица.
Когда к власти пришёл Павел, то он признал родство с Алексеем Бобринским, и в 1796 году пожаловал графский титул своему незаконнорожденному сводному брату. Алексей Бобринский стал родоначальником известного позже графского рода.
Существует предположение, что Императрица, помимо связи с Григорием Орловым, имела интимные отношения и с его младшим братом Алексеем (1735–1807), главнокомандующим с 1770 года флотом и после победы над турецким флотом при Чесме получившим фамилию графа Орлова-Чесменского. От связи с Екатериной родился сын Александр Алексеевич (1763–1808), носивший фамилию Чесменский…
Малютка Павел Петрович был далек от всех придворно-политических пертурбаций. С детства он отличался замкнутостью и пугливостью. Он многого боялся: уличного шума, боя баранов, сильного ветра, грома и старших. От них он всегда ждал наказания и с малолетства усвоил, что он всегда и во всем виноват. В 1758 году к Павлу Петровичу был приставлен в качестве воспитателя, а затем Церемониймейстера Фёдор Дмитриевич Бехтеев (умер в 1761 году). В 1760 году Императрица Елизавета назначила наставником и Обергофмейстером двора Великого князя Никиту Петровича Панина (1718–1783), бывшего посланника в Копенгагене и Стокгольме, одного из самых образованных людей своего времени. Елизавета Петровна считала, что если Павел будет окружён с малолетства умными людьми, то много у них полезного наберётся.
В июне 1761 года Императрица Елизавета составила для Панина специальную инструкцию, где сформулировала воспитательные задачи. Собственно, основных задач или принципов было три. Во-первых, формировать в подопечном безусловное благочестие, так как «познание Бога» очищает душу, утверждает любовь и уважение к родителям, Отечеству и «всему роду человеческому». Во-вторых, воспитывать добронравие, снисходительное и добродетельное сердце. Это «истинный источник, из которого изливаются человеколюбие, милосердие, кротость, правосудие и прочие добродетели, обществу полезные». В-третьих, воспитывать любовь к России, к её истории, её прошлому, её жизненному укладу, к русскому народу. Панину вменялось в обязанность «истолковать» Павлу Петровичу, что «жребий его навеки соединён с жребием России, и что слава его и благополучие зависят единственно от благосостояния и знатности его Отечества».
Панин принялся за свое дело основательно и целеустремленно. Перво-наперво надо было ограничить безмерное влияние на Великого князя мамок и нянек, которые только баловали и нежили его, отчего тот сделался слишком пугливым и слезливым. Как только появлялся какой-то новый человек, так тут же слезы в три ручья и порой по несколько часов не могли успокоить. Панин начал твердо и методично формировать характер у мальчика, которому по праву первородства предстояло носить Корону Империи. Он приучал Павла к мысли о своей будущей исключительной роли; он учил мальчика уметь делать «как надо», не сообразуясь с собственными настроениями и хотениями.
Панин придерживался убеждения, что после Елизаветы на Престоле должен находиться именно Павел, роль же регентши при котором должна была перейти к Екатерине. В отличие от Петра Фёдоровича Екатерина умела «нравиться», была способна «завоевывать сердца», а это было так важно в России, где правителей или безмерно любили, или страстно ненавидели…