— Испийати? — предложил я, извлекая свою внушительную бутылку с янтарного цвета напитком.

— Выпьем, — вдруг ответила девушка на русском языке.

Акцент чувствовался, но слово она произнесла правильно.

— Я поняла, что ты русский. Не удивляйся! Я неплохо разумею по-русски.

— А как ты догадалась, что я русский? — Я постарался скрыть свое удивление.

Неужели так легко вычислить мою национальность? В моих казачьих кровях чего только не намешано!

— По трем вещам. По произношению, по скромному для военного времени поведению и по этому! — Она указала на казачью нашивку на моем плече. И рассмеялась.

«Вот дурак! — подумал я. — Как это не сообразил?»

Мои увлечения ролевыми играми и историческим фехтованием все-таки не прошли даром.

Рыцарское обращение с дамами крепко вошло в мою кровь, поэтому даже в такой экстремально-военной ситуации я старался оказать внимание девушке.

На войне это скорее излишняя глупость, могущая привести к тяжелым последствиям, если представительница слабого пола окажется врагом.

На спусковой крючок легко нажмут и тоненькие наманикюренные пальчики.

Но при взгляде на девушку мне не верилось, что она причинит мне какой-нибудь вред.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Рада, — отозвалась она и улыбнулась.

— А русский язык откуда знаешь?

— Учила. Он же на наш похож. Учила в школе и институте. А потом в Москву на курсы ездила. Понравилось мне у вас.

— Хорошо говоришь.

— Спасибо за комплимент.

— Это не комплимент, — улыбнулся я.

Хотелось произвести на девушку впечатление, поговорить с ней.

— А чего здесь осталась? — спросил я.

— А куда я пойду? — ответила вопросом на вопрос Рада. — Кругом стреляют. Другого жилья у меня нет, разве что к родственникам в Черногорию податься или в Словению. Так по нашим дорогам одинокой девушке опасно перемешаться. Да и не очень-то родственники лишнему рту обрадуются.

— А родители твои где?

— Родители? — Рада закусила губу. — Нет у меня родителей! Сгинули посреди этой войны. Как и мой брат. Одна я осталась. Совсем одна.

— Извини, — смутился я.

— Чего тут извиняться, — вздохнула девушка. — Война. Кругом война. И парня у меня тоже нет. Где-то на войне потерялся и тоже, может, сгинул. Почти год о нем ничего не слышала.

— Да, война — штука гадкая! — согласился я.

— Вам-то чем она не по нраву? — вырвалось у Рады, — Вы же наемники, от нее живете! Ее не будет, бедно жить будете! Затоскуете!

— Я не наемник, а доброволец, — мягко поправил я девушку.

Меня злило, когда нас называли наемниками. Выслушивать такое приходилось не впервой.

Но обижаться на девушку было глупо. Она потеряла на этой войне родных.

— Я врач по профессии, зарабатываю на жизнь тем, что лечу людей. И сюда приехал спасать раненых.

— Врач? — Рада чуточку растерялась, лицо ее просветлело. — А чего здесь делаешь? В этом доме?

— Я уже сказал, что моя задача — раненых спасать, — совершенно искренне ответил я, потому что считал это своим основным делом.

Руководить группой разведки меня назначили позже.

Приходилось совмещать обязанности врача и разведчика. Но о моей второй ипостаси Раде знать совершенно необязательно.

— А в дом как попал? — продолжала допытываться девушка.

— Случайно, оказывал помощь больной старушке и попал под обстрел. Забежал в дом, чтобы пересидеть, — соврал я.

— Если ты врач, то сможешь помочь моей больной соседке! Ей очень плохо. Она уже не встает, — торопливо заговорила Рада. — Хорошая соседка! Помочь надо!

— Что с ней?

Честно говоря, сейчас мне было не до медицинской практики.

— Вот ты диагноз и поставишь! — категорично заявила Рада.

Девушка была с характером. Спорить не имело смысла.

— Ладно, — согласился я, — пойдем!

С медицинской аптечкой я никогда не расставался, необходимый набор препаратов там был: антибиотики, обезболивающие, сердечные препараты, шприцы и ампулы, набор для неотложной помощи. Глядишь, что-то пригодится.

— Это двумя этажами ниже! — сказала Рада.

Я последовал за девушкой. Никогда бы не подумал, что будет так страшно ходить по обычной лестнице! Но война все искажает.

В этом доме даже в одном подъезде могут жить самые разные люди: сербы, хорваты и мусульмане. Вот уж действительно нынешняя Югославия в одном доме. В миниатюре. И угораздило же меня здесь оказаться!

Мне показалось, что девушка ничего не боится. Или умело скрывает свои чувства? Или просто длительная жизнь в доме на передовой приучила ее не обращать внимание на опасность?

Впрочем, по моему внешнему виду тоже трудно заметить переживания. Что-что, а скрывать свои эмоции я научился. Работа врача научила. Больной не должен видеть моих сомнений и переживаний.

Помнится, профессор Коноваленко с насмешливо-уважительным выражением лица говорил мне: «Ты, Алексей, врач от Бога! Как это тебе удается? Врачи лечат, лечат пациента, причем врачи с опытом и навыками, а вдруг появляешься ты, начинающий доктор, и у тебя все получается — больной быстро идет на поправку, восстанавливается и выздоравливает. А потом ты заявляешь, что сам толком не знаешь, как это получилось!»

Я действительно не всегда мог объяснить, почему безнадежные больные у меня вдруг выздоравливали. Одна бабушка, посмотрев на мои руки, сказала с улыбкой: «Руки короля — руки целителя!» И потом добавила, что я врач от Бога.

Вскоре после этого я пошел в церковь. И моя мама настояла, чтобы я окрестился. Мама говорила, что в раннем детстве меня окрестить не удалось, потому что мой отец был директором завода, а партийные органы строго следили, чтобы коммунисты, особенно находящиеся на руководящих должностях, не крестили детей. Иначе — серьезное партийное взыскание.

Но не зря говорят, что на войне атеистов нет. Я впервые попал в Сербию вскоре после окончания медицинского института. Несколько экстремальных ситуаций достаточно быстро убедили меня в правоте этой пословицы. Я много раз мог бы погибнуть, если бы не счастливая случайность. И я постепенно, путем непростым, рисковым пришел к тому, что Бог есть. Жаль, что не всем и не всегда успевает помочь, но мне пока что везло.

Но я и обязан воевать за нашего православного Бога. Ведь я по крови казак, а кто, как не казак, является настоящим православным воином. Даже запорожские казаки пошли за своими донскими братьями, когда решался вопрос, с кем пойти — с Россией или Польшей. И вопрос веры оказался главенствующим. Казачество связало свою жизнь с Россией.

Но не удалось им победить казачество. Оно выжило. Не зря говорил Троцкий, что казачество нужно уничтожать за способность к самоопределению. Ненавидел он его, потому что боялся. Но не умерли казаки. Стали восстанавливаться, возрождаться.

В 1990 году прошел первый казачий съезд, после которого возник Союз казаков России. Конечно, много было всякого.

И не всегда положительного. Ряд казаков или тех, кто к ним пристраивался, считали, что самое главное — это покрасоваться в форме, крепко выпить и песни поорать. Но большая часть старалась делать дело.

Казаки ехали добровольцами в Приднестровье, Осетию, Абхазию, на Балканы. В первую чеченскую войну славой покрыл себя казачий батальон имени Ермолова. Я не мог остаться в стороне. И вот потому-то я здесь. Врач-казак, который борется за спасение дружественного сербского народа. Мой прадед получил два Георгиевских креста, участвуя в Русско-турецкой войне, спасая наших сербских братьев. Один из моих казачьих дедов отличился в Первую мировую войну во время лихого Карского прорыва, когда наши казаки спасли армянский народ от уничтожения турецкими отрядами. Турки резали всех подряд, не щадя женщин, детей и стариков. Армяне хорошо это помнят, — помнят как резню, так и тех, кто их спас. Вот только Карс напрасно отдали туркам. Не их это земля. Зря, что ли, за нее столько крови пролито?

Я часто думаю о событиях, происходящих на Балканах. С чем их можно сравнить? Страшнее, чем Вторая мировая, ничего не приходит в голову. Масштаб и накал совсем не те, но все же… Как только наши предки смогли ее перенести? Я готов склониться перед нашими предшественниками, которые шли на немецкие доты и танки с одной трехлинейкой в руках. А еще больше уважаю своего деда, который прошел через штрафбат, был ранен, выжил и не сломался.