"Наверное, Полиморфа права: это весело – пугать живых", – подумала я и, на прощание разразившись громовым хохотом, вернулась в школу, предварительно превратившись в себя – девочку-подростка с длинной косой, в новенькой школьной форме с белым воротничком, – типичную отличницу.

V

В тот день я больше не успела никого напугать. Меня отвлекли другие дела. У нас было много уроков, а кроме того, в нашем классе появилась новенькая.

Новенькая… Я сразу даже и не запомнила, какая она. Какая-то неприметная, рыжая… Как рыжая может быть неприметной? Да запросто. У нас все цвета блекнут. Небо над городом всё время серое; серые стены, серый асфальт… Впрочем, новенькая была, наверное, всё же не ярко-рыжая, а скорее каштановая с рыжиной, насколько я могла судить при нашем тусклом освещении. Но, когда она стояла у окна, в её волосах вспыхивали и гасли оранжевые искры, каждая – как маленькое солнце…

Я сразу поняла, что она живая. Со временем я научилась отличать живых от прочих: от них исходит тепло, – едва уловимое, но заметное. Мои руки всё время были холодными, как лёд; мёртвые всегда холодны. Хотя на улице был декабрь, я ходила в одной школьной форме и не мёрзла. Точно так же одевалась и Ритка. Духам тоже не нужно тепло; если вы говорите с таким, то почувствуете лёгкий ветерок, – как будто в соседней комнате открыли окошко…

А она была в красном пальто. Яркое пятно казалось неуместным на фоне бледных школьных стен. Оно выделялось, бросалось в глаза… На ней не было коричневой формы. Это казалось немыслимым в нашей школе; здесь все были одеты одинаково. Вместо формы под её пальто обнаружилось платье, – новое, модное… Я ни разу не видела платьев такого покроя.

Необычный наряд новенькой удивил меня, но моя реакция была стандартной. Я задала ей тот самый вопрос, который задавала всем прибывшим на протяжении долгих лет. Помню, я подошла и спросила:

– Как тебя зовут?..

– Иренка, – сказала она.

Иренка… Почему не Ира?.. Она из другой страны? Откуда? И почему говорит по-русски, как будто этот язык для неё родной?..

Я и раньше догадывалась, что общаемся мы не словами, а как-то иначе. Но теперь моя догадка подтвердилась; кто-нибудь из взрослых, наверное, сказал бы, что мы общаемся телепатически, – я же просто решила, что на "том свете" все языки станут для нас понятными, ведь говорят же: мёртвые знают всё…

Тогда на каком языке она говорит?..

Раньше мне было всё равно, кто откуда попал в наш мир. Я давно перестала спрашивать об этом и живых, и мёртвых. А теперь почему-то заинтересовалась…

…Иренка стала приходить в школу почти каждый день. У нас это редкость: обычно живым школа снится лишь иногда; только духи и мёртвые могут застрять здесь надолго. Я не знала, почему она приходит так часто. Мне очень хотелось верить, что она навещает наш мир из-за меня, хоть я и подозревала, что на самом деле это не так. Мы подружились, и я пересела к ней за парту. Ритка осталась одна; наверное, она ревновала и злилась, но старалась сохранить лицо и ничем не выдавала своих чувств. Мне было всё равно: какая разница, что чувствует безымянный дух, которые только притворяется моей бывшей подругой?.. К тому же разве она сама не поступила со мной точно так же – давным-давно, когда я ещё была жива?..

VI

Иренка говорит, что это плохо – пугать живых. На уроках мы с ней сидим рядом; я рассказываю ей о Полиморфе и других сновиденных духах. Времени у нас предостаточно: теперь я совсем не слушаю учителя, когда тот бубнит у доски. Иренка почти всегда осознана: она знает, что всё вокруг – сон, и учиться здесь на самом деле не нужно. Иногда я помогаю ей осознать себя во сне, если она об этом забывает; случается, что и она помогает осознаться мне, напоминая, что я уже мертва.

На переменах мы с ней уходим всё дальше от школы; она показала мне улицы, на которых всё время светло и солнечно. Небо над школой по-прежнему серое, а там всё иначе; нам не разрешают ходить туда, но странная сила, которой обладают наши учителя, действует на меня всё меньше. Теперь я могу не поддаваться их мороку и оставаться осознанной в школе – до конца учебного дня. Я стала даже прогуливать занятия, о чём раньше боялась и подумать…

В первый раз это случилось так. На большой перемене мы с Иренкой вышли на улицу и заблудились. Школа осталась позади, у меня за спиной, а когда я обернулась, её уже там не было. Здесь такое случается часто; дома исчезают и появляются, всё постоянно меняется, и это никого не удивляет…

Вместо школы у меня за спиной возникло какое-то другое здание, но идти туда мне не хотелось. И я предложила Иренке зайти ко мне в гости: дорогу домой я знала хорошо и никогда не терялась по пути…

Мы прошли по узкому мостику над маленькой речушкой; миновали дорогу, по которой никто никогда не ездил; пересекли трамвайные рельсы, – искорёженные, ржавые. Потом мы поднялись по узенькой каменной лестнице с разбитыми ступенями, – и перед нами предстал мой дом – обычная девятиэтажка, такая же, как и все дома вокруг…

– Ты здесь живёшь?.. – не то вопросительно, не то утвердительно произнесла Иренка, когда я провела её в подъезд. Старая рассохшаяся дверь противно заскрипела, впуская нас внутрь; в подъезде стояла непроглядная тьма, хотя за окнами всё ещё был день…

Привыкнув к темноте, Иренка попыталась вызвать лифт, но я её остановила.

– Пойдём по лестнице.

– Почему?.. – удивилась она.

– В лифте мы обязательно застрянем. К тому же он приедет не туда. Его лучше оставить напоследок. Вот когда будем на седьмом или восьмом этаже, тогда и вызовем, а пока…

…Мы долго поднимались по серым пыльным ступеням. Перила были изломанные, старые; в некоторых местах их и вовсе не было. Потом путь нам преградил провал; нескольких ступенек не хватало, и мне пришлось перебираться через дыру по перилам. Иренка проделала этот акробатический трюк вслед за мной; провалы попадались всё чаще, а в конце концов дорогу нам преградила дыра метров в пять шириной: один лестничный пролёт полностью отсутствовал, и перила – тоже.

– Вот теперь пойдём в лифт, – сказала я.

…Двери лифта открылись быстро, как по заказу, – как будто он давно стоял здесь и дожидался, когда мы придём. На стене было множество кнопок: примерно сотня.

– Но в доме же девять этажей?! – удивилась Иренка. – Тогда для чего?..

Я усмехнулась.

– Это снаружи их девять. Внутри намного больше.

На самом верху я ни разу не была, да и есть ли он, этот "самый верх"?.. Здесь можно бродить бесконечно долго. Чем выше поднимаешься, тем квартиры роскошнее; пол в коридорах покрыт ковровыми дорожками, а стены – полированным деревом. Но верхняя часть стен отсутствует, и из коридора видно всё, что происходит внутри. Вход в эти квартиры свободный; пару раз я заходила туда, но ничего интересного не обнаружила. Там жили обычные семьи – то ли мёртвые, то ли духи; какая-то старуха готовила на плите еду, кто-то мирно беседовал на кухне…

Ниже находятся квартиры попроще. Их двери всё время заперты, но, если позвонить, вам откроют… здесь всегда и всем открывают. А вот что будет дальше, трудно сказать. Может быть, обругают и выгонят; может быть, спросят, кто вы и что вам нужно; может, примут за своего знакомого и встретят с распростёртыми объятиями… Самое трудное – попасть именно к себе, а не в чужую квартиру. Надо знать, как это делается, – а иначе можно проблуждать несколько часов; здесь всё постоянно меняется, как и на улице.

Я знаю, как попасть домой быстро: меня научила Полиморфа. Для этого надо удерживать в памяти место, куда хочешь добраться. Обычно по дороге домой я представляю нашу дверь, – и это помогает. Но в этот раз я отвлеклась; со мной была Иренка, и её мысли вносили диссонанс в картинку, созданную моим воображением.

Лифт несколько раз мигнул лампочкой и застрял. В нём стало темно, как в гробу.