Черт бы побрал эту домработницу, которая никак не может уняться со своим обедом!

Генри постоянно ездит и встречается с кем-то. Деньги он мне по прежнему не дает, хотя все, что потребую, покупает Хэлен. Недавно я попробовал продать кольцо, которое оставил этот Крис Харди. Собственно, сделать это я хотел, чтобы купить их новый альбом. Мне хотелось узнать, насколько он бездарен или, наоборот, талантлив. Я рассмотрел кольцо повнимательнее. Оно было то ли из серебра, то ли из белого золота с огромным камнем, буквально полыхавшим кроваво красными отсветами. В скупке я узнал, что это гранат. Его оценили высоко, но мне в последний момент расхотелось его продавать. Я порадовался, что Генри даже не вспомнил о кольце и о том инциденте с Chember Ardente. Я искал в словарях объяснения для такого странного названия, пришедшего мне тогда в голову, но нигде не упоминалось ни слова о «пылающей комнате». По каким-то совершенно непонятным мне причинам при воспоминании о ней у меня в голове возникал образ Торна, начальника тюрьмы.

Сегодня я был в магазине Барнса. Денег у меня едва хватило на одну книгу, он мне посочувствовал и угостил чашкой чая.

— Вы откуда родом, Стэнфорд? — спросил он меня с искреннем участием.

— Из Манчестера, — ответил я, и меня охватила невыносимая тоска. — Я исчез на четыре года, я пропал без вести, мои родители даже не знали, что со мной случилось, а я не мог ни написать, ни позвонить, ни вообще что-либо сделать в этой ситуации. Любое мое случайное необдуманное действие могло привести меня в тюрьму.

— Вам сколько лет? — продолжал свой допрос Барнс,

— Двадцать два.

— Хороший возраст, ну а учиться-то собираетесь? — он явно подозревал, что я слоняюсь все дни напролет без дела.

— Когда-нибудь, — неопределенно ответил я.

— Вы давно сюда приехали?

— Да нет, не очень, — уклончиво отозвался я.

— А работы у вас нет? — снова спросил он.

— Я живу с дядей, он довольно состоятельный человек, только очень скупой.

— Ну и охота вам подачками жить, приходите ко мне работать, — предложил он, — книги будете разбирать, за покупателями присматривать, если чего разгрузить поможете, много платить не буду, но зато читайте, сколько хотите.

Я невольно рассмеялся на его столь искреннюю заботу обо мне.

— Спасибо, я подумаю, господин Барнс.

Разве я мог рассказать ему, что я окончил самый престижный художественный колледж и поступил в университет. И все это я потерял в один день, дом, семью, любовь родителей, сестру, карьеру, образование, спокойную жизнь, лишь потому что доверился человеку, обаяние которого было столь велико, что не уступить его просьбам было невозможно. Я даже не подозревал, чем он был на самом деле. Его арестовали прямо на выставке, моего учителя…. я со всего размаха ударился лбом о фонарный столб. Чувствуя невыносимую боль, я издал нечленораздельный звук, нечто промежуточное между стоном и проклятием, и опустился на тротуар. Мне было жутко открыть глаза.

— Господи, вот придурок, — услышал я где-то сверху женский голос, — ну вставай, вставай, чего расселся. Глядеть надо, куда чешешь.

Я открыл один глаз, затем второй. Ко мне наклонялась девушка, даже, скорее всего, девочка-подросток, в джинсах и куртке на меху с маленькой бусинкой в носу. На вид ей было лет четырнадцать, не больше. Она постаралась поднять меня, обхватив под руку. Я сделал усилие и поднялся сам. Голова у меня снова закружилась.

— Ну, ты совсем плохой, — констатировала она совершенно беззлобно, вероятно, она испытывала ко мне искреннюю жалость.

— Там книга, подними ее, пожалуйста, — попросил я, и она, послушно наклонившись, отыскала на асфальте «Историю тринадцати скрипок».

— Вот, — она сунула мне в руки заляпанный грязью том, — тебя как зовут?

— Стэнфорд, — ответил я, и она улыбнулась довольной детской улыбкой,

— А меня Виола, Виолетта, то есть.

— Значит, это про тебя, — заметил я и похлопал по книге, которую она мне только что вручила, и которую я тщетно пытался оттереть от пятен.

— Это почему? — она, недоумевая, посмотрела на книгу, затем на меня.

— Потому что твое имя означает скрипка, — пояснил я, — правда, еще оно означает и цветок, фиалку.

— Понятно, — она явно осталась довольна объяснением. — Хочешь пива? Может, ты меня угостишь?

— Тебя не учили, что с посторонними надо быть крайне осторожной? — я спросил ее намеренно, желая проверить, как она на это отреагирует.

— Ну, ты же не посторонний, я тебя у господина Барнса каждый четверг вижу. Господин Барнс наш сосед. Я иногда захожу к нему за ключами от квартиры, когда мама уезжает в командировку.

— Да ты самостоятельная, — заметил я, и ей это явно польстило.

— Очень.

— Ну ладно, пойдем, я угощу тебя пивом за то, что ты не бросила меня в беде.

Мы двинулись с ней в сторону центральной улицы, где находилось множество ирландских пабов. Денег у меня оставалось только-только на два стакана недорогого пива. Пива, которое я ненавидел всеми силами души и никогда не мог выпить больше двух глотков.

Мы сели за столик заказали «***» и продолжили наше знакомство.

— Ты здесь не родился, я знаю, — сообщила она мне с компетентным видом агента FBI, — у тебя есть сигареты?

— Ты что, куришь? — удивился я.

— У нас все в школе курят. Ты тоже куришь, я видела.

Делать было нечего, пришлось, достать пачку сигарет и положить перед ней на стол. Она затянулась с профессионализмом завзятого курильщика.

— Значит, ты учишься в школе, — решил я перевести разговор со своей персоны на темы, наверняка интересующие мою новую подругу. — Ну, а чем еще занимаешься?

— Так всем понемногу, — сказала она и глубоко вздохнула, ее свежее, еще совсем детское лицо прибрело уныло-озабоченное выражение. — Боксом, хожу в гости, слушаю музыку, на лошадях катаюсь. Здесь недалеко ипподром. Можем зайти, если хочешь.

— Я не ослышался, ты занимаешься боксом, — переспросил я с искренним интересом.

— Ну, да, а что тут такого, удар у меня что надо, вот, — она размахнулась сжатой в кулак рукой.

— Да, впечатляет, — согласился я, — а музыку какую слушаешь?

— Вообще-то все подряд, но больше всех «Ацтеков». Ты Криса Харди знаешь?

Я выпрямился и посмотрел на нее в упор.

— Немного.

— Ну и зря, это настоящий рок, не сопли там какие-нибудь. И потом он красивый, спроси любую девчонку.

— А у тебя есть его последний альбом? — спросил я, боясь, что она заметит мое волнение, но Виола, казалось, была настолько прямолинейна и неподозрительна, что ничего подобного мне не угрожало.

— Конечно, «Пирамиды». - подтвердила она, — я тебе его дам, только надо ко мне зайти домой. Ты не будешь допивать? — спросила она, указав на мой стакан.

— Нет, возьми, если хочешь.

— Спасибо. — она, не моргнув глазом, выпила мое пиво и сказала решительно:

— Пойдем, я дам тебе «Пирамиды». Я тут недалеко живу.

Перспектива заходить к ней в гости меня не радовала. Я и так явно опаздывал до прихода Генри.

— Нет не сегодня, — возразил я, — спасибо тебе за приглашение, но я им воспользуюсь как-нибудь потом. А диск оставь у Барнса. Я его послушаю и верну ему.

Она заметно опечалилась и сказала разочарованным голосом:

— Тогда я тут на автобус сяду.

Мы вышли из паба и направились к остановке.

— Можно я тебе свой телефон дам, — спросила она, — не хочу навязываться, но вдруг тебе захочется куда-нибудь сходить. Жалко, сейчас «Ацтеки» не дают концертов, а то я бы тебя пригласила. Я согласился взять ее телефон, она написала его на листе, вырванном из тетради и, сунув мне его в руку, побежала на остановку.

Подошел автобус. Она встала на вторую ступеньку и махала мне рукой, пока не закрылись двери.

В отсутствие Генри я постоянно слушаю «Пирамиды». Музыка не без изъяна, но и не без достоинств, удивляет только вокал Харди. У него потрясающий голос, способный выразить все, что только можно придумать от глубочайшей ненависти, до самых тончайших оттенком печали и одиночества. Видимо, он вполне безумен, как все, кто вращается в этом чертовом колесе. Я вспоминаю его приезд накануне нового года и до сих пор не понимаю, что его принесло.