— Сердиться некогда, друг мой! — весело отмахнулся от него Коринта, который уже забыл о недавней размолвке. — У нас с вами такие теперь дела пойдут, что будет не до эмоций!.. Ивета, вы накормили пациента завтраком?

— Нет еще, пан доктор. Мы тут обсуждали…

— Отставить обсуждения! Шагом марш вниз, а мы тут до завтрака немного займемся. Натощак человек лучше соображает.

Ивета побежала готовить завтрак, а Коринта уселся на кучу сена и выхватил из кармана листки бумаги, заполненные какими-то чертежами и длинными вереницами цифр. Вид у доктора был при этом такой, словно он разработал план генерального сражения, которое принесет быструю и полную победу над всеми фашистскими армиями. Глаза его сверкали, усьг топорщились, обычно бледные щеки порозовели.

Видя столь необыкновенное состояние своего врача, Кожин приготовился услышать любую сногсшибательную новость. Но то, что он услышал, превзошло все его ожидания.

— Слушайте, пан Кожин. Слушайте, смотрите и удивляйтесь!

Доктор протянул Кожину один из листков бумаги и продолжал с большим жаром:

— Вот эту кривую я провел от сосны, на которую вы изволили свалиться. Высоту, с которой вы упали, я условно принял за пятнадцать метров… Погодите, не возражайте, слушайте дальше. Вот три пункта, над которыми в ту ночь заметили загадочный бесшумный снаряд. Наблюдатели всех трех пунктов указывают разную высоту. По мере приближения к К-ову снаряд летел все ниже и ниже. Скорость движения тоже наблюдалась разная. Она почему-то затухала и сходила на нет вместе с высотой. Расчеты показывают, что снаряд мог упасть именно на ту сосну, под которой мы вас нашли…

Кожин не выдержал и ворвался в эти рассуждения:

— Но при чем тут снаряд, доктор? Я ничего не понимаю!..

— Не понимаете?

Коринта откинул голову и, устремив на Кожина торжествующий взгляд, с расстановкой произнес:

— Вы и были тем загадочным снарядом, пан Кожин!

Сержант рассмеялся. Он принял заявление доктора как розыгрыш:

— Вы, конечно, шутите, пан доктор.

— Нисколько. Не стал бы я ради глупой шутки не спать всю ночь и делать все эти расчеты. Картину всего события, пережитого вами, я смоделировал так. Вы прыгаете с высоты трех тысяч метров… Кстати, в котором часу это было?

— В двадцать три часа двенадцать минут. Это абсолютно точно.

— Хорошо. Итак, вы прыгаете и в пределах первой тысячи метров обнаруживаете неисправность парашюта. Вам угрожает гибель. У вас остаются считанные секунды. И тут вы — сознательно или бессознательно, не мне судить, — принимаете какие-то меры для своего спасения. На это уходит еще около двадцати секунд, и в результате вы еще на тысячу метров приближаетесь к земле. Но вот включается новая, никому еще не известная сила, которой вы один умеете пользоваться. И в тот же миг отвесная прямая вашего падения резко отклоняется в сторону. Ваше свободное падение превращается в стремительное скольжение с крутой воздушной горы. Скорость, набранная падением, угасает, и одновременно с этим невидимая воздушная гора становится все более пологой, приближаясь к горизонтали. Если бы вы пролетели от злополучной сосны еще хотя бы один километр, вы приземлились бы мягко, словно на перину, не ощутив ни малейшего удара о землю. Но именно над сосной таинственная сила почему-то отключилась. В тот же миг вы рухнули на сосну всей своей тяжестью…

— Позвольте, доктор! По-вашему, значит, я летел просто так, своим ходом?

— Я не знаю, как, почему или на-чем вы летели, но я нисколько больше не сомневаюсь, что вы именно летели, что в наш лес из окрестностей Б. вы попали по воздуху. Мои расчеты основаны на данных о высоте и скорости вашего первоначального падения, после того как вы покинули самолет, о высоте и скорости полета загадочного снаряда и, наконец, о той предполагаемой высоте, с которой вы упали на сосну. Получилась строжайшая закономерность, которая исключает совпадения и случайности. Взгляните на эту кривую, она не имеет ни зубцов, ни разрывов. Впрочем, пан Кожин, я далек от мысли что-либо вам внушать и отнюдь не настаиваю на том, что вы именно летели. Вам, разумеется, лучше знать, что с вами произошло и как вы попали в наш лес. Можете мне ничего не объяснять. Скажите лишь одно — вы знаете, как сюда попали?

— Нет, доктор, этого я не знаю.

— И у вас нет никаких предположений на этот счет?

— Ни малейших.

— Вы можете дать мне честное слово?

— Даю вам, доктор, честное комсомольское слово, что мне ничего не известно о том, как я попал в ваш лес, и что у меня нет на этот счет никаких разумных предположений. И тем не менее вашей версии о полете я поверить не могу. Это самое нелепое из всего, что тут можно допустить.

Коринта не обиделся. Он понимал, что и в Кожине сейчас говорит обыкновенный здравый смысл, одолеть который не так-то просто. Поэтому он настойчиво продолжал твердить свое:

— К сожалению, пан Кожин, здесь вообще ничего больше нельзя допустить. Разве что ангела-хранителя. Но это, пожалуй, ни вам, ни мне не к лицу. Остается версия о свободном полете. Единственная логически обоснованная версия, которую придется принять, какой бы нелепой она на первый взгляд ни казалась. Главная загадка этой версии заключается в той неведомой силе, которая превратила ваше падение в полет. Мы должны проникнуть в эту тайну, должны узнать, что это за сила и как она действует. Это наш с вами долг, пан Кожин. Долг перед наукой, перед человечеством.

Последние слова Коринта произнес с необычайным волнением и даже торжественно.

Кожин растерянно спросил:

— Но как это сделать?

— Прежде всего вы должны отбросить ложный стыд и рассказать мне откровенно все, что вы пережили и перечувствовали с того момента, когда покинули самолет, вплоть до того, когда ударились о крону сосны и потеряли сознание. Вам понятно, о чем я вас прошу?

— Понятно… Это не так уж трудно. Я и сам решил рассказать вам все без утайки.

И Кожин подробно рассказал доктору о том счастливом мгновении, которое ему довелось пережить в детстве, и о том удивительном состоянии, которое он сумел в себе вызвать благодаря этому воспоминанию, находясь на волосок от смерти.

Коринта слушал Кожина с жадным вниманием и, когда тот кончил, взволнованно произнес:

— Как жаль, что вы летели в кромешной тьме!.. Но ничего, теперь мы знаем, что нам нужно искать!

— Искать? Что ж тут можно искать, доктор?

— Ну, уж конечно, не бесшумный снаряд! Этим пусть занимается обер-лейтенант Крафт. А мы с вами будем…

Он не договорил. Во дворе вдруг яростно залаяла собака, заставив собеседников вздрогнуть и насторожиться.

20

— Неужели опять немцы? — шепотом спросил Кожин, доставая из-под подушки пистолет.

Коринта заглянул в слуховое окно:

— Никого не видно.

На лестнице послышались быстрые шаги. На чердак поднялась Ивета.

— Кто там пришел? Немцы? — почти одновременно спросили мужчины.

— Нет, не немцы. К Влаху пришел какой-то горбатый пастушок. Может, — нищий, может, корову потерял. Влах с ним во дворе говорит. Слышите, как Тарзан надрывается!..

— Не надо так громко, Ивета. Пастушок или кто другой, про нас никто не должен знать, — строго заметил Коринта.

Девушка тряхнула копной волос и, улыбнувшись Кожину, села в сторонке на сено.

Минут через десять собака успокоилась, но на чердаке продолжало царить молчание.

Наконец лестница заскрипела под тяжелыми шагами. В крышку люка трижды стукнули.

Раздался громкий голос лесника:

— Все в порядке!

Доктор Коринта встрепенулся и взглянул на часы:

— Мне пора, друзья.

— Но что же мы все-таки будем искать, доктор? — с любопытством спросил Кожин.

— Потом, потом! Все объясню потом. А сейчас мне пора в больницу. И так уже опаздываю. Да и вам завтракать пора. До свиданья, друзья, и будьте осторожны.

Осторожность — для нас теперь самое главное. Да, да, Ивета, не улыбайтесь! Это прежде всего относится к вам!.. Кстати, о вашем деле. Вчера ко мне заходил доктор Майер. Я говорил с ним, и он согласился помочь вам.