Выручила, конечно, мама. Она вошла веселая, оживленная, как всегда после уроков.
— Э-эй, — запела в прихожей. — Есть кто дома?
Наталья Петровна заглянула в комнату. Сияли радостью ее глаза, каштановым облаком обрамляли лицо пышные волосы, тонкий сиреневый свитер подчеркивал, облегая, высокую грудь и прямые плечи.
— У тебя новый кулон, — тупо сказала Лена, не двигаясь с места.
— Леша привез из Таллина, — объяснила мама, легонько подбросив висящий на кожаном длинном шнурке золотистый янтарь. — Я очень люблю янтарь, Леша знает.
Она села рядом с дочерью, взяла ее за руку. Сияние глаз погасло, тревога проступила в них.
— Что-то случилось?
— Нет… Да… Случилось… Но ты не волнуйся: ничего плохого…
Краснея, сбиваясь, путаясь в словах, Лена все рассказала.
— Дурочка, — прижала ее к себе мама. — Что ж ты стесняешься? Открытый мир — как хорошо! Сейчас найдем в «Золотых страницах» подходящую фирму, завтра сфотографируешься и летом полетишь в Лондон. Увидишь Темзу, Биг-Бен, Тауэр, Гайд-парк. Обещай, что постоишь на мосту Ватерлоо. Ах, какой прекрасный был фильм…
Лена смотрела на мать в изумлении:
— О чем ты говоришь, мама?
— Ну был такой фильм — «Мост Ватерлоо». Очень трогательный. Помню, бегали его смотреть по сто раз.
— Ох, мамочка, ох, — задыхаясь от смеха, ткнулась матери в плечо Лена. — Какая ты у меня смешная…
— Вот еще, — притворилась сердитой мать. — Ничего смешного. Хороший фильм, не то что нынешние стрелялки.
Лена оторвалась от матери. Взглянула на нее с укоризной:
— Ты разве не понимаешь? Он ищет жену, хочет познакомить меня со своей мамой, собирается снимать другую квартиру — трехкомнатная, по их меркам, женатому человеку мала. А ты — «Мост Ватерлоо».
— Да понимаю я, понимаю, — смущенно и быстро заговорила Наталья Петровна. — Только все это так неожиданно… Скрытная ты у меня… Наверное, я растерялась, ты уж прости.
Она робко коснулась руки дочери.
— Ничего-ничего, — спохватилась Лена и обняла мать. — Обязательно постою на мосту. Он в самом деле красивый?
— В кино — очень. — Наталья Петровна провела рукой по Лениным волосам. — Поезжай, — повторила она. — Я готова всю жизнь писать тебе письма — хорошо, что у нас теперь есть компьютер, можно не зависеть от почты, — лишь бы ты была счастлива.
Они сидели обнявшись, как две подруги, думая о неожиданных поворотах судьбы, но потом пришлось все-таки встать и подойти к телефону, который звонил и звонил, время от времени делая короткие перерывы, чтобы отдышаться, набраться сил и настойчиво затрезвонить снова.
— Кто это такой упорный? — мимоходом удивилась Наталья Петровна. Таким упорным был, разумеется, Дима.
7
Что приятнее — путешествие или то, что ему предшествует? А может быть, «послевкусие», когда, возвернувшись, извлекаешь из глубин чемодана подарки, раздаешь шампуни, лосьоны, купальные шапочки, щедро предоставляемые туристам, фирменные пакеты с кофточками и майками, спешишь проявить слайды, смотришь их и переживаешь все вновь: вот ты у своего отеля, а вот на фоне Биг-Бена, в Виндзорском замке — темновато, правда, но это же Виндзор! — вот Темза, и ты стоишь на романтическом мосту Ватерлоо… Путешествия продлевают жизнь, мало того — проживаешь еще одну, другую, на твою не похожую. Прежде Лена об этом только читала, теперь предстояло убедиться в этом самой.
Огненно-рыжий Ален терпеливо стоял на платформе у первого вагона, как договорились, и даже если бы не описал его так точно Стив, Лена узнала бы Алена сразу — по спокойному взгляду уверенного в себе человека, добродушному отношению к окружающим, отсутствию всякой нервозности, обычно присущей пассажирам метро.
Широко улыбаясь, он шагнул Лене навстречу — высокий, крупный, с большущей сумкой через плечо.
— Вы Лена? А я Ален, друг Стива. Сядем?
Сели на длинную лавку, переждали грохот уносящегося к следующей станции поезда.
— Это вам. — Из своей огромной сумки Ален вытащил другую, поменьше, тоже на длинном ремне. — С ней можно ехать к нам, в Лондон.
— Вы надолго в Москву?
— Надолго. На целый месяц. Буду, как прежде, жить в МГУ, там же преподавать — на Ленинских — о, простите, — на Воробьевых горах. — Ален мечтательно улыбнулся. — В круглом зале всегда по субботам танцы; у вас такие красивые девушки…
Лена улыбнулась тоже.
— Может быть, показать вам Москву?
— Спасибо, не надо. Я ее хорошо помню, хотя теперь, говорят, она изменилась. Но Кремль и колокольня Иван, и собор Василия, я надеюсь, остались?
Ален расхохотался собственной шутке.
— Ну и как, нравится вам Москва? — спросила Лена, в общем-то не сомневаясь в ответе.
Но Ален ответил странно.
— Куски отдельные нравятся — Красная площадь, маленькая улица в центре — забыл, как называется.
— Наверное, Арбат, — подсказала Лена. — Она теперь пешеходная.
— О, нет машин? Здорово!
— Художники продают свои картины, поэты — стихи…
— Как у нас, на Кренбери-стрит. Скажите Стиву, чтобы сводил вас туда обязательно! Там всегда были битники, хиппи, теперь — буддисты. Много разноцветной Азии… А у вас больше всего я люблю все равно Ленгоры, общежитие МГУ. Там живо, весело, там я узнал настоящую устную речь, не как в книгах. — Ален снова расхохотался. — Я только приехал — тогда, в первый раз, — не успел еще разложить вещи, а Владимир, сосед по блоку, распахнул мою дверь — без стука! — и говорит:
— Ну что, пришелец, айда в столовку, нажремся от пуза!
Веришь ли, Helen, я испугался: учил-учил язык, а фразы не понимаю. Вынул записную книжку, достал из кармана ручку, сел к столу.
— Подожди, Владимир, сейчас все запишу. «Пришелец» — это тот, кто пришел? Но я прилетел. Значит, я «прилетчик»? «Пузо» — это живот, верно? Но почему «нажремся от пуза», а не «до пуза», скажи! «Нажремся» тоже не очень понятно, но я догадался…
Сижу, хочу записать, а Владимир вдруг как закричит:
— Расселся! А столовка через полчаса закрывается. Бежим! Объясню по дороге.
Я удивился.
— Надо бежать? Зачем? Я уже бегал утром… Вот, Helen, каким я был глупым…
Посмеялись, помолчали, пережидая грохот очередного поезда.
— Если что будет нужно, звоните, — встала Лена и протянула Алену руку.
— Так хочется Стиву счастья, — неожиданно сказал Ален. Голубые глаза смотрели смущенно. — Мы, ирландцы, народ упрямый, с нами трудно.
Лена смотрела непонимающе.
— Он вам разве не говорил? — совсем смутился Стив. — Ханна, его жена… нет, теперь не жена, как это я забыл… Экс-жена…
— Бывшая, — подсказала Лена.
— Ну да, ну да, — заторопился Ален. — Конечно, бывшая… Такое простое слово, а я забыл! Вот видите, нужно почаще к вам приезжать. Так вот, она ведь ирландка, и хотя я тоже ирландец, но хочется быть объективным. Ой, я совсем запутался…
— Вы хорошо говорите по-русски, — уважительно оценила его сбивчивую речь Лена. — Не по-книжному.
— Правда? — обрадовался Ален. — А будет еще лучше — после Москвы, — наивно похвастался он. — Все, я побежал, как всегда говорил Владимир, мой друг. До свидания. Баксы запрятаны, нет, упрятаны в кофточку, чтобы никто не украл. Bye!
— В какую кофточку? — крикнула вдогонку Лена, но за грохотом поездов Ален ее не услышал.
Кофточка оказалась прелестной — золотистой, из натурального шелка, в строгом английском стиле и притом неуловимо кокетливой. А когда Лена ее развернула, из кофточки выпал толстый конверт с долларами.
— Господи, куда мне столько! — всплеснула руками Лена. — А это что, косметичка?
В косметичке была, как и следует из ее названия, косметика и еще записка: «Helen! Приезжай от солидной фирмы, чтобы отель был в центре Лондона, рядом со мной. Очень жду. Стив».
Стесненно и неуверенно Лена пересчитала зеленые сотенные бумажки — «зачем так много?» — смущаясь и радуясь, примерила кофточку — «и, главное, размер угадал! Рукава только чуть-чуть длинноваты», — мазнула по губам розовой душистой помадой — «мой цвет», — вдохнула, закрыв глаза, запах тоже розовой пудры. Потом посидела у стола, уронив на колени руки, пытаясь сообразить, что же все-таки она делает? И зачем?