— Эй, шайтаны! — кликнул командир корабля. — Все в хвост! Спиридон, хватайся… ^[32]

«Илья Муромец» пошёл на посадку. Внизу замелькала выгоревшая трава Комендантского аэродрома, и вот уже она стелется под колёса аэроплана — родная, близкая, растущая на твёрдом и стойком. Ударила, приняла, остановила бег.

Текинцы моментально воспряли духом, заулыбались, заболботали на своём наречии.

А вот Томин напрягся. Обернувшись к Авинову, он очень серьёзно сказал:

— Нас уже ждут.

— Кто?!

— Товарищи!

Кирилл бросился к окну и увидел, как к «Илье Муромцу» подъезжает грузовой «Руссо-Балт», на борту которого было написано «Да здравствуетъ Интернацiонал!», а в кузове тряслись красногвардейцы с длиннущими винтовками — человек десять, как минимум. Метрах в сорока от аппарата грузовик развернулся, и «Красная гвардия» запрыгала через борта. Мужики пролетарского облику приземлялись, крякая, сгибая колени так, словно вприсядку готовились пойти, — и, деловито передёргивая затворы, картинно целились в воздушный корабль. Они словно играли в красногвардейцев, не понимая, как же всё это серьёзно.

— Выходите по одному, — негромко сказал Томин, — с поднятыми руками. Сделаете ровно десять шагов — и сразу падайте! Игорь! Феликс!

Князев понятливо кивнул, бесшумно проникая в люк для стрельбы из верхнего пулемёта. Черноус прокрался к хвостовому гнезду.

— Выходим! — скомандовал Авинов и покривился — горло пересохло. — Саид! Махмуд! Слышали?

— Шагаем, — кивнул Батыр, — и падаем.

— Вперёд.

Кирилл вышел первым и спокойно зашагал по полю, считая про себя шаги и больше всего боясь сбиться. (Четыре, пять, шесть…) Красногвардейцев он видел размыто, как фон. (Восемь, девять… Десять!)

Авинов бросился на землю, и в ту же секунду загрохотала пара «льюисов». Толстые чёрные трубы пулемётов расцветились дрожащими «розочками» огня. Струи пуль секли строй красногвардейцев — фигуры в тужурках ломались в поясе, выгибались, падали, корчились, двое или трое попытались открыть огонь, но хлёсткие очереди выбивали жизнь из задёргавшихся тел.

Шоффэр грузовика вылез из брезентовой кабины, пополз на карачках, но и его достали раскалённые, увесистые кусочки металла — впились, изорвали спину, лишили жизни.

«Льюисы» смолкли, и упала тишина. Ошеломлённый, оглушённый Кирилл поднялся, тщательно отряхивая брюки. Он отряхивал их и отряхивал, пока полностью не пришёл в себя. А текинцы, как ни в чём не бывало, уже обыскивали трупы, вырывали винтовки из скрюченных пальцев, выворачивали карманы.

Подошёл Томин, бледный, но спокойный.

— Кто-то сдал нас, — выцедил он, — ещё в Быхове.

— Революционной сволоты везде хватает… — пробурчал Матвей, показываясь в дверях корабля.

— Улетайте отсюда, — сказал Кирилл авиаторам, — и поскорее. Где сейчас эскадра? ^[33]В Виннице? Вот, туда и махните. Скоро здесь станет жарко. Очень жарко.

Штабс-капитан серьёзно кивнул и отдал честь.

— Удачи, поручик.

Авинов молча козырнул в ответ, благо фуражка была при нём. Шинель он оставил в Быхове, а взамен генеральские жёны облачили Кирилла в чёрную куртку-кожанку — вылитый комиссар получился.

Авиаторы заметались, спеша заправить бензобаки, а корниловец побежал к грузовику, перескакивая через окровавленные тела. Запекшейся крови и розовых костей он насмотрелся на фронте, но здесь, на траве аэродрома, растерзанная плоть смотрелась дико, противу всех заповедей. «Сами виноваты! — озлился Авинов. — Первыми начали!»

Он запрыгнул на место водителя и завёл мотор.

— Махмуд! Эй! Все в кузов!

Текинцы с готовностью полезли в кузов «шайтан-арбы» — что им какое-то авто после прогулки в поднебесье? Вооружённые трофейными винтовками, бойцы здорово походили на прежних пассажиров-красногвардейцев, разве что изрядно осмуглённых.

— Сердар! — окликнул командира Махмуд. — А тут водка! Один… два… три ящика!

— Много не пей! — натужно пошутил Кирилл.

Он тронул с места и порулил мимо трибун, пока не выбрался к Коломяжскому шоссе.

…На Галерную Авинов подъехал в третьем часу дня. Генерал Алексеев поселился в общежитии московских общественных деятелей как член Предпарламента — замечательное прикрытие.

Искать его высокопревосходительство не пришлось — отставной генерал вышел сам. С тросточкой, в пальто и шляпе он стал неузнаваем.

Оглядев текинцев, Алексеев бегло улыбнулся.

— Садитесь, Михаил Васильевич, — Кирилл похлопал по сиденью рядом.

Покряхтывая, генерал взобрался и заворчал:

— Как на облучок садишься…

— Куда едем? — поинтересовался Авинов, трогая с места.

— Есть тут один заводец. Паровозостроительный. Езжайте прямо, я покажу дорогу…

Корниловец покосился на генерал-адъютанта. Тому наверняка были любопытны новости из Быхова, но лицо Алексеева было спокойно и безмятежно, будто и не сжигало его нетерпение.

— Генералы высказались за уход на Дон, — заговорил Кирилл и передал в подробностях разговоры в келье-камере и в трапезной-столовой.

— Превосходно, — проговорил Михаил Васильевич, жмурясь, — просто превосходно. А моих орлят уже вторая тысяча пошла! — похвастался он. — Юнкеров я привлекаю проверенных, испытанных, из тех училищ, которые дрались с Красной гвардией, как Михайловское артиллерийское, к примеру. Обращаюсь и к георгиевским кавалерам… А «Белый крест», надо сказать, отличная ширма! Через него я легально отправляю офицеров на лечение, на Кавказские минеральные воды, а то, что поезд следует через Дон, и добровольцы сходят в Ростове… Ну, наверное, у них есть на то веские причины!

Генерал издал сухой смешок, а Кирилл подумал, до чего же бывает трудно «дедушке» — вечная конспирация, настоящий обет молчания, и даже с самим собой не удаётся выговориться — вдруг кто услышит?..

Потянулись сумрачные кирпичные дома с пыльными окнами, и генерал напрягся.

— Сейчас поворот налево, — отрывисто сказал он, — где пути.

«Руссо-Балт», качаясь и переваливаясь, пересёк рельсы и остановился перед запертыми воротами завода, вывеску которого перекрывал транспарант: «Вся власть Советамъ!»

— Посигнальте, — тихо сказал Алексеев. — Один короткий гудок, два длинных, один короткий.

Кирилл посигналил. В калитке ворот показалось настороженное лицо, молодое, безусое ещё, и скрылось. Визжа и погромыхивая, створки ворот медленно распахнулись, открывая широкий проезд между закопчёнными стенами цехов. Где-то шипел пар, вращались приводы станков, лязгал металл. Кирилл осторожно загнал грузовик за ворота.

— Формируем бронепоезд! — сказал генерал с гордостью.

Из мастерских уже выглядывали юнкера и молодые офицеры. Все они были облачены в замызганные куртки мастеровых, на головах — кепки и мятые фуражки с молоточками, но выправка, следы былого лоска выдавали «белую кость».

Кряхтя, Алексеев спустился с «облучка» и представил Кирилла своим «орлятам», неуверенно, напряжённо улыбавшимся, утиравшим замасленные руки ветошью. Улыбки сразу стали и шире, и доброжелательней.

— Здорово, братцы! — послышалось от ворот.

От неожиданности Авинов вздрогнул и резко повернулся, нащупывая в кармане верный люгер.

В распахнутую створку лезли человек пять подвыпивших матросов. Один балтиец шагал впереди, чудом удерживая равновесие, а ещё четверо с винтовками, обмотанные патронташами, вели двоих явно рабочего вида, старого и малого — пожилого человека с седыми усами и парнишку лет двадцати, губы которого были расквашены ударом кулака.

— Привет, братишка, — криво усмехнулся Авинов.

— А мы вот мимо шли, — развязно повествовал матрос, делая широкие жесты, — дай, думаем, заглянем к про-ре… пролет-рар… про-ле-та-ри-ям!

— А чего ж не зайти? — подхватил Кирилл. — Кто это с вами? Тоже пролетарии?

— Не! Это предатели рабочего класса! Юнкеров прятали. Представляешь?! К-контрики…

Тут у Авинова мелькнула идея.

— Слышь, браток, — сказал он доверительно, — нам людей не хватает для революционного дела. Сечёшь? Давай махнёмся, не глядя? Вы нам эту контру, а мы вам — ящик «монопольки»! ^[34]А уж мы этих предателей перевоспитаем — будь здоров! Годится?