- Инэта-сан, к вам гость!

В глубине зала двигалось множество голых тел: несколько танцовщиц, стоя у стола, ели лапшу; другие, в красных прозрачных юбках, курили, разговаривая между собой. Одна из женщин отделилась от тех, что были в красных юбках, и, почесывая белый зад, направилась ко мне.

- Слушаю вас.

- Господин управляющий... - начал я.

- Управляющий?

- Да, управляющий господин Камэта-сан приглашает вас отобедать. Он ждет вас внизу.

Перестав чесать зад, девица широко раскрыла накрашенные глаза.

- Дедушка управляющий... - глядя на ее свинячье, ничего не выражающее лицо, я вспомнил улыбку Мицу. - Он в самом деле управляющий?

- Да, он мой начальник.

- Я сейчас выйду.

Подмигнув самому себе, я с довольной улыбкой спустился по лестнице.

Господин Камэта нетерпеливо топтался у входа, будто у него замерзли ноги.

- Ну как?

- Все в порядке. Только не забывайте, что вы управляющий.

Я вывел из-за угла машину, посадил в нее Камэту-сан, смешавшегося при появлении Инэта, которая успела накинуть дешевый зеленый плащ. Жуя резинку, девушка что-то мурлыкала себе под нос.

- Куда прикажете ехать, господин управляющий? - спросил я.

- М-м-м... - промычал Камэта-сан, словно страдал запором. Больше он ничего не смог из себя выдавить. Кажется, придется мне брать это дело в свои руки.

- В гостиницах «Синкё» и «Цукидзи» сейчас полно народу. К тому же вас могут там увидеть. Я думаю, это не подойдет.

- М-м-м...

- Вот если в «Синдзуку»... - Я обернулся к девушке. - Господину управляющему часто приходится бывать в «Синкё» и «Цукидзи» - деловые свидания и прочее, а в «Синдзуку» он бывает редко. Там его никто не знает.

- Но «Синдзуку»... это...

- Конечно, это не очень шикарная гостиница. Но господин управляющий нас учит бережливости и сам придерживается этого правила.

- Вы шофер господина Камэты?

- Да, и одновременно секретарь.

Я настолько вошел в роль, что и сам уже верил в свою ложь. Но, увидев в зеркале лицо господина Камэты, неловко сидящего возле танцовщицы, я вернулся к действительности: «Ему нужно выпить, может, осмелеет».

Я остановил машину возле павильона «Мусасино».

Отсюда к вокзалу тянулись, тесно прижавшись друг к другу, закусочные, похожие на спичечные коробки. По улице разносился запах масла, жареной дичи; официантки громко зазывали посетителей.

- Здесь тоже можно неплохо провести время, господин управляющий.

Когда Камэта вышел из машины, я слегка подтолкнул его: мол, давай, не теряйся, но он пошатнулся и чуть не упал.

- Стоит ли тратиться в таком месте? - озабоченно шепнул он.

- Что вы! Да здесь и ста пятидесяти иен хватит.

Сам я пошел в другую закусочную и заказал жареного китового мяса. Потом уселся в машине и, позевывая, стал посматривать по сторонам, ожидая своих уважаемых клиентов. Вскоре прибежала Инэта.

- Беда! Ваш начальник совсем окосел!

- Это плохо, черт подери.

Такой оборот дела меня не устраивал. Я должен был во что бы то ни стало выполнить задание человека в кожаной куртке. Когда мне еще подвезет, как сегодня?

- Вот что, дорогая, я хочу с вами поговорить. Мой начальник потерял голову из-за вас. Будьте с ним поласковей...

- Поласковей?

Девушка вскинула на меня искусно удлиненные ресницы и захохотала. На щеках у нее появились ямочки.

- Так вы ничего не знаете, молодой человек?

- А что я должен знать?

- Вот глупый! Разве Ким-сан ничего вам не говорил?

- Ким-сан? При чем тут Ким-сан?

Девушка снова рассмеялась.

То, что она мне рассказала, по правде говоря, не было для меня неожиданностью; я догадывался, что между Кимом-сан, человеком в кожаной куртке и этой девицей есть какая-то связь, но не думал, что дело у них поставлено так солидно. Самим девушкам и неудобно, и трудно искать клиентов. Но если такому простофиле, как господин Камэта, подкинуть сводника, он перестает бояться обмана и выложит денежки.

- Господин Камэта идет! - воскликнула танцовщица.

Камэта был навеселе, а усики его были мокры от саке.

Танцовщица искоса взглянула на меня.

- Ну, пора ехать, пока господин управляющий не очухался.

- Правильно, - бодро сказал Камэта-сан. - Давай жми, шофер, не то, черт подери, я завтра выгоню тебя с работы.

Нажимая на педали, я снова попытался представить себе Камэту в семейном кругу. Вот он в конце недели возвращается с фабрики домой. (Скорее всего, он живет за городом.) На веранде сохнут детские трусики и майки. Камэта-сан помогает жене убирать квартиру и в воскресенье весь день лежит на диване, слушая радио. А в понедельник утром, как всегда аккуратный и сдержанный, Камэта-сан является в свой отдел.

В квартале Тидагэдани, в квартале гостиниц и отелей, по которому мы сейчас ехали, было совсем тихо. Крысы, ослепленные светом автомобильных фар, быстро улепетывали за мусорные ящики и некрашеные заборы. Танцовщица, с задумчивым видом прислонившись к окну, пела:

Женщина, которую я бросил, Где она,

С кем она сейчас?

Все никак не позабуду глаз

Женщины, которую я бросил.

До сих пор тревожит сны мои

Взгляд их, неподвижный взгляд змеи. ⁴

- Что это за песня?

- Как, вы не знаете? Это же песенка Минэ.

- М-м-м...

Так переговаривались у меня за спиной Камэта-сан и танцовщица.

Десять минут спустя через ворота, на которых еще не были зажжены фонарики, они вошли в полутемный двор гостиницы...

***

Через ворота, на которых еще не были зажжены фонарики, мы вошли в полутемный двор гостиницы. Я тихо открыл дверь и пропустил Мицу вперед. В прихожей стояли две пары ботинок: давно не чищенные, на толстой подошве - мужские и чистые, со сбитыми каблуками - женские. Появилась горничная, неприветливая, с худым лицом. Она спросила, нужна ли нам комната на время или на ночь. Получив ответ, женщина знаком пригласила следовать за собой. Мы поднялись на второй этаж. В комнате сильно пахло уборной, которая, очевидно, находилась за стеной.

Горничная ушла, оставив нас наедине.

На низеньком столике стоял остывший чайник и блюдца с чашками. Мицу сидела неподвижно, положив руки на колени и опустив глаза. Я, чтобы рассеять неловкость, громко зевнул, разглядывая обертку из-под шоколада, лежавшую на блюдце. На обертке было написано: «„Монако" особенно вкусен, когда его едят вдвоем».

На серой стене кто-то раздавил комара, оставив засохшие крылышки, отпечатки пальцев.

Окошко было заколочено досками, чтобы не подглядывали с улицы. В углу лежало одеяло и стоял кувшин.

Через щель между досками я посмотрел на улицу. Там моросил дождь. Низенькая женщина с зонтиком в руке тяжело поднималась вверх по улице, в том самом месте, где мы с Мицу поссорились неделю назад. По мокрому запасному пути медленно тянулся состав, направлявшийся в депо, и железнодорожник в плаще махал фонарем - наверное, сигналил машинисту.

- Иди ко мне, - я хотел сказать это непринужденно, а получилось слишком громко, к тому же голос почему-то сорвался. - Ну иди. Разве ты не видишь, как мне тоскливо? - я знал, чем на нее подействовать. Старый хиромант тогда в кабачке, наговорив много чепухи, все-таки сказал правду: Мицу была слишком жалостлива и доверчива - благодаря тому, что долго жила в деревне среди простых людей, либо потому, что смотрела фильмы и читала журнал «Звезды экрана». Так или иначе, но сегодня, прикинувшись расстроенным, больным и несчастным, я без особого труда притащил ее в эту гостиницу.

- Зачем ты заставляешь меня страдать? - уткнувшись в подушку, я едва сдерживал смех.

Взяв Мицу за руку, я с силой потянул ее к себе и, обнимая, стал расстегивать на ее груди дешевую кофточку. Мицу обеими ладонями закрыла лицо.

И тут на запястье ее правой руки я увидел темно-красное пятно величиной с мелкую монету. Нет, это была не родинка, приносящая счастье; это было странное пятно, которое вызывало неприятное чувство.