«Никто, кроме лица, заведующего розыском, и лица, могущего его заменить, — подчеркивалось в департаментской инструкции, — не должен знать в лицо никого из секретных сотрудников».
И далее: «Фамилию сотрудника знает только лицо, ведающее розыском, остальные же чины учреждения, ведающего розыском, имеющие дело со сведениями сотрудника, могут в необходимых случаях знать только псевдоним или номер сотрудника. Чины наружного наблюдения и канцелярии не должны знать секретного сотрудника и по кличке». «Секретные сотрудники, — подчеркивалось в инструкции, — ни в коем случае не должны знать друг друга, так как это может повлечь за собой „провал“ обоих и даже убийство одного из них»{61}.
Первоначально информация от секретных сотрудников поступала как в устной, так и в письменной форме (см., например, донесения Азефа{62}.) В названной выше департаментской «Инструкции по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения» предусматривалось получение информации путем непосредственного контакта секретных сотрудников с их кураторами{63}. В связи с этим особое внимание обращалось на содержание охранными отделениями специальных конспиративных квартир{64}.
Однако, несмотря на то что в начале XX в. общение секретных сотрудников с их кураторами стало главной формой передачи информации, в виде исключения она могла поступать в органы политического сыска не только в устной, но и в письменной форме{65}.
«На каждого секретного сотрудника, — говорилось в инструкции Департамента полиции, — заводится особая тетрадь (книжка), куда заносятся все получаемые от него сведения». Инструкция требовала, чтобы из этих книжек выписывались сведения об отдельных лицах и заносились на специальные листы, на каждом из которых сосредоточивались бы все агентурные сведения о том или ином лице, имевшиеся в охранном отделении{66}.
Долгое время местные розыскные учреждения представляли в Департамент полиции только наиболее важную агентурную информацию. Названный выше «Свод правил, выработанных в развитие <…> Положения о начальниках розыскных отделений» ввел ежемесячное представление в Департамент полиции данных внешнего и внутреннего наблюдения по каждой губернии. А «Положение о районных охранных отделениях» (параграф 10) возложило на местные органы политического сыска обязательство ежемесячно представлять сводку агентурных данных не просто по губернии, а по каждой политической партии или же наблюдаемой организации отдельно{67}.
6 декабря 1908 г. Департамент полиции дал по Особому отделу новую директиву (циркуляр № 42903):
«На основании циркуляра Департамента полиции от 3 сентября 1907 г. за № 133935, изданным в дополнение к параграфу 10 Положения о районом охранном отделении, представляются в Департамент полиции сводки агентурных сведений, из коих видна лишь общая картина деятельности всех сотрудников данного розыскного учреждения, но нет указаний, по которым можно было бы судить о деятельности каждого сотрудника в отдельности. Ввиду необходимости пополнения отчетности указанными сведениями Департамент полиции в дополнение к упомянутому циркуляру предлагает в первой графе сводок агентурных сведений в начале или в конце таковых обязательно указывать псевдоним или номер сотрудника, давшего агентурный материал, причем следует иметь в виду, что клички сотрудников как в денежной отчетности, так равно и в отчетности по розыску не должны быть изменяемы ни под каким предлогом в продолжении всей службы сотрудника в данном розыскном учреждении, причем, конечно, те же сотрудники для отделения могут носить и другие клички»{68}.
Если до этого отчеты давали представление только о наблюдаемых организациях, то с этого момента открылась возможность контролировать и деятельность секретных сотрудников.
Третьим источником информации, которая собиралась органами политического сыска, являлась перлюстрация.
Перлюстрация (т. е. контроль за перепиской) уходит корнями в далекое прошлое. Первые специальные учреждения, занимавшиеся этим контролем, так называемые «черные кабинеты», появились в России еще в XVIII в. Первоначально их деятельность ограничивалась в основном столицей. В 1880 г. существовало уже семь перлюстрационных пунктов (Варшава, Киев, Москва, Одесса, Петербург, Тифлис, Харьков). Позднее их количество увеличилось, а ареал деятельности распространился почти на всю территорию империи. «По данным Департамента полиции, — пишет З. И. Перегудова, — через цензуру проходило ежегодно по всей стране примерно 380 000 писем». Письмо, по тем или иным причинам привлекшее к себе внимание, копировалось и направлялось в Департамент полиции, который производил выяснение личности его автора и адресата, а также всех упоминаемых в письме лиц. В 1907–1914 гг. количество перлюстрированных писем достигало пяти-десяти тысяч в год{69}.
Важный комплекс документов откладывался в результате производства органами политического сыска следственных действий. В 1871 г. расследование политических дел было передано местным жандармским управлениям{70}.
«Все расследования, производимые охранными отделениями и жандармскими управлениями, — писал бывший начальник Московского охранного отделения П. П. Заварзин, — принимали одну из следующих трех форм: 1) предварительное следствие, производимое следователем по особо важным делам округа судебной палаты, 2) формальное дознание, производимое жандармским офицером в порядке 1035 ст. Устава уголовного судопроизводства, которое по окончании передавалось прокурору для направления в судебную палату, 3) административное расследование или „переписка“, производившаяся на основании „Положения о государственной охране“»{71}.
До 1902 г. «переписка» контролировалась 4-м, с 1902 г. — 7-м делопроизводством Департамента полиции, формальное дознание, кроме Департамента полиции, — прокуратурой и Временной канцелярией по особо важным уголовным делам при Министерстве юстиции.
21 мая 1887 г. специальным циркуляром № 1850 Департамент полиции установил документы, которые в обязательном порядке должны были представлять жандармские управления при производстве переписки или формального дознания{72}. Не позже суток после начала следствия жандармское управление обязано было направлять в Департамент полиции специальное извещение об этом, которое в верхнем правом углу имело обозначение — букву «А» и поэтому на делопроизводственном жаргоне именовалось «литерой А». По получении «литеры А» до 1902 г. в 4-м, а с 1902 г. в 7-м делопроизводстве для контроля над следствием заводилось специальное дело, куда затем поступала вся связанная с ним переписка{73}.
Если начиналось формальное дознание, за которым обязан был наблюдать прокурор, то одновременно с Департаментом полиции извещение о начале дознания направлялось в Министерство юстиции, и здесь во Временной канцелярии по особо важным уголовным делам тоже заводилось дело.
В ходе первого же допроса на каждого подследственного заполнялась анкета, в верхнем правом углу которой ставилось обозначение — буква «Б» и которая поэтому именовалась «литерой Б». Она содержала самые общие биографические сведения о задержанном. «Литера Б» направлялась в Департамент полиции, и здесь, если под следствием находилось несколько человек, на каждого из них в рамках общего дела заводилась особая папка, которая рассматривалась как часть этого дела и содержала сведения, касающиеся каждого подследственного в отдельности{74}.