— Дѣло, братъ, яманъ, Вася.

— А что?

— Да съ Катюшкой сообразить не могу.

— Что же?

— Была у меня сегодня въ лавкѣ. Давалъ ей три сотни, не беретъ. Даже совѣстно: при молодцахъ плюнула и ушла. Что, ежели она къ отцу явится?

— Табакъ, братъ, дѣло, истинно яманъ-сортъ! — И Вася щелкнулъ языкомъ. — Что-же ей, мало что-ли?

— Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ. «Ни копѣйки, говоритъ, не возьму; да вы, говоритъ, и не бойтесь, что я свадьбу вашу разстроивать стану: я, говоритъ, и стыда на себя не возьму; я, говоритъ, васъ ненавижу теперь.» Что, Вася, нѣтъ-ли тутъ какого подвоху? Смотри, чтобъ въ чемъ въ другомъ не наегорила?

— Маргафонъ, братъ, ты, и больше ничего. Крестись обѣими руками: извѣстно, чиновничья кровь заговорила. Тятенька въ судѣ строчилой служилъ: на грошъ амуниціи, на рубль амбиціи. Что она, въ церковь что-ли прйдётъ? Гришуху поставимъ у двери, да и не пустимъ ее.

Женихъ немного повеселѣлъ. Въ молодцовую вошелъ Степанъ Иванычъ.

— Николай Михайлычъ, подь-ка сюда; мнѣ съ тобой потолковать нужно.

Онъ привелъ его въ комнату. гдѣ стояло приданое невѣсты. Комната эта походила на мебельную лавку: она была вся заставлена стульями, комодомъ, туалетомъ, шкафами, диванами и прочей мебелью.

— Считай.

И Степанъ Иванычъ вынулъ изъ боковаго кармана пачку пятипроцентныхъ билетовъ.

— Десять тысячъ. Вѣрно? спросилъ онъ, когда Бирюковъ сосчиталъ билеты.

— Вѣрно-съ.

— Теперича давай ихъ сюда. Видишь, я кладу въ комодъ, въ верхній ящикъ.

Женихъ не хотѣлъ быть одинъ свидѣтелемъ всего этого и позвалъ своего отца. Въ присутствіи ихъ были положены деньги въ верхній ящикъ комода. Женихъ самъ заперъ его и ключъ положилъ въ карманъ.

— Ну, теперь сдѣлалъ все на чистоту. Обнимемся, сватъ.

И Степанъ Иванычъ обнялъ сперва свата, потомъ жениха. Вообще въ этотъ день женихъ не бываетъ долго у невѣсты и потому Николай Михайлычъ часу въ одиннадцатомъ ушелъ домой. Невѣста разобрала свой ларецъ и одѣлила дѣвицъ, которыя не ночевали эту ночь у нея и уѣхали съ своими родными домой.

Въ субботу наканунѣ дня свадьбы, къ жениху отправляли приданое. За приданымъ пріѣхалъ дружка. Съ нимъ было человѣкъ тридцать носильщиковъ, — всѣ въ синихъ кафтанахъ. У невѣсты ихъ угощали водкой и подарили по платку.

— Ну дай Богъ здоровья Николаю Михайловичу: вишь какъ онъ почитаетъ свою невѣсту, говорила сваха. — Народу-то, народу-то, что за приданымъ пригналъ. Со всѣмъ парадомъ понесутъ!

Дружка подошелъ къ комоду, отворилъ верхній ящикъ, вынулъ оттуда деньги и, сосчитавъ ихъ, положилъ себѣ въ карманъ.

Носильщики начали выносить мебель на дворъ. Дѣло дошло до перины. Подруги невѣсты сѣли на нее и не давали выносить. Началась церемонія выкупа перины.

— Отдайте, дѣвицы, говорилъ стоящій передъ ними дружка. — Я вамъ въ ножки поклонюсь!

— Экъ съ чѣмъ подъѣхали! кричали ему дѣвицы.

— Дешево даешь, домой не донесешь! замѣтила сваха.

— Чего-же вы хотите?

— Выкупу!…

— Ну, вотъ вамъ, проговорилъ дружка и вынулъ десятирублевую бумажку.

— Дешево цѣните! закричали дѣвицы. — Не отдадимъ! и запѣли:

Какъ на дружкѣ-то штаны

Послѣ дѣда сатаны….

— Прибавляй, полно сквалыжничать-то. Вѣдь это перина, безъ нее никакъ ужъ не обойдешься, вещь самая нужная! говорила сваха.

Дѣвицы засмѣялись. Дружка далъ еще пятнадцать рублей.

— Мало, мало! кричали дѣвицы и снова запѣли туже пѣсню.

— Много-ли-же вамъ надо? опросилъ дружка.

— Давайте еще столько-же, тогда и отдадимъ.

— Ну хорошо дамъ, только мнѣ по поцѣлую отъ каждой.

— Ну, давайте!

Дружка далъ еще 25 рублей. Дѣвицы встали съ перины, запѣли пѣсню, въ которой говорилось, что «друженька хорошенькій, пригоженькій, на друженькѣ шапка во сто рублей, шуба въ тысячу» и дали ему обѣщанное, то-есть поцѣловали его.

— Ну, Василій Родіонычъ, теперь отправимся, только вотъ дорожку смочить надо, чтобъ не пылило. Ужъ по порядку такъ слѣдуетъ, говорила дружкѣ сваха.

Появилось вино. Дружка выпилъ восемь рюмокъ, почти каждая дѣвица требовала, чтобъ онъ пилъ за ея здоровье.

— Ну теперь ужъ пора ѣхать, отпустите меня дѣвицы, проговорилъ онъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ.

Глаза его уже порядочно съузились. Прощаясь съ нимъ. мать невѣсты подарила ему матеріи на сюртукъ.

— Ну, прощайте!

— Стой, стой родной! Посошокъ на дорожку выпить надо.

Выпили посошокъ. Дѣвицы начали выносить на дворъ перину и подушки и укладывать ихъ въ карету.

Дружка надѣлъ шубу. Она была вся въ бантахъ изъ цвѣтныхъ лентъ. Въ то время какъ совершался выкупъ перины, дѣвицы успѣли украсить шубу.

Въ карету между подушекъ и перины сѣли дружка и сваха.

— Ну съ Богомъ! Трогайте! кричали имъ съ крыльца.

Карета поѣхала.

— Отворяйте ворота!

— Не отворимъ, выкупъ давайте! говорили стоящіе у воротъ; дворникъ, водовозъ и кучеръ Харламова.

Начался снова торгъ. За десять цѣлковыхъ ворота отворили и потянулась процессія. Впередъ несли кровать, ее несли шесть человѣкъ, далѣе комодъ, шкафъ и другую мебель. Шествіе замыкала карета съ периной, подушками, свахой и дружкой.

Сваха сидѣла съ образомъ въ рукахъ и шептала какія-то слова, могущія по ея мнѣнію принесть счастіе въ домъ жениха.

— Чье это приданое несутъ? спрашивали любопытные прохожіе у носильщиковъ.

— Харламовой, — за купца Бирюкова отдаютъ ее, съ важностію отвѣчаютъ носильщики и идутъ далѣе.

IV

Но вотъ насталъ день свадьбы. Не стану описывать сборы въ церковь со стороны жениха и невѣсты, но скажу, что вѣнчаніе было очень парадное. Церковь была въ полномъ освѣщеніи и на клиросѣ пѣли невскіе пѣвчіе. Подъ конецъ апостола дьяконъ такъ хватилъ «а жена да боится своего мужа», что даже невѣста вздрогнула, а мужчины одобрительно переглянулись и подумали: «вишь какая сила!»

Теперь отправимтесь, читатели, на обѣдъ и на балъ въ квартиру кухмистера.

Новобрачные еще не пріѣзжали изъ церкви. Въ залѣ и въ смежной съ нею комнатѣ накрыты обѣденные столы покоемъ. Они украшены фруктами, конфектами на горкѣ и полинялыми цвѣтами въ вазахъ. Ежели вы прослѣдите внимательно вина и напитки, которыми уставленъ столъ въ залѣ, то на одномъ концѣ его увидите бутылки съ металлическими украшеніями на горлышкахъ и ярлыками съ болѣе высшими цѣнами, чѣмъ на другомъ концѣ. Здѣсь сядутъ почетные гости. На столѣ же въ другой комнатѣ вина разставлены гораздо рѣже; ихъ замѣняетъ пиво и графины водки. Гости уже начинаютъ съѣзжаться. Кавалеры приглаживаютъ передъ зеркаломъ свои прически, дамы отряхиваютъ платья и входятъ въ залу. Сначала всѣ какъ-то дичатся другъ друга. Вотъ одинъ фертикъ, съ закрученными усиками и съ буклями на вискахъ въ видѣ сосисокъ, прохаживается по залѣ. Стоячіе воротнички его рубашки такъ и упираютъ подбородокъ; стараясь, чтобы ихъ не измятъ, онъ ворочается всѣмъ тѣломъ. Немало также его стѣсненію способствуетъ шляпа. Онъ совершенно не можетъ придумать, что ему съ ней дѣлать; то прижметъ къ правой колѣнкѣ, то къ лѣвой, то къ груди, стараясь при этомъ выказать свой брильянтовый перстень, надѣтый сверхъ бѣлой перчатки на указательный палецъ правой руки.

Въ залу входятъ тятенька, маменька и двое чадъ ихъ: дочь, пухленькая, краснощекая дѣвушка лѣтъ шестнадцати въ розовомъ тарлатановомъ платьѣ и сынъ лѣтъ девятнадцати, въ сюртукѣ и цвѣтномъ галстукѣ,- физіономія, напоминающая господина, котораго обыкновенно пишутъ на цирульныхъ вывѣскахъ; тѣ же усы, та же прическа. Тятенька ихъ въ длиннополомъ сюртукѣ и дутыхъ сапогахъ. Изъ-подъ его клинистой бороды виднѣются двѣ медали, одна на красной, другая на голубой лентахъ. Маменька, съ повязанной косынкою головой, въ длинныхъ брильянтовыхъ серьгахъ и съ довольно почтеннаго размѣра брюшкомъ.

Молодой человѣкъ съ перстнемъ на указательномъ пальцѣ все еще прогуливается и думаетъ: «Пора и о дамѣ позаботиться, а то послѣ обѣда не успѣешь носа утереть, какъ и расхватаютъ ихъ. Вотъ важная штучка: пойду и попрошу ее на кадриль». Онъ предварительно топнулъ ногою, какъ застоявшаяся лошадь, поправилъ галстукъ и нагнувъ немного голову, какъ-будто кого-нибудь сбирался боднуть, подошелъ къ знакомой уже намъ дѣвицѣ въ розовомъ тарлатановомъ платьѣ.