Разбита вторая коалиция. Люневильский мир, навязанный побежденной Австрии, положил начало французскому влиянию в Италии и центральной Европе. Через год, в старинном французском городе Амьене, представители Англии, Испании и вновь образованной Батавской республики подписали мирный договор с победоносной Францией. Но это — лишь краткая передышка в титанической борьбе.
Великие перемены происходят и внутри страны. К началу нового века все глубже и шире сказываются последствия промышленного переворота. Машина неуклонно завоевывает одну область за другой. Прядильная машина и механический ткацкий станок сменяют искусных прядильщика и ткача. Изобретения в области металлургии и металлообработки впервые позволяют производить машины машинами же. Усовершенствованная паровая машина освобождает промышленность от стеснений, связанных с использованием ограниченных по мощности и неудобных в своем применении источников энергии, как человек, упряжное животное, ветер, падающая вода. На смену ремесленнику приходит фабричный рабочий. Меняется характер самого труда.
«Благодаря распространению машин и разделению труда труд пролетариев утратил всякий самостоятельный характер, а вместе с тем и всякую привлекательность для рабочих. Рабочий становится простым придатком машины, от него требуются только самые простые, самые однообразные, легче всего изучаемые приемы».[4]
Возникают новые промышленные районы. Повсеместно вырастают фабрики, устремляя в небо стройные колонны своих труб. Стук водяной мельницы сменяется шипением парового двигателя. Свист паровой машины регламентирует жизнь и труд фабричных рабов.
«Цепи рабства, которыми буржуазия сковала пролетариат, — говорит Энгельс, — нигде не выступают так ясно, как в фабричной системе. Здесь исчезает и юридически и фактически всякая свобода. В половине шестого утра рабочий должен быть на фабрике. Опаздывает он на две минуты, его ждет штраф, а если он опаздывает на 10 минут, его вовсе не пускают до конца перерыва, и из заработной платы высчитывается плата за четверть дня (хотя он не работал только 2½ часа из двенадцатичасового рабочего дня). Он ест, пьет и спит по команде. Для удовлетворения самых настоятельных потребностей ему дается лишь минимальное время, необходимое для этого. Фабриканту нет дела до того, живет ли рабочий на расстоянии получаса ходьбы от фабрики или целого часа. Деспотический колокол отрывает его от сна, от завтрака, от обеда»[5].
Применение машин, создание фабричной системы неразрывно связаны с возникновением новой социальной силы — промышленного пролетариата. Ширится незаполнимая пропасть между теми, кто владеет средствами производства, и теми, кто вынужден продавать свою рабочую салу, чтобы жить. Характеризуя последствия промышленного переворота, Энгельс пишет в «Положение рабочего класса в Англии»:
«Вместо прежних мастеров и подмастерьев появились крупные капиталисты и рабочие, не имеющие никакой надежды выйти из своего класса; ремесло превратилось в фабричное производство, стало строго проводиться разделение труда, и мелкие мастера, не имевшие возможности конкурировать с крупными мастерскими, были оттеснены в ряды пролетариата. Но в то же время с уничтожением прежнего ремесленного производства и с исчезновением мелкой буржуазии для рабочего пропадает всякая возможность стать самому буржуа. До сих пор у него всегда была надежда осесть где-нибудь, обзавестись своей мастерской и даже впоследствии нанять подмастерьев; теперь, когда сами мастера вытеснены фабрикантами, когда для устройства самостоятельного дела необходимы большие капиталы, пролетариат стал вполне определенным устойчивым классом населения, между тем как раньше состояние пролетария часто бывало лишь этапом на пути к состоянию буржуа. Кто теперь рождается рабочим, должен остаться им навсегда. Вот почему лишь теперь пролетариат был в состоянии создать свое собственное самостоятельное движение»[6].
Яркую картину преобразования производства и общественной жизни, принесенного стране промышленной революцией дал Энгельс в своей характеристике Англии 40-х годов:
«Лет шестьдесят или восемьдесят тому назад это была страна, как другие страны, с небольшими городами, незначительной и мало развитой промышленностью и с редким, преимущественно земледельческим населением. Теперь эта страна, не знающая себе равной, со столицей, насчитывающей два с половиной миллиона жителей, с колоссальными фабричными городами, с промышленностью, снабжающей своими изделиями весь мир и производящей почти все при помощи самых сложных машин; трудолюбивое, интеллигентное и густое нaселение, две трети которого заняты в промышленности состоит теперь из совершенно других классов — мало того: является совершенно другой нацией, с другими нравами, другими потребностями.
Промышленная революция имеет для Англии то же значение, что политическая революция для Франции и философская — для Германии, и разница между Англией 1760 года и Англией 1844 года по меньшей мере столь же велика, как разница между Францией старого порядка и Францией после июльской революции. Но самым важным детищем этого промышленного переворота является английский пролетариат»[7].
Одним из последствий развития крупной промышленности непрестанно ширившегося применения машин явился спрос на людей, могущих взять на себя не только уход за сложным и прихотливым механизмом, но и ремонт и постройку его. Если прежний виртуоз-ремесленник низводится на уровень простого придатка машины, то одновременно возникает, правда, весьма количественно ограниченная, прослойка технической интеллигенции. Впервые появляется инженер в современном смысле этого слова, т. е. человек, объединяющий практические навыки и прикладные знания с широкой естественно-научной подготовкой. Головокружительный технический прогресс английской промышленности этого периода неразрывно связан с деятельностью блестящей плеяды таких выдающихся инженеров, как Уатт, Тревитик, Вульф, Горнблауеры, Модслей, Вилькинсон, Смитон, Рекни, Мердох, Растрик, Саймингтон и другие.
Двадцатилетний Стефенсон, почти вся сознательная жизнь которого протекла среди грохота машин, в его время уже в большом количестве применявшихся на угольных копях, обладал большими практическими знаниями и пользовался репутацией надежного и знающего мастера. Ему недоставало научных знаний, но недостаток образования возмещался необычайной одаренностью, любознательностью, настойчивостью воли и пытливостью ума.
Хорошей репутации в глазах хозяев всех окрестных шахт много содействовал образ жизни юного машиниста. В праздничные дни все молодое и взрослое население поселка сходилось на рыночную площадь поглядеть на бой петухов, схватку натравленных друг на друга специально выдрессированных для битвы собак или поглазеть на заезжего бродягу-фокусника. Остаток дня проходил в таверне за стаканом крепкого джина. Стефенсон же все свободное время посвящает чтению книг, занятиям по арифметике, упражнению в письме. Раз в неделю он тщательно разбирает и перечищает доверенную его уходу машину. Он в совершенстве изучил ее устройство и понял действие ее частей. Она не знает аварий и неожиданных остановок, которые так пагубно отражаются на производстве и приводят в отчаяние главного смотрителя шахты.
Стефенсону исполнился двадцать один год, когда он получил выгодное приглашение занять место машиниста при подъемной паровой машине, установленной возле деревушки Вилингтон.
Здесь, на берегу Тайна, устроена длинная пристань, вдоль которой редкой цепочкой вытянулись дома поселка. Многочисленные корабли, приходящие за ньюкэстльским углем останавливаются здесь, чтобы разгрузить свои трюмы от баласта и освободить их для угля. Песок высыпается из трюмов в небольшие вагончики, которые по легким рельсам втаскиваются на вершину выросшего за домами огромного холма и там опорожняются. Подъем и спуск вагонеток производился при помощи установленной внизу паровой машины. Уход за ней и был поручен Стефенсону.