В 1879 году манильский «Лицей искусства и литературы» объявил конкурс филиппинских поэтов «туземцев и метисов». Девятнадцатилетний Хосе посылает на конкурс свои стихи и получает премию. Представленное им стихотворение называлось «К филиппинской молодежи». Оно уже свидетельствует о пути, пройденном молодым поэтом от гимнов в честь Магеллана к воспеванию национальной идеи, хотя еще в очень робкой и вполне лояльной форме. В этом стихотворении уже звучат те гражданские мотивы, которые в дальнейшем превращаются в основную ось литературных произведений Ризаля. Поэт призывает своих сверстников вести Филиппины к светлому будущему, взывая к «величавому гению своей страны», называя филиппинское юношество «прекрасной надеждой отечества».
Призыв нашел живой отклик в сердцах филиппинской молодежи. Еще в «Атенеуме» вокруг Хосе группировались воспитанники-филиппинцы. После появления обращения «К филиппинской молодежи» имя Ризаля становится популярным в национально-прогрессивных кругах.
Вместе с тем стихи и то впечатление, которое они производили на филиппинское общество, привлекают к Ризалю опасное внимание властей и официальной печати. Филиппинцам того времени не полагалось знать другого отечества, кроме Испании. Надо было забыть собственную историю и культуру, как не стоящие внимания. Три века испанские монахи делали все возможное, чтобы уничтожить даже всякие следы литературы, когда-то существовавшей на островах. И вдруг «дерзкий индио» осмеливается обращаться к филиппинцам, как к сыновьям своей страны, к гению своей страны, называет Филиппины своим отечеством. Эта неслыханная дерзость и должна была создать Ризалю в глазах властей репутацию опасного патриота и вольнодумца.
В 1880 году манильский «Лицей искусства и литературы» объявил новый конкурс по случаю… юбилея Сервантеса (333 года со дня рождения). Ризаль написал аллегорическую поэму «Совет богов», за которую ему также была присуждена первая премия. Но на этот раз Ризаль не получил ее. Когда выяснилось, что автор премированного сочинения — филиппинец, премию передали какому-то испанцу. Хосе тяжело переживал оскорбление, нанесенное ему лично и в его лице всему его народу. Он попытался отомстить драмой в стихах «На берегу Пасига», публично разыгранной 8 декабря 1880 года воспитанниками «Атенеума», — молодой поэт не терял с ними тесной связи и после поступления в университет.
Уже то обстоятельство, что пьеса Ризаля могла быть разыграна учениками иезуитской коллегии, достаточно свидетельствует о ее невинном характере. Однако отдельные места были нетерпимы с точки зрения колониальных властей. Одним из действующих лиц пьесы Ризаль вывел самого сатану и заставил его произносить обличительные речи против Испании и ее колониальной политики. На представлении присутствовали, как полагалось, члены тайной полиции. Они, конечно, заметили впечатление, произведенное на публику святотатственными монологами: «Хороша Испания! Даже самому дьяволу от нее тошно», — и не замедлили донести об этом.
Отношение колониальных властей к Ризалю определилось. Он был причислен к неблагонадежным элементам, на которые в любой момент могла обрушиться карающая рука испанского «правосудия». Становилось ясно, что Хосе Ризалю не придется окончить манильский университет, что так или иначе колониальная администрация сумеет устранить его.
Приблизительно в это же время с ним произошел еще один очень характерный инцидент, ярко иллюстрирующий бесправие филиппинского населения, произвол и жестокость колонизаторов. Этот случай прибавил последнюю каплю в и без того переполненное обидой за себя и за свой народ сердце молодого человека.
В одно из своих посещений отцовского дома в Каламбе Хосе как-то вечером вышел на улицу. Попав из яркого света в темноту тропической ночи, он не мог заметить и узнать проходившего мимо человека. Внезапно прохожий повернулся к нему с бранью и ударил его шпагой по спине. Хосе слишком поздно обнаружил, что это был жандарм гражданской гвардии, которому он, как филиппинец, должен был низко поклониться. На испанцев это правило не распространялось, но филиппинцы обязаны были выражать таким способом преданность правительству и престолу. Не снявший шляпы перед таким важным лицом Ризаль являлся виновным чуть ли не в оскорблении величества.
Ризаль попробовал пожаловаться на жандарма, но встретил лишь презрительное равнодушие. У «индио» не было прав, которые испанский солдат должен был бы уважать. Лучше бы Ризалю не поднимать шума из-за пустяков, а поблагодарить «оскорбленного» им солдата за то, что тот пощадил ему жизнь.
Горечь обиды за несправедливо отнятую премию, оскорбления, полученные от испанского солдата, и, главное, презрительное невнимание к его жалобам впервые заставляют Ризаля подумать об отъезде с Филиппин, прислушаться к советам друзей, которым он раньше энергично возражал.
Друзья и родные Ризаля уже давно советовали ему уехать за границу и там закончить свое образование. Они убеждали его покинуть свою страну, прежде чем преследования властей обрушатся на него. Доказывали, что филиппинец не в силах ничего добиться на родине. И только получив специальное образование в Европе или Америке, сможет завоевать признание на Филиппинах.
Но выбраться с Филиппин Ризалю было не так-то легко. Чтобы выехать, надо было, помимо денег, получить паспорт, а молодой поэт был, конечно, последним, кому полиция выдала бы его. Опасно было выпустить из-под надзора этого певца «своего отечества», осмеливающегося критиковать метрополию и сеющего мятежные идеи в умах туземной молодежи.
Наконец, после долгих хлопот друзьям Ризаля удалось обойти все препятствия. Двоюродный брат Хосе умудрился достать заграничный паспорт на чужое имя, брат Пасьяно и дядя Антонио, отец его невесты Леоноры, раздобыли денег, сестра Люсия отдала свое бриллиантовое кольцо, отец также обещал свою денежную поддержку.
Чтобы обмануть бдительность полиции, Хосе уехал из Манилы в Каламбу якобы погостить к родителям. Шифрованной телеграммой его известили о времени отхода парохода. Он тайно вернулся в Манилу и пробрался на пароход, где мы и застали его.
В Мадриде
В Маниле и Каламбе исчезновение Ризаля вызвало большой переполох. Заметая следы беглеца, верный Пасьяно бегал по городу в поисках «пропавшего» брата и даже туманно намекал на возможность убийства или самоубийства.
Жандармы обыскали и перерыли всю Каламбу. Вся манильская полиция была поставлена на ноги. Хосе искали так, словно скрылся не молодой поэт, автор нескольких вольнодумных стихотворений и пьес, а государственный преступник, колеблющий основы испанского колониального господства на Филиппинах. Когда факт отъезда за границу был окончательно установлен, негодование властей и монахов не знало предела — они чувствовали в Ризале будущего опасного врага. Он должен будет ответить за свое дерзкое бегство, а вместе с ним понесут ответственность и его родственники — все Меркадо, Ризали и Реалондо.
Но время расправы еще не наступило, да и сам «преступник» был недосягаем. Виновник полицейской суеты достиг благополучно Сингапура. Здесь он благоразумно пересел на французский пароход и через Марсель прибыл в Барселону.
Широко раскрытыми глазами глядел вырвавшийся из колониальной тюрьмы юноша на мир. Без устали заносит он свои наблюдения в записную книжку и делает многочисленные меткие карандашные зарисовки.
В Барселоне, где в то время находилось уже довольно много филиппинцев, Ризаль прожил несколько месяцев, с интересом приглядываясь к никогда не прекращавшемуся революционному брожению. О Барселоне, одном из немногих крупных промышленных городов Испании, Энгельс писал, что история его знает больше баррикадных боев, чем история какого бы то ни было другого города в мире.
Ризаля поражает относительная свобода слова и печати, так непохожая на нетерпимость и жестокую цензуру клерикальных властей на Филиппинах. Почему в Барселоне можно выражать, даже в печати, мнения, за которые в Маниле не миновать казни на Багумбаянском поле? — задает себе вопрос Ризаль. Испания и Филиппины находятся под властью одного короля, правительству одинаково несносны критика и революционные выступления как в Барселоне, так и в Маниле, но почему же такая несоизмеримая разница? И ему кажется, что причину следует искать в недостаточном объединении филиппинского народа, в отсутствии солидарности и культуры. Надо нарушить вековую спячку, пробудить национальное самосознание народа, победить его инертность — результат векового угнетения.