Вот каков был экзамен наш».
Болховитинов (митрополит Евгений), написавший первую биографию Баженова, пользовавшийся многими подлинными документами и лично знавший его, рассказывает: «Когда в 1758 году основалась в Санкт-Петербурге Академия Художеств и начальствующий над ней обер-камергер Иван Иванович Шувалов потребовал из Московского университета несколько питомцев, способных к изящным художествам, тогда Баженов назначен первым в числе таковых и отправлен в Санкт-Петербург».
В ПЕТЕРБУРГСКОЙ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ
Столица…
Баженов представился Шувалову, и вельможа, осмотрев юношу, остался доволен его приятным внешним видом — стройный, с тонкими чертами немного удлиненного лица. Шувалов решил представить студента императрице.
Баженова привезли в Зимний дворец. Его сопровождал Шувалов и провел через комнаты придворных. Баженов был поражен теснотой, убожеством убранства дворцовых комнат, удивительным безвкусием и лежавшей на всем печатью неряшливости: везде воняло, на стенах проступали пятна сырости.
Прошли в более парадный приемный зал.
Скоро вошла окруженная свитой, крупная и стройная, с красивым круглым цветущим лицом, молодая, веселая женщина — императрица Елизавета.
Когда подошла очередь Баженова, Шувалов вытолкнул его на середину и представил Елизавете как отменного по способностям художника. Баженов подошел ближе, неуклюже поклонился и поцеловал протянутую душистую пухлую руку. Императрица, ничего в искусстве не понимая, интересуясь преимущественно кулинарией и итальянской комической оперой, пролепетала Баженову, что ждет от него великих произведений.
В камер-фурьерском журнале отмечено, что Баженов был принят императрицей и «удостоился особого благоволения».
Но Академия художеств еще не была открыта. Баженова временно определили учеником к архитектору-интенданту Савве Ивановичу Чевакинскому, вошедшему в архитектуру из команды Ухтомского. У Чевакинского Баженов выполнил едва ли не первую самостоятельную архитектурную работу: спроектировал колокольню Никольского собора. Эта колокольня по контуру исключительно изящна, соотношения частей дают ощущение легкости, а распределение колонн и живописного орнамента не уступает лучшим работам знаменитого «обер-архитектора» графа Растрелли.
Главным наставником Баженова в изучении основ архитектурного мастерства был Витрувий, автор «римского евангелия» классицизма.
Витрувий жил в середине I века до нашей эры. Автор «Десяти книг об архитектуре» — энциклопедии зодчества, не утратившей ценности до наших дней, — был сыном архитектора и унаследовал профессию отца. Витрувий служил в войсках Юлия Цезаря и сопровождал его во время походов, затем работал при Августе и построил базилику в Фало, на берегу Адриатического моря. В жизни Витрувий был неудачником, и причиной этому, как он сам рассказывает, являлась его невзрачная наружность, в то время как его коллега «Димокрит достиг знаменитости, заслужив благоволение [императора] благодаря красоте лица и видной внешности».
Имена соперников Витрувия забыты, а автор «Десяти книг» стал бессмертным, и его труд необходим и нам для понимания архитектуры как научного синтеза искусства и техники. Трактат Витрувия включает три основных области: архитектуру (строительную технику), гноммонику (изготовление приборов для измерения времени) и механику.
Витрувий учит, что практика основывается на теории: «Наука архитектора основана на многих отраслях знания и на разнообразных сведениях, при помощи которых можно судить обо всем, выполняемом посредством других искусств. Эта наука образуется из практики и теории. Практика есть постоянное и обдуманное применение опыта для выполнения руками человека работ из любого материала по данному чертежу. Теория же заключается в возможности показать и обосновать исполнение в соответствии с требованиями искусства и целесообразности».
Витрувий отводит первенствующее значение науке, которая объясняет, почему надо строить так, а не иначе, и показывает, как надо строить.
Овладение мастерством архитектуры требует всесторонней образованности. Витрувий- настойчиво указывает, что архитектору «надо быть и одаренным и прилежным к науке, ибо ни дарование без науки, ни наука без дарования не в состоянии создать совершенного художника. Он должен быть человеком грамотным, умелым рисовальщиком, изучить геометрию, всесторонне знать историю, внимательно слушать философов, быть знакомым с музыкой, иметь понятие о медицине, знать решения юристов и обладать сведениями в астрономии и в небесных законах».
Витрувий пленил Баженова своей ясностью, правдивостью. Впоследствии он убедился, что вся европейская архитектура, начиная с Возрождения, обязана Витрувию своим восприятием античности. Неудивительно, что Баженов до конца жизни не расставался с «римским евангелием». Он обращался постоянно к Витрувию, который учил широкому охвату всего архитектурного искусства в целом, не ограничиваясь схоластическими советами «как», но терпеливо и подробно объясняя «почему».
Книги Витрувия, которые Баженов настойчиво рекомендовал изучать, когда стал зрелым мастером, были чужды случайности, диспропорции, основаны на законах ясных и разумных, как и сама архитектура.
В Академии начались занятия.
В списке учеников, с показанием старшинства их по экзаминации, на первом месте значился двадцатилетний «разночинец» Василий Баженов.
Всего в Академии было тридцать восемь учеников. Им выдали по одной паре платья «вседневнего», по одному праздничному кафтану, епанчу, башмаки и на прокорм по одному рублю пятьдесят копеек в месяц.
Академия помещалась в трех старых, еще при Петре построенных домах на Неве, между 3-й и 4-й линиями. От домов к Неве шли высокие мостки на сваях.
Распорядок дня в Академии был следующий, вставали в пять часов утра, в половине шестого становились на молитву, с шести до часу шли занятия живописью, архитектурой, скульптурой и гравированием, с двух до шести — языки, с семи до восьми — натура, в девять — ужин.
В инструкции подполковника Щербатова «приказано было смотреть, чтоб было учение их порядочное без шалостей и обхождение их благопристойное и чтоб были непременно все в классах, не принимая от них отговорок разве за болезнью… За неприличные забавы или небрежение мундира и обуви сажать на хлеб и воду».
По своему режиму Академия смахивала на казарму…
Учебных пособий было очень мало. Книг в библиотеке по искусству было меньше сотни, да сотни три эстампов. В Академии преподавали также «гисторию и митологию», или, как называли этот предмет — «класс французских бредней».
Руководил преподаванием архитектор А. Ф. Кокоринов. Это — первый профессор, читавший по-русски публичный курс архитектуры. Ученики любили Кокоринова. Но между Кокориновым и рядом иностранцев-преподавателей (Лагрень, Шмидт) происходили постоянные столкновения. Преподаватели-иноземцы больше заботились о показном блеске, а Кокоринов требовал «реалистичности приложения искусства к потребностям современного общества». Если Кокоринову не удавалось проводить свои взгляды до конца, то это не его вина, а ошибка времени.
Кокоринов вскоре отметил блестящие способности Баженова и сделал Шувалову представление: «СПБ Академии Художеств студент В. Баженов, по особливой своей склонности к архитектурной науке, прилежным своим учением столько приобрел знания, как в начальных пропорциях, так и в рисунках архитектурных, — чем впредь хорошую надежду в себе обещает, — что он и осмеливается, за его прилежность и особливый успех, всепокорнейше представить к произвождению в архитектурные второго класса кондукторы, с жалованием по 120 рублей [в год]».
Шувалов доложил об этом сенату, который утвердил предложение Кокоринова.
В годы, когда Баженов учился в Академии, в Петербурге стали проводить новую систему застройки, начав решительную борьбу со старым феодальным порядком, при котором «хоромы или жилые комнаты стали строить, вдаваясь во двор, а подлое строение строить стали налицо, по обычаю старинному».